* * *
Игру они продули с разгромным счетом 14:9. Едва Мотекусома узнал о приходе "четвероногих", он стал нервничать, раздраженно и совершенно без толку орать на команду и терять самые что ни на есть верные мячи.
- Тлаш-ка-ла! - почти беспрерывно скандировала восточная трибуна, - Тлаш-ка-ла!
А потом Считающий очки разразился целой серией хлопков, Толкователь ткнул рукой на север, и это означало, что воля богов окончательно проявилась. И, судя по счету, число договорных войн можно было даже увеличить, - по меньшей мере, до четырех-пяти раз в год.
Трибуны взвыли от восторга.
Мокрый, вымотанный до предела Мотекусома сорвал шлем и, не обращая внимания на то, что творится за его спиной, почти побежал в примыкающий к стадиону одноэтажный дворцовый комплекс. Сунул шлем прислуге, с трудом дождался, когда ему расшнуруют громоздкое снаряжение и, едва ополоснув лицо, бросился в зал для приемов. Выхватил у гонца толстенный рулон хлопковых полотен, жестом приказал придвинуть светильники ближе и развернул первое послание.
На куске полотна, явно отрезанном от мужской накидки, был изображен след четвероногого "гостя".
- Копыто? - удивился Мотекусома. - У него копыта?! Как у свиньи?
- Да, Великий Тлатоани, - склонил голову еще ниже гонец. - Снизу он похож на очень большого тапира.
Мотекусома прикусил губу; он с трудом представлял себе свинью вдвое выше человеческого роста. Развернул следующее полотно, и сердце его подпрыгнуло и замерло. Холст понесли к нему еще свежим, непросохшим, и краски местами смазались, а местами поплыли. И все равно: столь качественное изображение "четвероногого" он видел впервые. Высокие, по грудь человеку ноги, странная, ни на что не похожая передняя голова и - самое жуткое - верхняя часть человеческого тела, выросшая точно посредине хребта.
- Кто рисовал? - глотнув, бросил он.
- Горшечник Веселый Койот из рода Чель.
- Наградить, - решительно распорядился Мотекусома и хлопнул в ладоши.
У входа в зал появился, и почтительно застыл казначей и мажордом двора Топан-Темок, и Мотекусома кивнул в сторону гонца.
- Выдашь тысячу зерен какао. Пятьсот ему и пятьсот горшечнику.
Гонец растерянно моргнул, - это было целое состояние, и, подчиняясь жесту казначея, задом попятился к выходу.
Мотекусома развернул следующее полотно, за ним - следующее. Не нашедший под рукой бумаги амаль безвестный горшечник из немыслимо далекого приморского городка Чампотон пустил весь свой гардероб, чтобы отобразить на кусках материи то, что увидел. Бледные, словно трупы, воины с огромными, дикими бородами, сгоняющие людей в кучу. Сверкающие металлическим блеском нагрудные панцири. Оперенные и тоже металлические шлемы. Высокие парусные пироги, явно собранные из досок. Паруса…
Мотекусома досадливо крякнул и присел на невысокую, обитую таканью скамейку. Если верить немногим уцелевшим очевидцам, "четвероногие" умели плыть к цели и при боковом, и даже при встречном ветре. Как это у них получается, он не представлял.
- Ну, что, получил, что хотел?
Мотекусома поднял голову. Это была Сиу-Коатль.
- Перестань, - совершенно не желая обсуждать игру, попросил он. - Лучше посмотри, что из Чампотона прислали.
Женщина-Змея подошла, взяла верхнее полотно и охнула.
- Это они?
- Да.
И еще этот металл… Мотекусома отдал короткое распоряжение, и замерший у дверей слуга тут же исчез и вскоре появился с расписной шкатулкой. Открыл и с поклоном поставил ее перед Великим Тлатоани. Мотекусома наклонился и один за другим достал все три предмета из этого странного отдающего синевой металла.
Первый попал в его руки шесть лет назад. Этот браслет с обрывком толстой цепи был снят с руки мертвеца, выброшенного на один из островов на маленьком бревенчатом плоту. Вообще-то браслетов было два, но второй отнять у обнаруживших труп дикарей-людоедов не удалось.
Следующий предмет попал в эту шкатулку чуть позднее, два года назад - с севера. Как утверждал доставивший его гонец, эту зубчатую звездочку "четвероногие" прикрепляют то ли к щиколотке, то ли к пятке, - здесь мнения перепуганных очевидцев расходились.
Но более всего правителя поражал третий предмет - длинный, все время обрастающий рыжим налетом нож. Мотекусома лично проверил нож в деле и был потрясен; он легко резал золото и медь и уступал в прочности разве что кремню - с тем существенным отличием, что при ударе не крошился.
- Это люди, - задумчиво произнесла Женщина-Змея.
- Что? - поднял голову Мотекусома.
- Я сказала: это - люди, - отчетливо повторила жена и ткнула пальцем в холст. - Видишь?
