V
"Египтяне первые научили людей тому, что душа человека бессмертна" (Геродот. II, 123). Геродот, так же как Платон и все вообще эллины, кроме Гераклита и орфиков, не понимает, что воскресение вовсе не есть бессмертие.
Бессмертие души – только идея в уме, а воскресение плоти – опыт. На вопрос, победима ли смерть физически, нельзя отвечать доводами разума, как делает Сократ в "Федоне"; ответить на него можно только опытом. Воскресение плоти – или бессмыслица, или действительнейшая из действительностей, опытнейший из опытов.
Весь Египет и есть не что иное, как опыт воскресения. И пусть не удался он или не закончился в самом Египте. Но, если когда-нибудь, где-нибудь удастся, – христиане верят, что уже удался, – то это будет не без Египта.
Вот почему: "от Египта воззвал Я Сына Моего" (Матф. II, 15).
VI
Хорошо это или плохо, мудро или глупо, но не метафизики "бессмертья", а "воскресной физики" ищет Египет; воскресению плоти у самой плоти учится. Понимает, может быть, не хуже нашего, что физика эта – порядка нездешнего, в котором все неизреченно и немыслимо для нашего слова и разума; мыслится только в безумных "радениях", оргиях, изрекается только в безмолвных таинствах.
VII
В плоти ищет и находит Египет три тайны воскресные.
Первая тайна – в плоти космической.
Заходящее солнце, ущербный месяц, убывающий Нил – умирание Бога; солнце восходящее, полнолуние, половодие – воскресение. Вот почему Озирисово тело зелено, как лунный свет; и четырнадцать частей растерзанного тела его – четырнадцать дней убывающего месяца; а семьдесят два заговорщика, убийц его, – дни зимней засухи, когда воды Нила падают до самого низкого уровня, и Озирис нисходит во гроб.
VIII
Вторая тайна – в плоти растительной.
"Египтяне говорят, что Озирис хоронится, когда съемный плод скрывается в земле, и что снова оживает, является, в прорастающем семени" (Plutarch. De Iside et Osiride).
"Озирис есть владыка жизни, сущий в хлебном семени" (Кн. Мертв., 147). Озирис есть Душа Хлеба, Bata: вот почему сеять хлеб – значит "хоронить Озириса". На празднике жатвы царь пожинает серпом первый сноп, убивает Озириса, и убитым богом, хлебом, живут, питаются люди. "Я – Озирис, я – пожинаемый Нэпра" (бог пшеницы), – говорит о себе умерший в надгробной надписи.
На острове Филэ, в одной из часовен храма Изиды, изображены колосья, прорастающие из мертвого тела Озирисова; жрец поливает их водой из сосуда; рядом надпись: "Вот образ того, кого не должно знать, Озириса тайного, исходящего из вод возвратных" (наводнения). А на другом изображении – гробница, осененная деревом, с надписью: "Озирис, прозябающий из семени".
Это и значит: тайна прозябающего семени – тайна воскресающего тела. "То, что ты сеешь, не оживет, если не умрет… Сеется тело душевное, восстает тело духовное" (Перв. Кор. XV, 36, 44).
IX
Подобие не доказательство, и магия не механика. Но живые подобия иногда принудительней всех доказательств, и магия жизни сильнее мертвой механики. Мы не знаем, что происходит в оживающем семени; но если бы узнали, то, может быть, это показалось бы нам таким же чудом, неизреченным и немыслимым, как то, что происходит в воскресающем теле. Возможное в семени почему не возможно и в теле? Разве тело не значительнее семени?
Х
Во многих египетских гробницах (Тутмеса III, Иуйи и Туйи, Мегарпири) найден "Озирис прорастающий". На низкой раме натянуто полотно; на полотне начертан облик Озирисовой мумии, покрыт тонким слоем чернозема и густо засеян ячменными или пшеничными семенами. Семена увлажняются, пока чуть-чуть не прорастут; тогда проросшие стебли подстригают и равняют гладко, как травку на газонах наших садов. Так, в могиле, рядом с телом покойника, образуется ярко-зеленое, весеннее, воскресное тело Озириса. Живые как бы учат мертвого: "Вот, ожило семя – оживай и ты".
XI
В погребальных таинствах, пока неистово вопят вопленицы, так же неистово пляшут плясуньи, голые девушки: стоя в ряд, на одной ноге, подымают другую, все вместе, опускают и опять подымают, все выше и выше. Это значит: так высоко, как подымаются ноги, да взойдет из земли колос, да восстанет мертвый из гроба.
XII
В Абидосских мистериях, замешивается в золотой квашне тесто из пшеничной муки, фиников, ладана, мирры, воды, земли и драгоценных каменьев; из теста вылепливаются в золотых полых складнях все части растерзанного Озирисова тела и соединяются в маленькую, в пол-локтя, мумию, которая сушится, печется, как хлеб на солнце, полагается на ложе, "плащаницу" Озирисову, среди бесчисленных лампад и курильниц, и затем погребается.
