Юрий Батяйкин - До встречи не в этом мире

Юрий Михайлович Батяйкин – поэт, прозаик, член Союза российских писателей, лауреат Пушкинской премии. Автор книг "Праздники одиночеств" (1993), Ingenfors (2012), "Яблоки горят зелёным" (2013).

В этой книге перед вами предстает редкая возможность услышать не согласный ни с кем и ни с чем голос Поэта, свободного от всех канонов и рамок, свободного по рождению, по своей упрямой человеческой натуре.

Содержание:

• Часть I 1

• Часть II 5

• Приложения 7

• Мой пёс 8

• Моя жизнь 9

• О стихах Юрия Батяйкина 15

• Пародии 16

• Ingenfors - (Отрывок) 22

• Иллюстрации 23

• Примечания 23

Юрий Михайлович Батяйкин
До встречи не в этом мире. Стихи разных лет

Часть I

"Когда-нибудь не станет Петербурга…"

Когда-нибудь не станет Петербурга.
Тогда же и Поэзии не станет.
Поэзию Серебряного века
и Золотого скоро позабудут.
Забудут все и Бродского, и Рейна,
Охапкина, Кривулина, меня,
чьи выступленья сотрясали стекла,
гуляния по Крюкову каналу,
забудут Дровяной. На Офицерской
дом Блока переделают в отель.
И Новую Голландию застроят
особняками в стиле Лимпопо.
И будут все приезжие взирать
не на ее – ворота в Никуда,
а на Нью Нью-Йорк с общественным Кремлем,
и пряником Блаженного напротив.
Поэзию забудут. Двух Столиц
Поэзии на свете не бывает.
Везде исчезнут улочки такие,
где бы могла поэзия рождаться.
Их и одну найти уже непросто.
И это будет всё.
Конечно, где-нибудь,
когда-нибудь опять родится кто-то:
романтик, бессребреник, поэт.
Но это будет редкое явленье,
И, сомневаюсь, – нужное ли здесь.

"Есть где-то девушка на свете…"

Есть где-то девушка на свете.
Она мечтает о поэте.
А также есть поэт в природе,
о ней мечтающий порой.
Жаль, им не встретиться. А надо,
чтобы исчезать в аллеях сада,
идя из дома и домой.
Чтоб отправляться на прогулку
от скуки или просто так:
туда-сюда по переулку,
а может, если есть там – в парк.
А тот, в кого бы ей влюбиться,
тот, что почти в нее влюблен,
кому опять всю ночь не спится,
хотя уже светает. Он,
еще теплом ночным согретый,
пьет горький кофе с сигаретой,
пока ей снится странный сон.

"Живешь на свете сотый век…"

Живешь на свете сотый век,
печальный и больной.
Но взгляд из-под усталых век
упрямый и стальной.

Тебя узнает без труда
любой, кто сам такой.
Тебя встречаю я всегда -
и летом, и зимой.

Ты бродишь, жизнь свою губя,
похожий на Пьеро.
Но кто-то влюбится в тебя
нечаянно, как в метро.

Проводит взглядом до дверей,
и ты навек уйдешь.
Но если будешь посмелей,
то встретишь и найдешь.

Но тот, кто любит, – не любим,
и это знаешь ты,
и бродишь с кем-нибудь другим
опять до темноты.

А те, кого любил всегда
и звал под снежный хруст,
придут в твой старый дом тогда,
когда он будет пуст…

"Кружится снег устало…"

Кружится снег устало
над зданием вокзала,
и я не собираюсь
сегодня уезжать.
Но я иду ко входу,
чтобы свою свободу
хотя бы на минутку
почувствовать опять.

И вот я у порога.
В душе моей тревога,
И, в уголочке сердца
мечты свои храня,
я снова на перроне
стою и беспокоюсь
о том, что этот поезд
уходит без меня.

Куда-то все шагают,
о чем-то все мечтают,
и каждому на свете
дано, как королю.
И пусть кому-то мало,
и пусть кому-то много,
а мне дана дорога -
и я ее люблю.

Иду по светлым залам
вечернего вокзала
и слышу в желтых сводах,
как вздрагивает путь.
Мне хочется с тоскою
махнуть на все рукою,
все бросить и уехать
еще куда-нибудь.

"Моя мечта идет в подъезд с блатным…"

Моя мечта идет в подъезд с блатным
мурлом. Как тоненькие ножки
похожи на пружинки. Братья Гримм
и я глядим в немытые окошки

и медленно проходим. Негатив
готов для интродукции и строчки
на тему, что дворовый коллектив
жизнеспособней волка-одиночки.

Да, к сожалению, Москва – не лес,
А псарня, где под бдительным надзором
скоты жиреют и еб… принцесс,
забросивших в помойки сказки, хором.

