Если поэт и стремится задеть и захватить своего читателя, то вовсе не изысканностью слога, но самою сутью замысла, неразрывно связанного с тем или иным жизненно важным вопросом. Автор словно бы состоит в кровном и неразрывном родстве со своими читателями - героями его книг, что определяет и самый характер его творчества. Если у одного из его героев "только дело на уме", то нет сомнений - поэт придерживается тех же взглядов! Если в речи его читателей господствует "естественность одна", то и поэт не отбрасывает даже тех оборотов речи, понятий, слов, какие, казалось бы, уже отжили, эстетически скомпрометированы, стерлись от слишком частого или недостаточно бережного употребления. Даже им Смеляков умеет придать изначальную свежесть. В "Надписи" на книге "История России" Соловьева он замечает:
История не терпит суесловья,
трудна ее народная стезя.
"Стезя" - мы и слово такое запамятовали, сдали в архив, а оно воскресло, стало органически необходимым в стихах Смелякова, посвященных истории.
Следуя за своими героями, поэт не избегает подчас оборотов языка самых "просторечных", сниженно-бытовых. Так, в стихотворении о стариках он пишет:
Их пиджаки сидят свободно,
им ни к чему в пижоны лезть.("Не семеня и не вразвалку…")
Поэт широко открывает перед такими оборотами корешки своих книг: входите, не стесняйтесь, будьте как дома, - и в его стихах они звучат полновластно и непринужденно, со всею своей характерностью и выразительностью.
В духе и тоне такого же сугубо бытового, непритязательного, дружески грубоватого разговора начинается и стихотворение "Николай Солдатенков". Но ошибся бы тот, кто в этой непринужденности не подметил бы особой и продуманной манеры, не различил высокого мастерства, виртуозности художника, который, даже подходя к тому краю, с которого так легко соскользнуть в грубость, безвкусицу, натурализм, сумеет вовремя - одним почти неуловимым поворотом фразы - уйти от него и неожиданно для читателей возвести свое повествование на такую высоту, где все пронизано берущим за сердце лиризмом. В этом - одна из примечательных черт Я. Смелякова.
Правда, порою здесь эта кажущаяся небрежность стиха становится небрежностью самой настоящей - тут есть некая грань, которую поэт незаметно для себя подчас переступает; тогда возникают такие строки:
Как мне ни грустно и ни тяжко,
но я, однако, не совру,
что не дворянка, а дворняжка
мне по душе и ко двору…("Кто - ресторацией Дмитраки…")
Очевидно, что подобные каламбуры и остроты рассчитаны на слишком уж невзыскательный вкус.
А оказавшись "В болгарском городке" (так называется одно из зарубежных стихотворений), поэт "убежденно убежал" из интуристских ресторанов, поскольку
Там всё приборы да проборы,
манишек блеск и скатертей -
всё это мне никак не впору,
не по симпатии моей.
Что ж, вполне возможно и такое отношение к "интуристским ресторанам". Поэту, как признается он, уютнее в заводской столовой, где, "как в царстве малом и родном", он отлично проводит время "за плохо прибранным столом".
Сюда заходят, как в свой родной дом, многие рабочие, составляющие словно бы одну семью, в которой далеко не чужим видит себя и сам поэт, - и все же чувствуется некоторое излишество в столь резком противопоставлении блеска скатертей (от которого сейчас отказалась бы редкая хозяйка!) "плохо прибранному" столу - как надежной защите от всякого рода мещанства и излишней парадности. Нет, между ними проходят теперь иные грани и рубежи, и, думается, поэту в чем-то изменило присущее ему острое чувство времени. Как видим - это подчас бывало и с ним.
Поэт полагает, что наш язык
… пахнущий прелой овчиной
и дедовским острым кваском,
писался и черной лучиной,
и белым лебяжьим пером.("Русский язык")
И, кажется, иные строки самого Смелякова действительно отзывают "овчиной" - суровым бытом, изображенным во всей его неприбранности, а то и неприглядности. И вдруг все это удивительно преображается, словно от прикосновения "лебяжьего пера", - и материал обыденной повседневности словно бы поднимается на крыльях высокой романтики. Вслед за своим любимым художником Нико Пиросмани - да и другими близкими себе мастерами, - поэт зачастую разрабатывал и самую грубую по своим показателям "фактуру", добиваясь того, чтобы она вдруг заиграла и засветилась удивительными красками, захватывающим лиризмом. В этом он и находил особое призвание и назначение своей лирики.
