Исподволь в "Серебряной Раке" нарастает тема чужого и мертвого города: "И ты раскрыт лишь в пьяном гаме / Кирпичных глоток заводских" ("Раскрыты губы Эвридики…", 1936), "Колокола и окна немы…" ("Фельтен", 1933). В стихотворении "Арка" (1937) суггестивный образный ряд нагнетает атмосферу кошмара – Варфоломеевской ночи, Петербург предстает огромным кладбищем, люди (и сам автор) принимают облик святых мучеников. Не случайно в первой строфе возникает образ Петра ("Бог – мореход, курильщик в снежном дыме…") – центральная фигура петербурского мифа о городе, построенном "на костях".
И перекрестки – тайный знак Его,
Кресты на двери к тем, кто принял муки
За этот град. Пусть мертв он: оттого
И улицы, как скрещенные руки.И вывески – как строки крупных книг,
Пестрят, что крылья вспугнутых цесарок…
Прохожие увенчаны на миг
Параболами незабвенных арок.Как имя – в святцы, входит человек
Сюда, дворцы предпочитая долам…
И движусь я, вдруг просияв навек
Огромной арки желтым ореолом.
Первую часть "Серебряной Раки" Аверьянова завершает группой стихотворений, в которых подготавливается центральная (некрологическая / некропольная) тема второй части: "Памяти кн. В.Н. Голицына" (1934-1937), "Лазаревское кладбище" (1937), "Синеют Невы, плавно обтекая…" (1937), "Петром, Петра и о Петре…"(1935), "Приорат" (1936), "Дача Бадмаева" (1937) – с концовкой:".. .и глаз привык / К казарменной карикатуре / На Кремль, упершийся в тупик". Образ мертвого города, встающий призраком из "Стихов о Петербурге", срастается в "Пряничном солдате" с образом матери-родины-детоубийцы:
Отечество! Где сыщем в мире целом
Еще в утробе тронутых расстрелом,
Абортом остановленных детей?
"Три Алексея", 1935.
Историческая тема, которая в первой части книги "всё время пробивается наружу" ("Ропша", "Михайловский замок" и др.), во второй части выступает на первый план, что само по себе представляется закономерным, поскольку "Петербургское зодчество… Это не только прокаженные, с проржавевшими лодками и грудями железных нереид ростральные колонны, не только Растрелли, Фельтен, Гваренги и Захаров, Воронихин и Росси. Это – музыка "могучей кучки" и Глинки, это – "Мир искусства" и академия, это почти вся русская литература и вся государственность прошлого " (курсив мой. – М. П.).
В сборник "Пряничный солдат" Аверьянова включила десять сонетов, семь из них обращены к истории российской империи и судьбам ее властителей: "Усыпальница", "Иоанн Антонович", "Павел Петрович", "Анна Иоанновна", "Три Алексея", "Софья Алексеевна", "Ледяной Дом". Центральное место в цикле, вероятно, отводилось сонету "Иоанн Антонович", трагическая участь императора-младенца осмысляется автором как извечный, непоколебимый символ российской истории:
Забытыми в глуши, опальными – что время? –
Расстрелянными – им удел блаженный дан –
Бездомными – их тьмы! – ты грозно правишь всеми,
Прообраз всей Руси – несчастный Иоанн.
Иоанн VI (1740-1764) был провозглашен императором в двухмесячном возрасте (при регентстве герцога Курляндского Э.И. Бирона, затем собственной матери Анны Леопольдовны), младенцем был свергнут Елизаветой Петровной, провел всю жизнь в тюрьмах и одиночных камерах, был убит охраной при I попытке мятежника его освободить.
Сонеты написаны в 1937 г., когда судьба Аверьяновой уже была предрешена – рукопись "Стихов о Петербурге" оказалась за рубежом, а ей, вероятно, оставалось только ждать очередного ареста. В предпосланном циклу сонете-акростихе, обращенном к Всеволоду Петрову, она как будто бы предчувствовала: "Придет ли, наконец, великий ледоход? / Его мы оба ждем, по-разному, быть может… / Ты – переждешь легко. Тебе - двадцатый год".