Но их тупой не различает взгляд,
как ждет своей минуты непокорно
поэзия, что капает, как яд,
пока не время перерезать горло.

"А за окнами – снег. Не поймешь – хорошо или плохо…"

А за окнами – снег. Не поймешь – хорошо или плохо.
Лишь отрадно смотреть, как заботится бережно Бог о
почерневшей земле. Проникаясь светлеющей дрожью,
как-то легче простить небесам свою
жизнь скоморошью.

К завершению дня, когда сердце обычно болеет,
хорошо представлять, что тебя еще кто-то жалеет,
что за окнами нет ни толпы, ни Кремля, ни Дзержинки,
только сумерки сыплются. Только кружатся снежинки.

Созерцание снега, наверное, связано с детским
восприятьем зимы, словно чуда. Да больше и не с кем
проводить вечера. И глядишь, как из детского сада,
из клетушки на сумрачный, сказочный
вихрь снегопада.

Если долго смотреть, можно в сумерках
встретиться взглядом
с ирреальным пейзажем, что вечно присутствует рядом,
открываясь во мгле идиоткам, шутам и поэтам,
наполняя Россию снежинками, небом и светом.

Ибо, ежели что на земле и является Русью, -
это вечное небо, глаза, что измучены грустью,
да рождественский снег, что летит
над ночным озареньем
и ложится на землю сверкающим стихотвореньем.

"Кто выбрал поэту…"

Кто выбрал поэту
терновый венок
и нашу планету,
где он одинок,

где вечно он болен
и в трансе от бед,
и всем недоволен,
и плохо одет,

где ветром продута
его голова,
и где почему-то
он ищет слова,

печалясь и маясь,
на вид, как чума,
в стихи погружаясь,
как сходят с ума,

где в праздник и в будни,
помимо всего,
бездельником люди
считают его,

где жизнь уплывает,
и где, наконец,
его ожидает
печальный конец.

"Я отправлю стихи в журнальчик…"

Я отправлю стихи в журнальчик,
Получу дорогой ответ:
"Уважаемый Мальчик с пальчик,
с сожалением пишем: нет…

В ваших строчках одни химеры:
то бессонница, то печаль…
Да к тому же не те размеры
и, неведомо чья, мораль".

И заплачу не от обиды,
что читал их дурак и хам,
чьи глаза, точно злые гниды,
проползли по моим стихам,

не от дуры смешной – природы,
изнасилованной скопцом,
а от глухонемой Свободы
с изуродованным лицом.

"Кто Музу балует любовью…"

Кто Музу балует любовью
в часы полночной тишины,
кому на свете до здоровья,
как на верблюде до луны,

и у кого ни средств, ни платья -
лишь до зари мигает свет,
кому Поэзия – проклятье,
тот, может, истинный Поэт.

И чаще умники читают,
не доверяясь сволочам,
не тех, кого не выдворяют,
а тех, кто пишет по ночам,

не отдаваясь в каждом слове,
не ухмыляясь на бегу,
а оставляя капли крови
на подкрахмаленном снегу.

"Снова праздничными флагами…"

Снова праздничными флагами
изукрашена столица,
И снуют антропофагами
электрические лица.
По Тверской от Маяковского
мерно движется эпоха.
В Институте Склифосовского
нынче будет суматоха.
Такова у нас традиция -
пусть побу йствует природа!
И сторонится милиция
от Великого Народа.
А в Кремле звенят подносами,
стелют мягкие перины,
И с распущенными косами
в залах бродят балерины…

"Друзья, наши встречи…"

Друзья, наши встречи
не помнит трава.
Но в пасмурный вечер
я ваши слова

в коробочке черной
ловлю через страх,
хотя и ученый
на ваших слезах.

За липовой дверью
двойная возня,
но все же я верю,
что к вам от меня

сквозь смрадную крышу
доходит ответ,
хотя я вас слышу,
а вы меня – нет.

"Не доверяйте секретов снам…"

Не доверяйте секретов снам:
что для науки сон…
И, плавая по коротким волнам,
не поднимайте звон.

Не открывайте друзьям своей
тайны, что Вы – поэт.
И даже в дни, когда все о-кей,
на ночь гасите свет.

Не забывайте шагов в траве
для посторонних глаз,
и прячьте записи в голове
в неторопливый час.

Не забывайте, куда ведет
злая дорожка рифм,
чтобы, когда "светлый день" придет,
встретить его живым.

"Где, как дворец на тракте, страждущим и усталым…"

Где, как дворец на тракте, страждущим и усталым
вырос морской поселок, словно в пути мираж,
как по клыкам драконов, скал золотым оскалом
огненною лавиной мчалась заря на пляж.