Таким образом, многогранная деятельность Хераскова ознаменована в том числе и литературно-критическими работами, в которых автор выступил как историк литературы. Освещение произведений античной, западноевропейской и русской культуры с позиций историзма явилось важным шагом на пути становления русского литературоведения.
ОСМЫСЛЕНИЕ Г.Р. ДЕРЖАВИНЫМ ВОПРОСОВ ПОЭЗИИ
В качестве аналитика литературы выступал и Гавриил Романович Державин (1743–1816). Его научно-критические работы носят традиционный для классицизма характер, когда к созданным произведениям присоединялся их комментарий, а также давался экскурс в историю произведений определенного жанра, подчас пространный, и рассматривались некоторые особенности их поэтики. Так, следуя практике классицизма, Державин написал "Объяснения к своим стихотворениям" (1809–1810, опубл. 1834).
Научно-критическим итогом жизни и творчества поэта стала его работа "Рассуждение о лирической поэзии или об оде", которую он публиковал частями, будучи уже пожилым человеком и признанным мэтром (1811–1815). Эта работа была определена самим автором как развитие мысли Тредиаковского, заявленной еще в 1-й половине XVIII века, в 1734 г., в "Рассуждении об оде вообще". Державин обобщил, как ему представлялось, опыт прошлого (произведения Пиндара, Горация и др.) и одический опыт современной ему русской литературы ушедшего века (произведения Ломоносова, Тредиаковского, Хераскова и др.), а также соотнес достижения своих современников и результаты собственных трудов.
В определении жанра оды и в обозначении ее черт и характеристик Державин выступал как восторженный поэт, безоглядный служитель своей музы, не видящий в ней недостатков и отвергающий возможность таковых. Определение жанра не содержало логических суждений, а представляло собой метафоры, яркие образные сравнения, метонимические конструкции. Приведем образцы таких определений: "Истинный и начальный источник оды", писал Державин, – это "все его <человека> окружающее: солнце, луна, звезды, моря, горы, леса и реки"; "первостепенная, священная ода есть самое выспреннее, пламенное творение"; ода "быстротою, блеском и силою своею, подобно молнии объемля в единый миг вселенную, образует величие творца" и др. (285). В силу некритической поглощенности предметом своего наблюдения Державин расширял границы жанра, настаивая, что ода "по некоторым отличиям, в древности носила на себе имя Гимна, Пеана, Дифирамба, Сколии, а в новейших временах иногда она то же, что Кантата, Оратория, Романс, Баллада, Станс и даже простая песня". В определении самого литературного рода лирики Державин не менее восторжен, поэтичен – и неконкретен: "Она есть <…> отлив разгоряченного духа; отголосок растроганных чувств; упоение или излияние восторженного сердца".
Перечень требований, предъявляемых Державиным к оде, огромен – количество положений превышает два десятка позиций. При этом одни требования можно обобщить и сгруппировать, а другие имеют принципиальное значение и заслуживают специального освещения.
Первым пунктом требований стало вдохновение – "живое ощущение, дар неба, луч божества", рожденное "прикосновением случая к страсти поэта"; "не разгорячась и не чувствуя себя восхищенным, и приниматься он за лиру не должен" (285). Вдохновение, по Державину, напрямую связано с пафосом (греч. pathos чувство, страсть, воодушевление): оно возникает, "как искра в пепле, оживляясь дуновением ветра; воспламеняется помыслами, усугубляется ободрением, поддерживается окружными видами, согласными с страстью, которая его трогает, и обнаруживается впечатлением, или излиянием мыслей о той страсти, или ее предметах, которые воспеваются". Ода живет чувственной "высокостью", "выспренностью лирической", что для Державина означало "полет пылкого, высокого воображения, которое возносит поэта выше понятия обыкновенных людей и заставляет их сильными выражениями своими то живо чувствовать, чего они не знали и что им прежде на мысль не приходило" (286). Господствовать в оде должно "единство страсти, или одно главное чувство".
