Ты в сумраке голову свесил
и сгорбился даже слегка.
Белеет на поручне кресел,
как мрамор, бесстрастно рука.С простуженных клавиш рояля
течет неподдельная грусть,
но ты разгадаешь едва ли,
что я на тебя не сержусь.И только желанием странным
душа моя брошена в плен:
оплакать с героем экранным
полынную горечь измен.
У ТЕАТРА
У театра я стою покорно
с тихою усталостью в груди.
Ты пошел проститься с дамой в черном,
с тою, что сидела впереди.А теперь ты с ней стоишь поодаль.
Не подметил так, как я, никто,
как любовно ты в дверях ей подал
шелковое легкое манто.Ветер ли, сорвавшись по капризу,
сбросил вниз перчатку, закружив,
и, подняв, спросил ты: "Это вызов?"
и ответом вспыхнуло: "Призыв".Поцелуй же руку ей в запястье,
взглядом взгляд поймай, останови!
Ведь всегда - ворованное счастье
кажется заманчивей любви.
В ПОЕЗДЕ
Печали тайные укоры…
А из вагонного окна
зовут в бескрайние просторы
закат, поля и тишина…То взреяв, то снижаясь вместе,
ныряют струны-провода,
неся волнующие вести
в невидимые города.И кротки так необъяснимо
деревья, мчащиеся прочь,
и клубы тающего дыма,
и наступающая ночь.Но с грустью горькою и едкой
не отрываясь смотришь ты,
как вянут жалостно за сеткой
его прощальные цветы…Как осознать, что скрыт в скитаньи
свободы сладостный исток,
когда белеет на диване
слезами смоченный платок?А темнота под свод небесный
уже вползла, и твой вагон
уносит в даль и в неизвестность
бескрылый огненный дракон.
О МОЕЙ СОБАКЕ
Пчелы снежные жалят лицо -
разлетевшийся по ветру улей.
Разукрасили наше крыльцо
леденцы остеклевших сосулек.В небе, взлетом означив дугу,
ворон плещется черною тряпкой.
Застудил на холодном снегу
ты мохнатую рыжую лапку;звонко лаешь на мерзлом мостке,
роешь вспухший сугроб на пригорке,
на собачьем своем языке
выражая наивно восторги.А потом, возвратившись домой,
перед жарко затопленной печью
я забуду тебя за тоской
и печалью моей человечьей!Лишь когда отуманит зола уголь,
тлеющий пепельным мохом,
ты встревожишь меня из угла
деликатным задумчивым вздохом.Там, свернувшись мохнатым клубком,
ты за мною следишь неустанно,
как грущу над последним письмом,
для тебя непонятным и странным.
ФЕДОР КАМЫШНЮК
НЕИЗБЫВНОЙ ПАМЯТИ А. БЛОКА
…Ты в поля отошла без возврата…
Да святится имя Твое…
I
Ты в поля отошел без возврата -
Да святится имя Твое!
Небо кровью пожарищ объято,
Закровавлено зорь острие.Ты в поля отошел, светлоликий,
В снеговые поля тишины.
Здесь безумятся черные крики,
Пляшут молнии жуткой весны.Ты в поля отошел без возврата
К нареченной, последней мечте -
Но смеялся и плакал, распятый,
До последней зари, на кресте.Ты - в полях, но Твой голос над нами,
Над Голгофой звенел и не стих.
Не сгорает чудесное знамя.
Не избыть светогимнов Твоих.Ты в поля отошел. Но не замер,
Не померк Твой сияющий лик.
В полыхающем зареве - мрамор
Белогрезовый - вестью возник.
II
Томился в темных перепутьях,
Впивал немые голоса
И знал: на облачных лоскутьях,
Пылая, расцветет гроза.И так внезапно, и так вешне
Загромовела высота!
Еще светлее, белоснежней
Распятый славил высь с креста.И пусть восторг внезапных молний
Разлился кровью на горе -
Он в жуткий миг не стал безмолвней,
Он даже кровь простил заре!Когда ж костровое безумье,
Мертвя, коснулося его,
Звенящим гимном в алом шуме
Его сверкнуло торжество.
СВЯТАЯ РУСЬ
I
Огнесинеющая, о, не заглохнет:
В мечтах дремучая - в веках душа моя!
И пусть отчаянье, как смерть; и пусть дорог нет;
Благоуханная, она - все та же самая.Все та же самая она, душа младенца,
Равнинношелестная; ковыль и грусть на ней!
И песни жаворонка!.. Но не изменится.
И - что напевнее? Что безыскусственней?..
II
Душа покорно отразила
Родную Русь!.. Какая власть,
Какая моревая сила
В душе разбуженной зажглась!Душа восторженно припала,
Хрустальнострунью покорясь.
И звонкоогненная вязь
Неудержимо повлеклась
В туманных заревах опала.Душа так долго подымалась
До предреченной высоты.
И прядали, страша, цветы,
Кровавившие жгучей алостью,
И хохот каменных безжалостей
Недвижим жутью у черты.Но в миге пыточного бреда -
Какая радость!.. С высоты
К Тебе одной стремя мечты,
Я лишь Тебе, Тебе лишь предан,
О, Родина!.. В душе - лишь Ты.
III
В Тебе - опечаленность немого севера,
Тоска и безмолвие угрюмой тундры,
И снежным цветением на вешнем севе -
Расцветшие льдистые холодных лун дары.Так долго зима была! И, веря весени,
Немая, молилась Ты, чтоб солнце-пламя
Заулыбавшимися прошло полями,
Бросая ландышные восторги песни.Был путь Твой так горестен! Молчало небо.
Ты шла так безропотно к мучениям крестным.
О, Ты улыбалася грозившим безднам.
И в полночь - Голгофы высь. И крест на ней был.О, знала: повелены мгновения скорби!..
И шла, улыбаясь, к ним. И кровь на лоскутьях,
И наглые хохоты на гулких распутьях -
Незримым томлением улыбку горбили.Свершилось! Зима была - и встала весень!
И - там, где оснеженность, запело пламя,
Заулыбавшимися пройдя полями,
Бросая ландышные восторги песен.
"Вы, глумясь, называли меня…"
Вы, глумясь, называли меня
Пролетарским и красным поэтом,
Я б хотел, чтобы память об этом
Донеслась до грядущего дня.
Я б хотел, чтобы весть о клейме том,
О клейме вашей брани тупой, -
Через тысячелетний прибой
Запылала над бедным поэтом.
И тогда - о, я знаю - простятся
Мне мои мутно-хмельные дни:
Пусть они были жизнью паяца,
Бесшабашны пусть были они…
Над одним не хотел он смеяться,
Над зарей, лившей кровь и огни.
"Наступает желанный искус…"
Наступает желанный искус,
Наплывает на сердце пора.
Пусть - безмолвен. Пусть падал низко.
Скоро - огненная игра.Ни одной, ни одной поэмы!..
Не уйти и не выдохнуть - нет!
Братья вечные. Скованы все мы.
Все же вы оставили след.Все же милые лики Эдгара,
И Бодлера, и твой, Сы Кун-ту,
Освещают немую, угарную
И удушливую темноту.
………………………………………..
Наступает желанный искус,
Наплывает на сердце боль.
Будь же ты путеводной искрой
В топях жизни - ты, Ли Тай-бо!1930
Павловск
МАРИАННА КОЛОСОВА
Д. Л. ХОРВАТ
Главе дальневосточной эмиграции посвящаю
Защиту наших прав ему вручаем.
И под его отеческой рукой
Мы, русские изгнанники в Китае,
Найдем защиту и покой.Недаром раньше был хозяин края,
Осталась твердою хозяйская рука.
Душе его близка страна родная,
И горесть русская душе его близка.Хранителю традиций - эти строки,
Главе изгнанников - поклон мой до земли!
Привет всем тем, кто в эти злые сроки
За ним одной дорогою пошли!1932
СКЛАД ПОРОХОВОЙ
Среди ночных чуть слышных шорохов
Работаю тихонько я…
Пусть я не выдумаю пороха,
Но… порох выдумал меня!Недаром эхо революции
И до сих пор звучит в ушах,
Не в силах над листом согнуться я,
Пока не запоет душа.Недаром поздним темным вечером
Смотрю на запад, где она -
Закат мой, заревом расцвеченный,
Моя мятежная страна!И пусть не знают недостойные
Того, что знаем мы с тобой:
Страну, надолго неспокойную,
Как будто склад пороховой…Но зори вестниками алыми
По небу темному горят,
Пусть будут взрывы небывалыми!
На нечестивых - гром и град!Вот почему…
Среди ночных чуть слышных шорохов
Работаю тихонько я…
Пусть я не выдумаю пороха,
Но… порох выдумал меня!
ДОБЕЙ МЕНЯ!
Лежит, распластанный, бессильно на снегу,
Покинутый на поругание врагу.
Он другу, волочась за ним в пыли,
Хрипел моляще: "Ради Бога… пристрели!"Но друг ушел, не пожелав добить
Того, с которым он привык делить
Опасности, тревоги и труды,
Сухарь солдатский и глоток воды.Сказал: "Мы все делили пополам,
Но пулю смертную тебе я, друг, не дам".
И он, распластанный, остался на снегу,
Покинутый на поругание врагу…Настала ночь. Был стон его слабей,
В бреду шептал: "Добей меня!.. Добей!"
И вот, рожденные в полях чужой земли,
К нему враги надменно подошли.