Я сам еще помню, какой восторг охватывал, когда Чапаев в фильме говорил: "Я ведь академиев не кончал…" Не кончал, а генералов, которые академии кончали, лупит. <…> Попробуйте – сегодня вообразить героя фильма или книги, который с такой же обезоруживающей гордостью скажет: "я академиев некончал" – восторга не будет. Будет сожаление: зря не кончал. Эта "гордость низов" исторически свое отработала. Теперь надо кончать академии.
Для своего героя Шукшин также в качестве желаемого намечает путь образования и приобщения к культуре. Об этом Пашке говорит его сосед по палате, прочитавший "много книжек" старый учитель: "Ты тоже счастливый, только… учиться тебе надо. Хороший ты парень, врешь складно… А знаешь мало". Предваряющая финальный сон героя сцена разговора с учителем от предыдущих ситуаций общения с интеллигенцией отличается кардинально, поскольку здесь Шукшин воссоздает идеальную для него на тот момент модель взаимодействия между интеллигентом и представителем народа. Устами учителя Шукшин формулирует свои представления, во-первых, о единственно оправданной цели внедрения "культурности" на селе – "учиться тебе надо", во-вторых, об идеальном человеке, который должен быть "добрым, простым, честным", но образованным. В финальном сне героя, действие которого разворачивается весной, Пашка одет в белую рубаху, что, с одной стороны, символизирует его чистую душу, а с другой, содержит коннотации, связанные с интеллектуальной наивностью. Учитель же в этой сцене в фильме предстает в атрибутированном интеллигенту массовым сознанием строгом костюме и при галстуке. Возможно, цветовое решение костюмов (светлый – темный) полубессознательно продиктовано воспроизведением отношений в паре "обучающий" (семантика завершенности, целостности) – "обучаемый" (семантика открытости, интеллектуальной "простоты"). Тем не менее, "простой человек" Пашка Колокольников, которому только предстоит учиться, в финале отстаивает свою независимость в праве формировать собственный жизненный сценарий. Роль "обучающего", интеллигента сводится к тому, чтобы дать "человеку из народа" направляющий импульс и впоследствии поддержать его:
– Ведь нельзя же сидеть и ждать, пока придет кто-нибудь и научит, как добиться счастья.
– Нельзя.
– А говорили, что можно. Упрощали, значит?
– Упрощал немножко.
– А зачем же? Будешь ждать, что найдется кто-нибудь, научит, а он возьмет и не найдется. Так ведь?
Интересно, что, связав потенциальное развитие своего героя с образованностью и культурой, Шукшин в "народническом" духе все же продолжал апеллировать к интеллигенции, напоминая об этическом императиве ее деятельности – выполнить долг перед народом, то есть по-прежнему мыслил в границах ролевой асимметрии "просвещенной и просвещающей" интеллигенции и нуждающейся в "свете культуры" деревни. На этом основывалась сформулированная писателем в статье "Монолог на лестнице" (1968) программа очередного "хождения в народ". Она содержала популярный в идеологическом языке 1960-х троп освоения целины и его непременные компоненты ("сеятели" и "почва"). Но с тем же успехом ее можно возвести к традиции описания отношений российской политической и культурной элит с народными "низами" посредством внутреннеколониального дискурса, и позиция Шукшина в данном случае интересна своей амбивалентностью. Представитель "почвы" (по происхождению), ныне принадлежащий к статусным группам, он болезненно реагирует на уготованную крестьянину роль "культурно колонизуемого", но, несмотря на это, настаивает на необходимости просвещения для "почвы" и уповает на усилия культурных "верхов":
Образовалась бы вдруг такая своеобразная "целина": молодые люди, комсомольцы, вы всегда были там, где трудно, где вы очень нужны, где надо сделать благое великое дело! Сегодня нужны ваши светлые головы, ваши знания диковинных вещей, ваша культура, начитанность – "сейте разумное, доброе, вечное" в благодарные сердца и умы тех, кто нуждается в этом.
Другое дело, что Шукшин, сознавая невозможность решить культурные проблемы села "лекторскими набегами", надеялся на превращение приехавшей в деревню образованной молодежи в "сельскую интеллигенцию", которая долгим и кропотливым трудом сможет привить деревенскому люду "настоящую культуру".