Не менее важным пунктом программы был вопрос о взаимоотношении в художественном произведении факта и вымысла. Для Державина и сама постановка вопроса, и его решение связаны с требованием правдоподобия: "истина одна дает вымыслам вероятие, а вымыслы истину только украшают". Правдоподобие должно быть воплощено в "блестящих, живых картинах" – это, для Державина, "с природою сходственные виды". При этом образ должен быть и оригинальным, т. е. должен содержать в себе "новость, или необыкновенность чувств и выражений" (288), а также нравоучительным.
Державин акцентировал внимание на понятии вкуса: "Вкус есть судия и указатель приличия, любитель изящности, провозглашатель в рассуждении чувств красоты, а в рассуждении разума истины" (292). "Без его печати, как без клейма досмотрщика", был убежден Державин, значительное произведение искусства, достойное внимания публики, не может быть создано.
В оде Державину претила холодная последовательность "картин" и самого строя суждений и структуры образов. Державин признавал лишь "беспорядок лирический", который характеризовал как ситуацию, когда "разум <поэта> не успевает чрезмерно быстротекущих мыслей расположить логически", поэтому, делал он вывод, "ода плана не терпит". При этом Державин приветствовал "высокий беспорядок, или беспорядок правильный", подчеркивая, что "если не предводит его <поэта> разум, то хотя препровождать должен" (287).
Ряд требований носил композиционно-стилевой и стилистико-синтаксический характер. Ода, по мнению Державина, должна начинаться со "смелого приступа, или громкого вступления". Существенные успехи в изображении "главного предмета", считал поэт, достигаются средствами инверсии. В процессе сложного композиционного формирования оды ее автору, по мысли Державина, следует использовать "отступления, или уклонения", "перескок" (как "промежуток между понятиями"), "оборот, или обращение", "околичности" (как "переходы к другой материи"), "сомнения и вопрошения" (как риторические фигуры), "противуположности" (антитезы), "углубления, или усилия" и др.
В целом композиционно-стилевое и стилистическое "разнообразие" оды определялось Державиным следующими требованиями: разнообразить как "картины и чувства", так и художественную речь – добиваться желаемого результата "в слоге и украшениях" и "в механизме стихов, словоударении или рифме" (287). При этом общим оставалось требование "краткости": "пламенное чувство должно изъясняться кратко, но сильно". Державин допускал в оде и прием "заимословия" – использования в произведении элементов сюжетики, с прямой речью героя (героев); при этом он подчеркивал, что это частный прием и "речь, заимообразно, так сказать, какому-нибудь существу одушевленному или неодушевленному поэтом данная, должна быть в лирическом творении весьма краткою" (291).
Особое место в формировании образа отводилось "сравнению и уподоблению", а также такой иносказательности образа, как аллегория – "остроумное прикрытие прямого смысла" и ирония – "насмешка". Вместе с тем ода как лирическое произведение, по определению, должна подчиняться законам поэтической фонетики – требованиям "сладкогласия, или сладкозвучия", поскольку "поэзия и музыка есть разговор сердца", и "малая шероховатость, малая темнота досаждают вниманию и рассеивают мысли". Эта последняя мысль высказывалась и до Державина; она была блистательно доказана в ХХ веке Ю.Н. Тыняновым (см. параграф, посвященный литературно-критическому творчеству Сумарокова).
Важным для понимания движения филологической мысли Державина и завершившегося классицистического периода является неоднократное упоминание Державиным "эстетиков" (290, 293). Эта область философского знания, в эпоху Просвещения ставшая самостоятельной наукой, была, несомненно, интересна автору "Рассуждения". В частности, очевидно, что русскому поэту была известна работа Г.Э. Лессинга "Лаокоон, или О границах живописи и поэзии" (1766), – на это наводят высказывания Державина, комментирующие положение о поэзии как о "говорящей живописи".
Таким в целом был вклад Державина в русскую науку о литературе. Его "Рассуждение о лирической поэзии или об оде" подводило черту как под рядом положений классицизма, так и под самим фактом его изучения в современных тому времени литературно-критических трудах. Будучи образцом писательской критики (к которой нельзя предъявлять жестких требований, согласно каким создается научный труд), эта работа может быть названа образцом преданного и всепоглощающего служения делу и страстным напутствием будущим исследователям.