Юрий Батяйкин - До встречи не в этом мире стр 2.

Шрифт
Фон

Медленно застывая камнем на перстне Бога,
преображалось солнце в матовый сердолик,
и представлялась слабым ласковою дорога
в каждый непостижимый, то ли на краткий миг.

В небе ль, раскинув веер, им улыбалась туча,
время ль кадило лето к новому утру дня -
каждый себя бродяга там ощущал везучим,
с нежностью глядя в море, словно в зрачок коня.

А по ночам звенели там голоса в тумане,
в вечности рассыпаясь, словно снежки в снегу,
будто болтали кегли в дремлющем кегельбане,
смутно белея на темном, призрачном берегу.

"Когда душа заполнена блевотой…"

Когда душа заполнена блевотой
и втиснута в московскую шинель,
как голубой треножник с позолотой,
передо мной всплывает Коктебель.

Вновь, словно ветерок меня ласкает,
горячим солнцем волосы пыля,
в краю, где раскаленными сосками
прильнула к небу голая земля.

Где, до краев насытив фосфор линий,
уходит солнце, прячась в валуны,
где в бухте море гусеницей синей
скользит на берег по руке луны.

И, очарован образом минутным,
покуда боль терзает мой висок,
я так слова ловлю в потоке мутном,
как будто мою золотой песок.

"О, как прекрасны глаза полуночных вестниц!.."

Юнне Мориц

О, как прекрасны глаза полуночных вестниц!
А хлеб насущный, конечно, иное дело.
Не возражаешь – проедешь в метро, и месяц
тошнит ублюдками каждую клетку тела.

Ах, дорогая, любимая Юнна Мориц!
Как жаль, что раю немыслимо жить без ада,
и нет на свете профессии "стихотворец",
а есть и днем одеваться во что-то надо.

Сидишь и нижешь устало слова на строчки.
И на душе опозоренно и отвратно.
Не усидишь в однокомнатной "одиночке",
а выйдешь в город – брезгливость влечет обратно.

О, моя леди, мой метр, мой кумир, мой ангел!
Зачем Вы мне не сказали, что я бездарен?
Теперь бы я не высасывал кровь из ранки,
а застрелился и жил бы себе, как барин.

Во всем генезис, и у отвращенья тоже
свое развитие, как у тритона в луже,
а жить и, как змее, вылезать из кожи,
не получается – видно, она поуже.

Что я пишу здесь – для Вас, вероятно, странно
и раздражает, как некое коромысло,
когда к началу еще возвращаться рано,
а подбираться к концу не имеет смысла.

"И снова, Господи, один…"

И снова, Господи, один
за всех усталых,
всех шизофреников и ин -
теллектуалов,

которым Дьявол запустил
под сердце коготь -
молюсь о том, чтоб ты простил
нам гнев и похоть.

Чтобы, касаясь нас перстом,
не помнил, Боже,
как мы трезвонили о том,
чей грош дороже,

и как мы тратили слова,
как за рулеткой,
и как тянулись к ним сперва,
как за монеткой.

И вот теперь мы, не спеша,
чеканим строчку,
лишь, когда светится душа
сквозь оболочку,

и я покаялся в грехах,
не без сомнений,
надеясь вымолить в стихах
лимит прощений.

Прости нас, Господи, ты ждал
на всех дорогах
всех, чей возвышенный хорал
увяз в пороках,

кто, словно уличный урод
с зеленой рванью,
кому-то дарит кислород,
а дышит дрянью.

"Благословенно незнание…"

Благословенно незнание,
когда не ведаешь зла,
и что такое изгнание
не понял еще, и для
тебя не очень-то острые
камни пока, дружок,
и глупо себя наверстывать,
как февральский снежок.

И, видимо, стоит томика
злоба тупых невежд,
когда стоишь возле холмика
детских своих надежд,
не переживших скупости
солнечного луча,
и пролетарской глупости
вешателей сплеча.

Так что, пока покатится
грустная голова,
пускай печатает матрица
огненные слова,
в которых горят дзержинские,
ленины и т. д.
и прочие рыла свинские,
пропущенные Корде,

поскольку и для пропавшего
девственного листа,
и о любви мечтавшего
мученика-Христа
Горькая моя ненависть
лучше наверняка,
чем прописная стенопись
русского языка.

"Из теневой стороны угла…"

Из теневой стороны угла
глядя тоскливо, как два осла
тщатся друг другу сломать башку
за лучший способ набить кишку,
как невидимка в своем рванье,
словно подкидыш в чужой семье,
я от рожденья ищу секрет,
как всех ублюдков свести на нет.

Впрочем, поскольку всесильный Бог
сам этой тайны узнать не смог,
я рад тому, что хоть есть межа,
и, по своей стороне кружа,
я, как ненужная жизни тварь,
лишь переписываю словарь,
в мудрой компании сонных сов
переставляя порядок слов.

И забавляет меня игра:
как светлячок на конце пера
буквы выводит в кромешной мгле
и отключается, как реле
времени, если идет к утру
в том промежутке, когда Петру
нужно отречься, спасая хвост,
чтобы, как все, подойти под ГОСТ.