"Люди едят плоть твою", – сказано в Книге Мертвых, и в лейденском "магическом папирусе": "Видно сие да будет кровью Озирисовой".
XIII
В Деир-эль-Бахари (Фивы) найдены христианские мумии. Рядом с символом таинств Озирисовых, изображены на них чаша и колос, вино и хлеб Евхаристии.
Так тень соприкасается с телом: тень – Озирис – падает к ногам Господним.
XIV
И, наконец, третья воскресная тайна – животная.
Уже в древнейших наагадетских, допирамидных могилах (VII–VIII тысячелетия), овальных или прямоугольных ямах, человеческие костяки лежат на левом боку, в положении согнутом, как младенцы в утробе матери, чтобы легче было родиться – воскреснуть.
XV
В похоронных таинствах позднейшего Египта закалывается жертва – антилопа, газель, бык или другое животное – и в свежесодранную кожу облекается покойник или ложится жрец, согнувшись тоже, как младенец во чреве матери. Эта кожа, meskhent, есть гроб-колыбель, "место становления", "превращения", cheper. "Через кожу-колыбель прошел Озирис. Таинство кожи есть колыбельное таинство", – говорится в Книге Мертвых.
Впоследствии кожа заменяется пеленою мумийной. Полежав под ней, жрец выходит из нее, как младенец из чрева матери: умерший воскресает – рождается.
XVI
В Озирисовых праздничных шествиях, на древках священных знамен, предносится "сэдшед", shedsched, изображение савана, в виде женской матки в последней степени беременности. Во врачебных папирусах shed значит vulva, матка, или foetus, человеческий зародыш – иероглиф этого слова изображает довольно точный анатомический разрез матки.
XVII
Воскресающий человек отожествляется с Амоном-Ра, восходящим солнцем, рождаемым от Небесной Телицы, Гатор: "Ты чист, ты чист, Амон! Уста твои, как уста молочного теленка, в день рождения телицею-маткою" (Книга Мертвых). Непостижимый для нас предел божественной ласки – в этом обращении к умершему: молочком от тебя пахнет, как от теленочка.
XVIII
По Гераклиту: "смерть есть рождение" (Heraclit. Fragm., 21).
"Путь вверх и вниз – один и тот же.
(Fragm., 60). Это значит: умирая, мы туда рождаемся; рождаясь, приходим оттуда.
XIX
"Все три дня, в продолжение которых для него не было времени, он барахтался в том черном мешке, в который просовывала его невидимая сила… Он чувствовал, что мучение его в том, что он всовывается в эту черную дыру, и еще больше в том, что он не может пролезть в нее… Вдруг какая-то сила толкнула его в грудь, в бок; еще сильнее сдавило ему дыхание; он провалился в дыру, и там, в конце дыры, засветилось что-то" ("Смерть Ивана Ильича" Л. Толстого).
Эта "черная дыра" или "мешок" есть египетский "сэдшед", трансцендентная "матка", vulva, в которую просовывается рождающийся и умирающий; одна дверь туда и оттуда, один путь вверх и вниз.
XX
"Я – Вчера и Завтра. Я – беременный. Я – снова рождаемый" – эти слова из Книги Мертвых (64), столь непонятные для нас, умирающий Иван Ильич понял бы.
Сын Озириса, Гор, воскрешает, "рождает отца своего". Смерть – рождение обратное. "Все, что у вас, есть и у нас" (Достоевский), – только перевернуто, опрокинуто, как в зеркале.
XXI
"Он искал своего прежнего страха смерти и не находил его. Где она? Какая смерть? Страха не было, потому что и смерти не было. Вместо смерти был свет" ("Смерть Ивана Ильича").
По Гераклиту (Fragm., 26): "Человек, в смертную ночь, свет зажигает себе сам". Вот почему "в конце дыры засветилось что-то": засветился тот свет.
XXII
Гераклит, за двадцать пять веков, как бы вторит Л. Толстому, а Л. Толстой как бы вторит Египту допирамидному. И неужели не принудительнее всех доказательств эти живые подобия, живые голоса, которые перекликаются над такими безднами веков и народов все об одном и том же?
XXIII
Три тайны воскресающей плоти – животная, растительная, космическая – соединяются в одно таинство. И все молитвы, обряды, богослужения – вся религия сводится к нему же. Иного таинства нет в Египте.
Каждый день, во всех храмах, царь, воплощенный Гор, сын Озириса, или жрец, наместник царя, совершает одно и то же богослужение – воскрешение людей и богов, ибо все боги и люди суть Озирисы умершие.
XXIV
Не только Бог человеку, но и человек Богу помогает воскресать. Человек и Бог взаимно-дополнительны. Между ними происходит постоянный обмен воскрешающей силы, как бы непрерывный ток искр между двумя электрическими полюсами. Одним и тем же воздухом дышат люди и боги: боги выдыхают, люди вдыхают.