Не трудно заметить, что пшеница, хлеб в приведенных контекстах служат метафорой церкви, единения людей, исторической и религиозной памяти. Знаменательно, что отождествление хлеба со словом, воплощенное в приеме обратимой метафоры, распространяется и на всю словесно-хлебную парадигму: слово может быть черствым, утолять голод, иметь припек; черствым может быть назван и поэт-аутсайдер, не востребованный временем (ср. "И свое находит место / Черствый пасынок веков – / Усыхающий довесок / Прежде вынутых хлебов" (1, 142); "То, что я сейчас говорю, говорю не я, / А вырыто из земли, подобно зернам окаменелой пшеницы…" (1, 148)).
В позднем творчестве хлеб становится миродержавным образом и метафорой самого необходимого в жизни: "Народу нужен свет и воздух голубой, / И нужен хлеб и снег Эльбруса…" (1, 233); "И снег хрустит в глазах, как чистый хлеб безгрешен…" (1, 231).
Солома же в "хлебном" контексте является своего рода антиподом зерна, хлеба, каравая. Подобное противопоставление особо значимо в цикле "Стихи 1921–1925 годов". Но это не единственная "ипостась" образа. Солома в том же цикле – глобальный символ мироздания, в котором все субстанциальные элементы оказываются в спутанно-хаотическом и усохшем состоянии. Ср.: "Распряженный огромный воз / Поперек вселенной торчит. / Сеновала древний хаос / Защекочет, запорошит" (1, 143); "Раскидать бы за стогом стог, / Шапку воздуха, что томит…" (1, 143). Напомним, что еще в "Tristia" солома символизировала процесс усыхания бытия. В частности, в цикл "Соломинка" имплицитно введена семантика сеновала – через образ спутанности элементов, разрыва причинно-следственных отношений, характерных для лирического сюжета этого цикла.
* * *
Таким образом, движение семантических парадигм, включающих важнейшие образные составляющие картины мира позднего Мандельштама (камень, землю, глину; небо, воздух; воду, кровь; хлеб, солому, дерево), позволяет сделать вывод об амбивалентности их семантической природы. Двойственная аксиология онтологических начал обусловлена контрапунктным развертыванием двух мифологических комплексов, называемых в критике "мифом конца" и "мифом начала".
Парадигматическая семантика свидетельствует о том, что в позднем творчестве поэта, с одной стороны, завершаются начатые еще в "Tristia" процессы "перепутывания" качественных характеристик бытийственных начал. Это выражается в глобальных процессах отвердения и иссушения жидкостных и эфирных субстанций (воды, крови и воздуха), что изменяет их природу, придавая не свойственные им качества.
Мандельштам показывает демоническое преображение самых простых органических вещей в свои монструозные противоположности. Подчас демоническим метаморфозам подвергаются и сакральные в онтологической системе Мандельштама субстанции. Подмены нередко касаются и хлеба (в том числе как символа Евхаристии), воды, крови, а также других жизненных и творческих субстанций ("…И вместо хлеба – еж брюхатый" (1, 156); "…И вместо ключа Ипокрены / Давнишнего страха струя…" (1, 198)).
С другой стороны, в поэзии третьего периода процесс метаморфозного обмена признаками связан, как и в "Камне", с отождествлением природных и культурных явлений, что становится свидетельством тенденции гармонизации субстанциальных начал.
Заключение
Подведем итоги анализа филологической теории Мандельштама и основных принципов его поэтической семантики.
Мы установили, что поэтическая семантика Мандельштама базируется на методологическом и эстетическом фундаменте его целостной философии слова, из которой вытекает концепция творчества и литературного произведения. В свою очередь, авторские представления о природе слова встраиваются в общую систему его метафизических, экзистенциальных и социокультурных воззрений, изменяющихся и углубляющихся на протяжении всей его творческой жизни.
Анализ статей показал, что в теоретическом осмыслении Мандельштамом философии слова можно выделить ключевые этапы (1911–1913; 1920–1922; 1933–1934), на которых происходит обобщение накопленных в практике наблюдений и художественных открытий, а иногда намечаются принципы, реализуемые в дальнейшем.
Критерием деления поэзии Мандельштама на периоды для нас стала его художественная практика, в ряде случаев (но отнюдь не всегда) опережающая теорию. Итак, мы выделили три периода творчества поэта: 1-й период – 1908–1915 (сб. "Камень"), 2-ой период – 1915–1920 (сб. "Tristia") и 3-й период 1921–1937 (цикл "Стихи 1921–1925 годов"; сб. "Новые стихи").