Так пролетают за годом год
в смысле забот, где укрыться от
жалкой природы царей, цариц
с кружками Эсмарха вместо лиц -
так от ночей почернев, как блэк,
с Музой вдвоем коротая век,
преображаясь умом в Фому,
я начинаю любить тюрьму.

"Здесь, где прячется Сет Аларм…"

Здесь, где прячется Сет Аларм,
придавая пикантный шарм
беспорядку больных вещей,
наподобье святых мощей,
обнажив голубой матрац,
самой страшною из зараз
спит поэзия детским сном,
принакрывшись дневным рядном.

Так прекрасны ее черты,
что соперничать только ты
можешь с нею и то, пока
не сощурились облака.
Но как только ночная мгла
доползет до ее угла,
все, чем равен червяк богам,
я бросаю к ее ногам

потому, что в худом тряпье,
луговин и канав репье,
она тем пред тобой берет,
что в Бутырки за мной пойдет,
что в последний прощальный час
не опустит печальных глаз,
и у той гробовой доски
не отпустит моей руки.

И пока мой бумажный хлам
не присвоил российский хам,
разделяя мои пути,
о, возлюбленная, прости
протоплазмой, душой, корой,
что для Музы ночной порой,
соблазнившись ее венком,
я краду у тебя тайком.

"На выставки, в кино, на бл. ки…"

На выставки, в кино, на бл. ки
спешит толпа: вик-энд и без оглядки
домой лишь я бегу, посторонясь.
Как прежде зол, но больше опечален,
все думая: как Чацкого Молчалин
так вразумил психушкою, что связь
двух наших судеб стала символична?
Мне страшно, что привычка жить опрично
во мне укоренится. Мой мирок,
хотя и не мещанский, узок:
помятый чайник, словари да Муза,
которых навещает ветерок,
снежинки выдувающий из флейты
на темный путь моей узкоколейки,
в конвое рифм тоскующей, пока
я, сделав вид, что позабыл столицу,
пишу тайком письмо, через границу
семейству Чацких в форме дневника
переправляя с грустью. Раздвоенье
вращает шатуны. А настроенье
усугубляет долгая зима
над местом, где отвергнутый Россией
еще один больной "шизофренией"
приобретает "Горе от ума".

"Когда дятел стучит…"

Когда дятел стучит,
в лесу каждый молчит.
И всякий улепетнет,
едва околыш мелькнет.
Никто не знает, что ест,
а держит в страхе весь лес.
Стукнет разок в глуши -
и сухари суши.

"Когда менты глядят из всех углов…"

Когда менты глядят из всех углов,
и невозможно доверять помойке,
и развожу костер из лишних слов,
оставшихся, как мусор после стройки.

Я часто занят этим колдовством,
которое не нравится корзине,
что любит заниматься воровством,
как бы нештатно состоя в дружине.

Ведь рифма так порою заведет,
что не найдешь обратную дорогу.
Мы презираем мусоропровод,
а он на нас доносит понемногу.

И в час, когда шмоляет дробовик,
мне из-за туч прицеливаясь в ухо,
как вкусный борщ, пылает черновик -
да зря его вынюхивает сука.

"Как на заре тупа…"

Как на заре тупа
возле метро толпа.
Как она прет в загон,
как она чтит закон:
"Без содроганья бей
всех, кто тебя слабей".

Падают в турникет
столбиками монет
стершиеся ключи
с признаками мочи.
Проще открыть засов
кончиками носов.

Иже на небесех,
кто мне дарует всех!
Знаешь ли Ты о том,
как почернел мой дом,
как по ночам тоска
смотрит в зрачок глазка?

Или в теченье дня
видишь ли Ты меня,
как я бегу во мгле
по сволочной земле,
падая и смеясь,
ненавистью давясь.

"Вчера проводил я последнюю птицу…"

Вчера проводил я последнюю птицу.
И как только стало ее не видать,
то боль перешла незаметно границу,
когда еще можно терпеть и молчать.

И, как в сурдокамере, вдруг прозвучало,
шагая с трудом через падаль и страх,
той горькой, нечаянной славы начало,
что жгут по ночам в казематных печах.

И я, обратясь непосредственно к Богу,
просил его дать мне отваги идти,
и самую жуткую выбрать дорогу,
когда еще можно ее обойти.

И так как у нас, безусловно, не ново,
когда вырывают кому-то язык,
дать силы сказать мне последнее слово
клыками в багровый чекистский кадык.

"В парке, где липы, практикующие дзен…"

В парке, где липы, практикующие дзен,
лижут лиловые сумерки, как ежевичный джем,
я восстанавливаю перпендикуляр,
доказывающий, что Земля – не шар.

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке

Скачать книгу

Если нет возможности читать онлайн, скачайте книгу файлом для электронной книжки и читайте офлайн.

fb2.zip txt txt.zip rtf.zip a4.pdf a6.pdf mobi.prc epub ios.epub fb3

Похожие книги

Популярные книги автора