Письма Корсуна по своему духу вполне отвечали аверьяновским, например, 3 сентября 1936 г. он писал ей (здесь и далее цитирую с учетом орфографических особенностей оригинала):
"Милый Онегин, животом страдающий! Как он, живот то есть? Прошел? Не налегайте на колбасу. Ох, чует мое сердце (или соотв<етствующий> орган ), что Вы опять черт знает как питаетесь и вся Ваша полнота пойдет насмарку. Особенно если всякие Мольеры <покупка книги. – М.П.> перегружают бюджет. Не глупи, крыса, я с тобой возиться больше не хочу. И не буду тебе ни отцом, ни матерью. Имей это ф виду. Видьмедица шлет тебе привет и поклон, Вам и внучатам. Стареет, но бодрая еще.
Я познакомился с премилой чилипахой, ростом она с твою ладонь, а важности необычайной. Очень приглашал ее поступить к тебе в черепахи, но она отказалась. Говорит, что не хочет расставаться с хозяевами. Очень жаль. Она смисная. <…> А ты свиненок, что не досидел на грибах, сколько тебе полагалось. Привезу одну книжку, покажу тебе, с тебя довольно будет. М<ожет> б<ыть>, и подарю, а м<ожет> б<ыть>, и нет. Это как ты мне понравишься.
Про "суксуальность" это очень здорово. А где все это происходило? Обо мне Вам спрашивать не пристало. Это не в Вашем департаменте, душенька. Ну и цыц… Я неумоляем, как видите. А Вы смисная коска. Нет, только не худей! Останься этаким бель-фамом, пожалуйста. Очень просю! Примерно вот по этой схеме. < Далее в тексте следует рисунок, на котором изображена женская фигура с чрезмерно пышными формами. – М.П.> Такой ты была 1 1/2 месяца назад. Такой и останься. Это кисиво! Мои шлют тебе привет. Э муа з’оси .
Будь здорова, благополучна, спокойна. И накопи сил и спокойствия для того, чтобы встречаться со мной (ежели доведется) мирно и благодушно. Как полагается зверятам, чтобы у меня мозги не переворачивались от твоих нелепостей. Будь добр, сибакин мой милый, не помышляй токмо о радостях своих, подумай и о пользительностях. Береги себя всячески, а не как до сих пор было: лежанием в постели только. (Каламбурить не буду. И Вам не советую). Будь смисной киской. <…> Есть у тебя "Тристан и Изольда"? Сыграй оную мне. Сыграешь?"
Конкретных фактов, пригодных для биографического очерка, в переписке совсем немного, но, вероятно, тем они ценнее. Лейтмотивом в письмах Аверьяновой проходит тема нездоровья (она часто жалуется на боли в области печени, живота и головы - следствие арестов?) и безденежья: "По-моему, Тебе пора взять меня, Лису, на годик на свое иждивение, чтобы я хоть отдохнула и забыла, как волноваться из-за служебных дел. Что ты скажешь?" (7 августа 1938);"…наш Институт окончательно ликвидирован, и остался я со своим носом (орлиной формы). Однако же работа кое-где есть - осталось 4 ученицы, одна очень способная" (22 августа 1938); "Если не найду себе на зиму службы - брошу вообще преподавать и займусь чем-нибудь совсем новым, не знаю еще чем" (23 августа 1938); "я ушла из школы по собств<енному> желанию, т. е. одна из приезжих учительниц обложила меня последними словами, и я из протеста ушла <…> (21 февраля 1939); "Как отсюда я уеду? / Чем отдам я долг соседу? / Кто поможет мне в Беде? / Где же тот волшебник? Где??? – Лиська" (18 марта 1939 г. из Лыкошино Тверской области); "Сегодня я ревела только потому, что мне кое-кто грубо напомнил о моих душевных болезнях и потерянной в связи с ними работоспособности и точности – нельзя же съесть свой кекс вчера и хотеть съесть его сегодня! Самоубийством я нарочно, назло всем, не кончу" (15 августа 1939); из больницы в Луге: "Поздравь меня, у меня лопнул бюстгальтер, я стал веселый толстый Лис, мечтаю где-нибудь служить (на задних лапах), только чтоб служба была интересная (напр<имер>, сторожихой в зоопарке). Читаю еще очень туго и медленно, как я буду где-нибудь письменным переводчиком и как я сдам в "ниверситет" – прямо ума не приложу, аж страшно" (25 февраля 1940); в последнем письме: "Дорогой Андрей, не думаешь ли Ты, что Тебе пора принести Лису новых и совершенно замечательных "фантиков"?" (30 мая 1941).