"Логосный" и гносеологический аспект философии слова разрабатывается у Мандельштама в период кристаллизации его акмеистических воззрений, вырабатываемых в борьбе с символистскими установками. Собственно же семантический и культурологический аспект "слова" и языка как "духовного организма" нации и "хранителя" истории в полной мере раскрывается в период глобальных исторических катаклизмов, потрясших Россию. И, наконец, специфика поэтического слова как "текучей целостности" в структуре художественного произведения теоретически осмыслена в эпоху "москвошвея" – начала 1930-х годов.
Ядром мандельштамовских представлений о слове стала его концепция слова-логоса, ориентированная на теолого-хри стианскую и, отчасти, античную (гераклитову) трактовку. В этой про екции Божественный Логос мыслится Мандельштамом как "про тотип" нашего земного слова, что обусловливает сакрально-креативные потенции последнего. В рассуждениях поэта проступает следующая аналогия: если на Божественном уровне Слово-Логос есть одновременно Творец и творение, то на человеческом уровне слово есть инобытие вещи, ее "смысловой слепок", "внутренняя форма". Отсюда христианское искусство, согласно Мандельштаму, – это "игра Бога с художником", а сам творческий акт тождествен акту творения мира, хотя это тождество носит подражательно-игровой характер.
По отношению к человеческому сознанию слово выступает как материализованная форма мыслимого образа, то есть слово выполняет функцию материализации "бесплотного" смысла. Отсюда авторские сравнения (как в статьях, так и в стихах) слова, с одной стороны, с камнем, с другой – с душой, Психеей. Следует отметить, что мандельштамовские философские воззрения на слово системно соотнесены с религиозно-православной мыслью начала ХХ века (П. Флоренского, А. Лосева, С. Булгакова).
Отдельный семиотический аспект концепции слова – его роль в структуре поэтического произведения. Мандельштам придает слову-логосу в художественном контексте статус особого рода реальности, в которой обычная – внетекстовая – реальность как бы "возведена в десятизначную степень" и виртуально "разыграна" с помощью образных средств. При этом слово в своей логосной ипостаси трактуется не только как содержание, но и как форма. А конструктивные принципы смыслового развертывания определяются законом тождества, специфически понимаемым Мандельштамом. Прибегая к архитектурным метафорам, поэт глубоко разрабатывает аспект контекстуальной семантики; проводя аналогию между камнем в своде собора и словом в стихотворении – уже не в субстанциальном, а в формотворческом плане.
Нами выделено несколько принципов соотношения содержания и выражения в поэтических текстах первого периода. Первый тип установления тождественных соответствий предполагает смысловое движение от частного к общему, когда заданная в начале стихотворения пластическая "картина" к финалу воспринимается как некая символико-философская модель, обладающая семантической многоплановостью.
При втором способе установления тождества в стихотворении вначале задается образ, которому автор приписывает функцию знака; последний в смысловом развертывании текста получает ряд образных конкретизаций, обретающих статус означаемого. Причем, как правило, сигнификаты-означаемые нередко предстают в сложном образном "разветвлении", семантика которых сводится к исходному означающему – как образные варианты – к инварианту. И тогда означающее предстает в статусе контекстуального символа, символические значения которого синтагматически развернуты в наличном тексте.
Третий тип взаимодействия означаемого и означающего предполагает тождество, при котором уравниваются как знаки определенного равенства означающее и означаемое, при этом означающее может быть означаемым, а означаемое – означающим – по принципу зеркала.
Проведенная реконструкция авторской трактовки семантической структуры стихового слова позволила по-новому описать взаимоотношения между означающим, означаемым и знаком, характерные для движения смыслообразов в "Камне". При анализе синтагматических значений поэтических знаков раннего Мандельштама целесообразно ввести понятие "роль" вместо соссюровского понятия "смысл". Смысловая роль словесных знаков формируется под давлением поэтического контекста, и при постоянстве объекта изменение контекста влечет за собой и изменение смысловой роли. Тогда место объекта (денотата) в соссюровской схеме у нас займет контекстная ситуация. Неизменным в нашей схеме по сравнению с соссюровской триадой остается только имя, которое при константности формы становится величиной переменной.
Объектные ситуации оказываются конкретным воплощением структур совершенно иной природы, структур, элементами которых являются роли. Роли в отличие от объектов обладают ограниченным, фиксированным спектром потенциальных проявлений.