Сборник получил название по имени персонажей сказки Э.Т.А. Гофмана "Щелкунчик и Мышиный король" (1816): пряничные человечки, самоотверженно вступившие в бой с солдатами Мышиного короля, гибнут почем зря, – судьба культурного слоя России:
Мы можем говорить и думать о расстреле.
Но, горше всех других, дана нам мысль одна:
Что справится без нас огромная страна.
"Иоанн Антонович", 1935
"Экскурсия" по Петербургу, начатая у стен Зимнего дворца, заканчивается в Петропавловской крепости: у равелинов – в бывшей царской тюрьме и в Усыпальнице Петропавловского собора – перед надгробиями династии Романовых. Тюрьма и кладбище – довлеющий мотив последней "прогулки" в "путеводителе", озаглавленном "Серебряная Рака".
Отправляя за границу рукопись "Стихов о Петербурге" Э. Ло Гато, Аверьянова писала:
С.-Петербург, 9/ХII. 37
Глубокоуважаемый и дорогой
Гектор Эммануилович!
Получила сегодня письмецо от моей ученицы, которая виделась с Вами в Риме. Очень рада была узнать от нее, что Вы здоровы.
Благодарю Вас сердечно за интерес к моим стихам – счастье было бы знать, что они напечатаны, в особенности, если это может сделать Университет, т.к. иные издательства представляются не столь ценными…
Анна Андреевна жива и более или менее здорова. Этим летом я была очень близко знакома с ее сыном Львом Николаевичем Гумилевым, который мне очень нравится. Он очень хорошо учится (студент-историк), его научная работа куплена Академией Наук, но он очень несчастный мальчик: пьет, ругается, ведет себя часто очень вольно, так что я его покамест не принимаю, хотя сама очень по Нем скучаю. Может быть, станет старше и приличнее…
Анну Андреевну я не видела давно, т.к. она меня приглашает только если ей что-нибудь от меня нужно. Но я очень ее люблю и оттого не хочу писать о ней даже Вам, т.к. много невеселого пришлось бы сказать о ней… Может быть, Бог даст, мы с Вами увидимся и тогда о ней поговорим. Во всяком случае, она теперь ходит пешком, гуляет, а не лежит, как раньше.
Извините, что не пишу Вам на Вашем родном языке: за эти 2 последние года приходится заниматься другими языками, и боюсь наделать больших ошибок.
Если Вы действительно сможете издать стихи мои о Петербурге, которые имеются у моей ученицы, то хорошо было бы заказать какому-ниб<удь> хорошему художнику иллюстрации к каждому стихотворению (напр<имер>), в стиле Добужинского). Сонеты из книги "Пряничный Солдат" лучше приложить в конце книги "Серебряная Рака", в виде второй ее части. Посылаю Вам дополнения к "Серебряной Раке".
Ужасно, что Вы больше не приехали – моя девочка мне писала, почему.
Прощайте же и знайте, что я с радостью иду на все тяжелые жертвы ради моей бедной книги – parve, nec invidio, sine me, libre, ibis… Будьте ей добрым крестным отцом!
Привет Вашей семье, не бойтесь за меня и не жалейте: природные данные каждого человека должны иметь свободное развитие, в этом – залог развития культуры. Вспоминайте нас всех иногда, пишите через мою ученицу, если захотите написать.
Лидия Аверьянова
P.S. Псевдонима не давайте, пожалуйста, пускай книга идет под моим полным именем, как моя подпись. Один конец! Хорошо бы иметь корректуру".
Одновременно, в письме от 9 декабря 1937 г. своей ученице, переправлявшей рукописи за границу, Аверьянова отдавала последние распоряжения относительно издания книги: