"…Античные приметы, подробности, ассоциации сопутствуют мне всю жизнь, и речь при этом в стихотворении может идти о чем угодно: о любви, о природе, об искусстве, о смысле жизни. Минорная или трагическая, скорбная интонация дополняется легкомысленной, шуточной, иронической, какой угодно. Спектр разнообразный и никак не сводится к одной или двум краскам. По датам, проставленным под стихами, читатель увидит, что античные мотивы не покидают меня и сегодня…"
В издание вошли стихотворения Александра Семёновича Кушнера разных лет и эссе "С Гомером долго ты беседовал один…".
Содержание:
От автора 1
Античные мотивы 1
"С Гомером долго ты беседовал один…" 8
Примечания 13
Александр Кушнер
Античные мотивы
© Кушнер А., текст, 2014
© "Геликон Плюс", макет, 2014
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (), 2014
От автора
Античные мотивы в русской лирике – не экзотика, не чужеродный элемент, они вошли в нее с самого начала, без них не обошлись ни Тредиаковский, ни Ломоносов, ни тем более Державин. Об этом в одном из стихотворений, не включенных в книгу, сказано:
…Ломоносов виноват,
Первым из-за горизонта
К нам приведший наугад,
Как бычка, Анакреонта.
Батюшков, Пушкин, Баратынский, Тютчев непредставимы без мифологических тем и уподоблений, без ссылок на древнегреческую и римскую историю. "Друг милый, ангел мой, сокроемся туда, Где волны кроткие Тавриду омывают И Фебовы лучи с любовью озаряют Им древней Греции священные места…", "Когда за призраком свободы Нас Брут отчаянный водил…", "Завтра увижу я башни Ливурны, Завтра увижу Элизий земной…", "Ты скажешь: ветреная Геба, кормя Зевесова орла…"
То же можно сказать о многих других: Майкове, Фете, Анненском, символистах, акмеистах, Ходасевиче, Цветаевой… Хотя, разумеется, были поэты, к античным мотивам обращавшиеся редко (Лермонтов, Пастернак) или обходившиеся без них (Некрасов, Блок), – и объяснить причину этого можно, исходя из их идеологической направленности или очень личных свойств – разобраться в этом было бы очень интересно, но не сейчас и не здесь.
Советская поэзия откровенно сторонилась Греции и Рима и вообще западной культуры. Имена греческих богов, поэтов или римских философов, императоров в лучшем случае считались излишеством, чуждым революционной эпохе. Советская поэзия росла на голой почве – и гордилась этим.
Сегодняшней поэзии, как будто отвернувшейся от социалистической идеологии и склонной к повторению авангардистских открытий и "новаторства", Аполлон или Овидий тоже ни к чему. (За редким исключением: Алексей Пурин, например.)
1962 годом помечено первое мое стихотворение на античный мотив ("Ваза"), вошедшее в книгу "Первое впечатление" (1962) . Мне, родившемуся в Петербурге с его Летним садом, Камероновой галереей в Царском Селе, колоннадой Аполлона в Павловске, памятниками Кутузову и Барклаю де Толли в римских тогах-плащах перед Казанским собором, мне, читавшему в детстве "Илиаду" и "Одиссею" в переводах Гнедича и Жуковского, твердившему, как заклинание, мандельштамовские строки: "Бессонница. Гомер. Тугие паруса. Я список кораблей прочел до середины…", обожавшему греческую и римскую скульптуру, выставленную в Эрмитаже, пройти мимо всего этого баснословного богатства, унаследованного не только Европой, но и послепетровской Россией, было невозможно.
Упреки в "камерности" и "книжности", сопутствовавшие мне с юных дней, не охлаждали, а наоборот, разогревали в сознании тягу "к мировой культуре". В каком-то смысле я смолоду ощущал свое одиночество в поэзии – и думаю, что оно оказалось плодотворным: я шел своей дорогой и, если говорить о современниках, встречался на ней только с Бродским, для которого "римская тема" ("греческую" он всё же обходил стороной), была так же важна. Недаром он мне сказал однажды, уже в Америке: "Александр, когда я встречаю в твоих стихах античные сюжеты, я, как охотничья собака, делаю стойку". При этом разница в интонации, строфике и мировоззрении избавила нас от совпадений.
Важно отметить, что античные мотивы, столь любимые мной, никак не подпадали под рубрику "антологической поэзии" в духе А. Майкова. Они, эти мотивы, имели прямое отношение к моей жизни, к современности, были тесно переплетены с нею. Читатель увидит, если его заинтересует эта книга, как петербургские реки перетекают в летейские, как лавр, "воспетый Овидием", пригождается в стихах о поездке в Грузию, как "Критский лабиринт" пересекается с любовью и телефонным разговором, как бабочка, как будто прилетевшая из античной драмы, сложившая крылья, а затем поднимающая их, помогает справиться с тоской и душевным унынием, как в обычной городской комнате оконные занавески на ветру превращаются в "Пергамский алтарь на воздушной подкладке" и т. д.
Мало того, из-за стихотворения "Аполлон в снегу" у меня были большие неприятности: эти стихи прочел вслух на собрании творческой интеллигенции города первый секретарь ленинградского обкома партии тов. Романов и, перевирая фамилию автора, заявил: "Если поэту Кушниру здесь не нравится, пусть уезжает". А дело в том, что Аполлон в снегу – это поэтическая метафора, имеющая прямое отношение к трагической судьбе русской поэзии в ХХ веке: "Это мужество, это метель, Это песня, одетая в дрожь…" Спасло меня только то, что стихи не были напечатаны: референты подсунули Романову стихотворение, отданное мною в журнал "Аврора", но еще не опубликованное. Получился "прокол": первый секретарь обкома выдал тайну, показав, что партия не только следит за литературным процессом, но и подменяет собой цензуру.
Просматривая сейчас многие стихи, удивляюсь тому, как они вообще могли быть не только написаны, но и напечатаны в те годы.
"Цезарь, Август, Тиберий, Калигула, Клавдий, Нерон, Сам собой этот перечень лег в стихотворную строчку…" (1979) – так начинается одно из стихотворений, впервые опубликованное в журнале "Студенческий меридиан" № 3 за 1980 год, а затем, через шесть лет, – в книге "Дневные сны". Аналогия с отечественными вождями-"императорами" здесь очевидна и недвусмысленна: "О, какой безобразный, какой соблазнительный сон!.."
Античные приметы, подробности, ассоциации сопутствуют мне всю жизнь, и речь при этом в стихотворении может идти о чем угодно: о любви, о природе, об искусстве, о смысле жизни. Минорная или трагическая, скорбная интонация дополняется легкомысленной, шуточной, иронической, какой угодно. Спектр разнообразный и никак не сводится к одной или двум краскам. По датам, проставленным под стихами, читатель увидит, что античные мотивы не покидают меня и сегодня.
В заключение хочу сказать, что предвижу опасное для такой "тематической" книги недоразумение: может показаться, что этот мотив в моей лирике определяющий. Ничего подобного! Все эти стихи "растворены" в восемнадцати книгах, а самые последние написаны совсем недавно. Тем не менее, решаясь на этот шаг – собрать близкие по духу и тематике стихи под одной обложкой, понимаю, что, возможно, совершаю ошибку. Это Фет в старости поделил свои стихи на разделы, назвав их "Весна", "Лето", "Осень", "Снега", "Мелодии", "Вечера и ночи", "Антологические стихотворения", "Море" и т. д. Ничего подобного я устраивать не собираюсь, книги своих стихов перемешивать и разнимать на части не хочу: ведь так можно распустить пряжу, запутать и уничтожить сложившийся узор. Тогда почему бы не издать книгу "городских" стихов, или "пейзажных", или еще у2же – "морских", и так называемых "философских", что и вовсе было бы нелепо и претенциозно, и "любовных" и т. д.
"Но я боюся вам наскучить". Это неловкую фразу я чуть не приписал пушкинской Татьяне, но вовремя спохватился: она из лермонтовского "Валерика". Я тоже боюсь наскучить – и прошу прощения за этот первый (и, наверное, последний) опыт не свойственного мне подбора стихов по одному мотиву, выхваченному из общей звучащей массы, мотиву, ни в коем случае не главному, проходному и все-таки дорогому для меня. Может быть, читатель прислушается к нему – и что-то отметит, выберет, полюбит.
Античные мотивы
Ваза
На античной вазе выступает
Человечков дивный хоровод.
Непонятно, кто кому внимает,
Непонятно, кто за кем идет.Глубока старинная насечка,
Каждый пляшет и чему-то рад.
Среди них найду я человечка
С головой, повернутой назад.Он высоко ноги поднимает,
Он вперед стремительно летит,
Но как будто что-то вспоминает
И назад, как в прошлое, глядит.Что он видит? Горе неуместно.
То ли машет милая рукой,
То ли друг взывает – неизвестно!
Потому и грустный он такой.Старый мастер, резчик по металлу,
Жизнь мою в рисунок разверни, -
Я пойду кружиться до отвалу
И плясать не хуже, чем они.И в чужие вслушиваться речи,
И под бубен прыгать невпопад,
Как печальный этот человечек
С головой, повернутой назад.1962
"Вижу, вижу спозаранку…"
Вижу, вижу спозаранку
Устремленные в Неву
И Обводный, и Фонтанку,
И похожую на склянку
Речку Кронверку во рву.И каналов без уздечки
Вижу утреннюю прыть,
Их названья на дощечке,
И смертельной Черной речки
Ускользающую нить.