В стихах о родной речи сама музыка русского слова передается со свойственным ему особым строем и ладом, издавна захватившим и покорившим поэта:
У бедной твоей колыбели,
еще еле слышно сперва,
рязанские женщины пели,
роняя, как жемчуг, слова.("Русский язык")
В этих стихах поэт словно бы стремился подхватить и сохранить музыку древних песен, дивных и полнозвучных, и здесь эпитет "рязанские" перекликается своим звучанием с глаголом "роняя", создает общее с ним и неуловимо гармоническое сочетание, а женщины - они также, по закону фонетического соответствия, вызывают образ жемчужины во всей его магической прелести, - и так язык, чуждый искусственности, преднамеренности, нарочитому подбору аллитераций, обретает неуловимую и таинственную власть над нами, воспринимается во всей своей свежести и первозданности - в том едва различимом сиянии, какое словно бы пронизывает лучшие стихи Я. Смелякова.
Вовлекая в них глыбы материала, казалось бы сырого, необработанного и неприглядного, а подчас и серого, поэт умеет одним внезапным поворотом на свет придать ему жемчужный оттенок, обнаружить со всею очевидностью и несомненностью его драгоценную суть, мимо которой многие подчас проходят равнодушно и незаинтересованно. Так, он неожиданно для своего читателя открыл, что значит жизнь и труд того поселкового соседа ("персонаж для щелкоперов"!), под руками которого "не пропадает, а шевелится земля", - и одно это, казалось бы, такое простое и незамысловатое слово "шевелится" обретает здесь такую животворность и незаменимость, что является поистине драгоценным, придает непреложную внутреннюю убедительность и сердечность всему стихотворению.
А как "шевелится земля" - родная почва русской речи - под пером самого поэта! С какою упрямой настойчивостью поднимаются ее саженцы, какой свежестью и новизной веет от них, хотя бы поэт обращался к самым стертым словам! А вот оказывается - им нет "ни века, ни износа", они словно бы молодеют под руками поэта, встают в его стихах одно к одному, в полный рост во всей своей прелести, свежести, первозданности.
Да и сам поэт самобытен и оригинален без каких бы то ни было претензий на оригинальность; в его стихах господствует - так же, как и у его героев, - "естественность одна", а вместе с тем мы сразу узнаем в его стихах специфически смеляковскую интонацию, неторопливо-деловую походку, самый жест - жест человека, досадливо отмахивающегося от всякого рода "ерунды", словно от назойливо наползающей мошкары, - с тем чтобы подхватить "разговор о главном", вернуться к нему, осветить его и опытом большой истории нашей страны, и своим личным, неповторимо-индивидуальным опытом, своей особой памятью, хранящей те ценности, какими располагает именно и только этот поэт - и никто другой.
Особо следует подчеркнуть возросшее с годами стремление поэта видеть жизненные явления и психологические процессы в их доподлинности, сложности, противоречивости, не подвластной заранее установленным представлениям о должном и недолжном в искусстве, а потому каждый раз и в каждом случае требующее от художника острой прозорливости и исследовательской пытливости, без которой можно упустить нечто самое важное и покатиться по колее общих мест и отживших понятий.
Так, обращаясь в стихотворении "Мальчишки" к юным собеседникам - соратникам - с добротою, но при этом и "раздраженно", поэт подмечает у них весьма разноречивые качества, стремления, черты:
Непониманье и прозренье,
и правота и звук пустой.
Эта внутренняя противоречивость своих собеседников и оппонентов порождает у поэта особое отношение к ним, такое же сложное, а в чем-то и противоречивое; он стремится постичь этих мальчишек - сквозь всю их смущенность и браваду - и говорит с ними предельно открыто и без обиняков, чтобы вызвать в ответ такую же откровенность и прямоту:
…мне, как дядьке иль отцу,
и ублажать их не пристало,
и унижать их не к лицу.
Он говорит с ними прямо, и не только любовно, но и требовательно, ибо знает; когда придет время, жизнь спросит с них не менее требовательно и не даст никакой поблажки; значит, только такой разговор - предельно откровенный - и следует вести с ними, никакой другой!
В таких же чертах - подчас крайне сложных, противоречивых, словно бы взаимоисключающих - предстает и жизнь тех "рязанских Маратов", которые боролись "с беспощадностью предельной"
в краю ячеек и молелен,
средь бескорыстья и растрат…
А о тех из них, кого уже нет в живых - умерли ли они своей смертью или погибли от руки кулаков, - поэт скажет;
…гул забвения и славы
над вашим кладбищем плывет.
Стремление позднего Смелякова изобразить захватившее его явление во всей сложности, противоречивости, неподвластности однолинейным и заранее заготовленным суждениям и решениям, несомненно, сказывается и на внутренне сложных и противоречивых чертах его рисунка.