Перед войной Аверьянова заочно училась на филологическом факультете университета, учеба имела формальный характер: для устройства на работу по специальности необходимо было получить документ о высшем филологическом образовании. В письме от 3 сентября 1938 г. она сообщала Корсуну, что собирается сдавать экзамены: "За какой факультет сдавать – почти решила: конечно, не за романское отделение, т.к. кроме общефилологических предметов вряд ли "ниверситет" меня чему-нибудь научит, чего я не сумею сделать лучше сама… Так что пойду я специализироваться по одному из тех 7, которые начала недавно"; 21 июня 1940 г. ему же: "Я сдала вчера теорию литература на "отлично" <…>. На экзамене мне задали один вопрос по Марксу и о литературе, но я, к счастью, догадалась, что Маркс не мог предпочитать Шиллера Шекспиру: все-таки голова у меня на плечах есть, и даже идеологические моменты я схватываю как-то сразу. Очень не глупая Лиска! Правда?"
Всё это время, лишенная постоянного заработка, Аверьянова не оставляла профессиональных занятий, умножая число изученных языков. В 1939 г. она перевела несколько стихотворений Пушкина и три сказки ("Сказку о мертвой царевне", "Сказку о золотом петушке", "Сказку о Царе Салтане") на испанский язык; начала работу над переводом "Витязя в тигровой шкуре". О своих занятиях она неизменно писала Корсуну: "Справься у Дуни, не приходили ли мне из Москвы книги? С ума можно сойти: я бы давно здесь выучилась по-грузински и уже успела бы забыть, а книг с прошлой осени всё нет, хотя деньги магазин взял… о, Расея! <…>" (27 февраля 1939г. из Тверской области); "Дай мне на праздник трешку на водку, а то скючаю: перевожу "Мертвую царевну", а ты знаешь, до чего не люблю покойников" (28 апреля 1939); "Еду редактировать <в Москву. – М П.> своего "Пушкина" и одновременно учить редактора правилам классической и революционной испанской поэзии, в противовес его (или ее, т. к. это "она") концепциям "буржуазно-французского Парнаса"" (24 июня 1939); "Любезный Котище, мотался я на самолету в Москву <…>. Там "Международная книга" сразу купила у меня за 5 тыс. 3 хореические сказки Пушкина, относительно перевода моего Руставели на днях будет совещание в Отделе Печати при Ц. К. партии, по предложению коей организации и был у меня куплен Пушкин, издание будет роскошное, все 3 вместе, с миниатюрами Палеха. План мой перевода Руставели был вручен редакции с пометками, и мнение редакторов склонилось к тому, что Иосиф Виссарионович читал его сам… как бы то ни было, Руставели всех интересует очень, возможно, что к концу июня заключат на него договор" (9 июня 1939); "По Руставели достала почти всё, что мне нужно для работы, только не хватает французского издания, которое обещали мне достать в Москве" (13 июня 1939); "Кржевский считает; что в моих интересах самой написать вводную статью к моему Пушкину, а он мне поможет тем, что ее просмотрит и даст почитать умные книжки" (24 июня 1939); "Редактором моим назначен испанский поэт Рафаэль Альберти, кот<орый> на днях приедет в Москву, т. е. мнение одного человека, т. е. его, является решающим. Тот редактор, кот<орый> был до сих пор (женщина), правила буквально вредительски, вычеркивая, напр<имер>, в "Петушке" знаменитое Кири-ку-ку, нагло заявив, что "у Пушкина тоже нет этого", что может дать тебе представление о непорядочности этой девки" (28 июня 1939) и т. д.