– За знакомство, – предложила Клара. – Ну, будем здоровы!
Они выпили, и он не поморщился, а наоборот, заулыбался, широко и, по-видимому, впервые за всю прошедшую неделю.
– Давай еще?
– Давайте.
В квартире повисла трапезная тишина, и только громкое бульканье где-то внутри детины из Жеребцова нарушало возникшее безмолвие.
– У нас, бывало, в Жеребцове, приедешь в гости, и, пока мерин твой на дрожках, а то и в санях сена накушается, назад не отпустят.
– Что ж, давай за Жеребцово?
– Давайте.
После очередной рюмки Толькины глаза загорелись, лицо сильно покраснело.
– А чем вы этих здоровенных удавов кормите? – неожиданно спросил он.
– Крысами мохнатыми, – также неожиданно ответила Клара. – Из орденоносного питомника привозим.
– Забавно мир устроен. Все связано. Только с каждым днем удивляешься…
– Еще как! Ты хоть опьянел немного?
– Есть малость… Аппетит появился… Я вот все думаю… Как бы достать, Клара Георгиевна, восемьсот тысяч?
– Ты пей, пей. Потом поговорим.
– Тогда будьте здоровы.
Он выпил еще, но закусить не успел. Клара опять врубила "хеви металл" и уже тянула Тольку на ковер, и ноги бедолаги сами начинали отбивать ритм.
– Конь необъезженный! – Она неожиданно обняла его обеими руками и, сильно прижавшись к разгоряченному телу, вдруг громко и сочно выругалась. – Давай спать будем! Спать! Спать! Спать!
Толька чувствовал, что словно куда-то провалился, и ему сейчас и хорошо, и плохо, и дрожь по всему телу. Он попытался сделать несколько усилий, чтобы остановить невыносимое проваливание, но голова кружилась, и Клара своими объятиями еще больше лишала сил.
Проснулся он от яркого солнечного света и музыки. Она неслась отовсюду, ей словно было тесно, и она старалась проникнуть куда угодно, лишь бы ей дали побольше простора, воли. Он лежал в чем мать родила, под легким воздушным пледом из гагачьего пуха, от которого сильно пахло французскими духами и дорогими сигаретами. Кровать под ним была просторной, как деревенские полати в старинной русской избе, с высокими инкрустированными спинками, а по обеим сторонам ее висела кружевная ткань из блестящих ниток.
– Клара, – удивленно позвал он, – где одежда моя? – Он осторожно поднял плед и, присев на край кровати, вдруг почувствовал легкое прикосновение ее теплой ладони.
– Радость моя, не торопись, – прошептала она. – Я хочу, чтобы ты еще побыл со мной… Ты на редкость сексуален…
– Где одежда моя?
– Ты очень славный малый. Если будешь спать со мной каждую неделю, то я гарантирую тебе хорошие гастроли… Будешь, мой мальчик, в Америку как на дачу ездить…
– Где одежда моя?!
– Вот уперся! Восемьсот кусков замучили? Так я их уже положила в карманы твоего пиджака, с возвратом, конечно… Хочешь, я сама с худруком поговорю? Он очень озабоченный клиент. Я ему массаж делала… Но он рыба…
– Не надо! Ничего не надо! Душа болит… Пусть ты и доктор этой самой экстрасенстерапии, но я, хоть и ничего не имею, а все-таки человек! Где моя одежда?
– Вон она! Я тебя хотела хоть завтра в Москонцерт устроить.
– Уезжаю я… В Жеребцово…
– Слушай, ты сейчас хмельной. Вот тебе телефон, проспишься – позвонишь.
Клара быстро одела растерянного любовника, вывела его за дверь и, закрыв ее, пошла на работу в свой экстрасенстерапийный офис.
Толька пришел домой. Он ощущал в оттопыренных карманах деньги, но теперь они были почему-то ненавистными и тяжелыми, словно два булыжника.
Жена догадалась, где он был, и ни о чем не расспрашивала, только тяжелый вздох вырвался из ее груди, когда она протянула ему письмо.
"Племяша, ты что, с печки упал? – писал дядя. – О чем же ты думал все эти годы? Может, по смазливым девкам блудил? Как я догадался из последнего разговора с тобой, там у вас такого добра – жуть. Плюнь ты на них с высокой колокольни!
Эх, дорогой племяшка, поторопился ты с женитьбой! Даже не оповестил нас, на ком женишься и когда свадьба у тебя состоится. Мы бы нагрянули! У тебя ведь три тетки еще. Или, может, стыдишься показать нас большому городу? Ну и зря!
А на твою просьбу вот тебе наш ответ: никаких денег не жди. Как мы поняли, ты хочешь их на взятку бухнуть. Лихо! А сам говоришь – институт кончил. Неужели в честь этого дом продавать надо?!
Не выйдет!
У каждого стоящего человека должен быть свой дом – с землей, огородом, колодцем. Грош цена бездомному бедолаге! "
Оттопыренные карманы пиджака мешали Тольке читать письмо. Он снял пиджак, хотел повесить на вешалку, а потом вдруг выругался и бросил его на пол.
– У меня сил нет больше! Конечно, без сцены сдохну, но выбиваться таким путем в артисты, тошнит… Наташа, там восемьсот тысяч… Иди, отнеси их по этому адресу. Дерьмо я… Прости меня, ради Бога…
– Тебе плохо?
– Не то слово…
Он устало подошел к спящим детям, присел рядом и долго думал.
"Парнуха"
Побывав в Москве, Митька взбесился и чуть не помер. Вот что произошло.
Приехав в Москву за покупками, он не мог устроиться в гостиницу и решил обратиться в кооператив по устройству гостей столицы. В регистратуре кооператива было много желающих получить койку хотя бы на одни сутки, и очередь растянулась далеко – аж на улицу. Митька и беломорину не успел докурить, как вдруг на бульваре появилась нарядная дама в кожаных брюках и долго разглядывала очередь.
– Наверное, всю ночь стоите? – неожиданно поинтересовалась она, подойдя к Митьке.
– Я? – удивился он.
– Да-да! Вы…
– Стоим, гражданочка. Скажите, пожалуйста, где бы перекусить поблизости?
Женщина ответила не сразу.
– Эх, вы! Такой симпатичный, а не можете устроиться. Идемте ко мне. Я вас хоть чаем напою…
– Не! Не! Большое спасибо… Не дай Бог очередь прозевать.
Но женщина проявила настойчивость.
– Что вы стесняетесь?.. Ведь я в доме напротив живу. Очередь из моего окна как на ладони. Судя по всему, вы издалека приехали?
– Да, – сказал он. – Из Усть-Муму Архангельской губернии.
– Бедненький… Видно, не спали всю ночь?
И Митька пошел. То ли такой уж характер у него был общительный, то ли устал он дьявольски…
Чего только не было в московской квартире! Он даже крякнул от удивления. Японский телевизор был с шестнадцатью каналами.
А такого крохотного телефона, висевшего на пышной груди хозяйки, Митька вообще никогда не видел.
– Вот это да! – не мог он сдержать восторга. – Аппаратик-то без проводов! Можно потрогать?
– Пожалуйста, – неожиданно кокетливо предложила дама, слегка приподняв и без того пышную грудь. – Только давайте познакомимся сначала, меня зовут Варвара Борисовна.
– А меня Митька, извините, Дмитрий Аввакумович.
– Очень приятно, Дмитрий Аввакумович. Присаживайтесь.
– Неудобно как-то…
– Сначала неудобно, а потом за уши не оттащишь! У меня ведь порнуха есть…
– Чего?
– Порнуха, говорю, есть. Суперновинка.
– Вот это да! Прямо в квартире?
– А где ж еще?!
– Ну и ну! Интересно… Вот бы после дороги похвастаться! Интересно, откуда у вас пар берется?
– Не смешите… Так сразу и хвастаться… А может, я не люблю, когда сразу… – Варвара Борисовна кокетливо подмигнула.
– О чем вы?
– Вот именно… Только с условием: никому ни слова. Даже в Усть-Муму.
– Да что вы! Иначе паломничество начнется…
– Тогда мойте руки с мылом и живей.
– Куда живей?
– За стол, – Варвара Борисовна, к немалому удивлению, достала из холодильника бутылку импортного коньяка, ловко раскупорила.
– Для начала на брудершафт и салат из кукумарии…
– Ни-ни… Я только чаю… Ежели вы так гостеприимны, то я рассчитаюсь потом… и за парнуху рассчитаюсь…
– Вам есть чем рассчитаться. С такой породой не пропадете. У вас там озон, брусника и опять же "муму " .
– Варвара Борисовна, я вас сразу хотел спросить, но как-то растерялся от редкого предложения…
– Может, выпьем сначала?
– Потом, потом! Я вот что хотел узнать: где вы веники сушите?
– Ха-ха-ха! Вот выпейте, тогда скажу.
– Может, я недопонимаю чего-то? У нас парнухой баню зовут.
– Ха-ха! Ну, утешьте хозяйку, давайте хоть за знакомство!
– Разве только за знакомство.
Они выпили, и Варвара Борисовна вдруг сотворила такое, что Митьку сразу бросило в пот. Она включила "видешник", и музыка ударила не только по ушам, но по заднему месту, потому что динамики были вмонтированы в сидения кресел, и жуткий рок потряс помещение.
– Порнуха – это прежде всего секс! – взволнованно, с какой-то блаженной дрожью пояснила Варвара Борисовна. – А секс – это самое приятное ощущение, если ты не бесстрастный человек. Один поэт сказал:
Изо всего того, чем люди дышат,
что не дает качнуться и упасть,
есть красота – она из благ всех выше!
И выше красоты лишь страсть!
– Еще налить?
Митька молчал. Между тем по телевизору прокручивался видеофильм на иностранном языке: в центре огромной ратушной площади глава какого-то непонятного государства произносил увлекательные речи… А потом сел в длинную легковую машину, в которой находились представительные и упитанные дамы, и тут началось такое, от чего Митьке действительно стало жарко, как в бане: дамы сняли с себя дорогие наряды с огромными плечиками, потом нижнее белье и вдруг оказались такими худенькими, что без труда поместились на коленях у главы.
"Интересно, что дальше будет?" – взволнованно размышлял Митька, забыв про веники и чай.