Мотекусома заинтересованно привстал со скамеечки. На округлом боку гигантского двухголового тапира, в том месте, на которое указывала Сиу-Коатль, отчетливо виднелось то ли утолщение, то ли нарост.
- Это нога, - поджала губы Сиу-Коатль. - Он сидит на тапире верхом. Понимаешь?
- Как это - верхом? - не понял Мотекусома.
- Так женщина иногда садится на мужчину! - раздраженно пояснила главная жена.
- Глупая! Тогда бы тапир ходил вверх животом! - насмешливо осадил ее Мотекусома… и осекся.
Женщина-Змея определенно была права. Только бледные бородатые воины сидели у гигантских тапиров на спинах, а не на… животах.
- Что думаешь делать? - словно не заметив насмешки, поинтересовалась жена.
- Собирать Высший совет. Немедленно.
* * *
На этот раз высадка на сушу стала для всех сплошной мукой. Суда все время стаскивало вниз речным течением, и штурманы вконец извелись, пока сумели пришвартовать хотя бы половину судов армады. А потом начали падать с шаткого трапа драгоценные во всех смыслах лошади.
- Вот что значит, без молитвы начать, - нравоучительно произнесли сзади.
Падре Хуан Диас тут же захлопнул книгу для путевых записей и обернулся. Это был духовник армады брат Бартоломе де Ольмедо.
- Сойдете с нами, святой отец? - как бы равнодушно поинтересовался Ольмедо.
Хуан Диас решительно мотнул головой.
- Спасибо, брат Бартоломе, не в этот раз.
Монах как-то криво улыбнулся и развернулся, чтобы уйти.
- И ведь не боится… - пробормотал он вбок.
Хуана Диаса как ударили.
- Что ты сказал?! - ухватил он монаха за грудки и рывком подтянул к себе. - Кого я должен бояться?!
- Ну, как же… - глотнул тот, - не участвуете вы в борьбе с язычниками. Хотя и посланы. О таком и донести могут…
По спине Хуана Диаса словно промчался ледяной ураган, а щеки задергались. Ему уже приходилось отвечать церковному суду - по молодости, и раздробленные на допросе пальцы ног болели к непогоде и поныне.
- Не говори, о чем не знаешь! - яростно процедил он в лицо монаху и отшвырнул его от себя.
Брат Бартоломе судорожно поправил рясу.
- Зря вы так, святой отец… - обиженно выдохнул он, - я вот каждый день… поддерживаю наших воинов на их многотрудном пути.
- Бог в помощь, - решительно перекрестил его Хуан Диас и, пытаясь успокоиться, открыл свою книгу путевых записей.
Он знал, что духовник армады, простой полуграмотный монах, отчаянно завидует его сану и положению. Диасу не приходилось выслушивать короткие, как выстрел, но от этого не менее тягостные исповеди солдатни, - перед каждым боем! - а главное, Диас был свободен в своем выборе. Например, идти ли ему с отрядом.
Хуан Диас глубоко вдохнул пахнущий гнилыми водорослями воздух и, уже успокаиваясь, сокрушенно покачал головой. Во-первых, он к этой своей относительной свободе шел восемнадцать лет. А, во-вторых, ему действительно нечего было делать в Шикаланго. Он уже посещал этот городок в прошлом году, отчет Ватикану составил, образцы идолов приложил и ничего нового для себя не ждал. Куда как важнее сейчас было разобраться с идеей шарообразности земли, ибо одно дело согласиться с ней, и совсем другое - рассчитать, в какую именно точку земного шара тебя занесло.
По сходням загрохотали десятки ног, и Хуан Диас поморщился, дождался, когда арбалетчики сойдут, и снова уткнулся в книгу путевых записей.
С геометрией у него всегда были нелады, но если ватиканские братья правы, то остров Святой Марии Исцеляющей, на который они высадились, на самом деле не остров, а самая настоящая материковая Индия. И значит, сразу же за ней стоит захваченный маврами Иерусалим. Падре Хуан Диас шел в эту святую землю восемнадцать лет.
- Господи, помоги нам вернуть нашу святыню, - привычно пробормотал он.
Предощущение того, что они, обойдя Вест-Индию "с тылу", вот-вот окажутся в Персидском заливе, буквально висело в воздухе. Эрнандес и вовсе назвал один из местных городов Гранд Каиром. И не без оснований.
Не говоря уже о смуглых темноглазых туземцах и языческих мечетях, удивительно похожих на египетские пирамиды, в здешних городах все было типично сарацинским: широкие прямые улицы, оштукатуренные белые стены, полное отсутствие дверей и, тем более, запоров, но главное, - язычество и невообразимая дикость. Здешние мавры были настолько безграмотны, что не слышали ничего не только об Иерусалиме, но даже о собственных городах Мекка и Калькут.
А между тем, все это было рядом. Даже незримое присутствие острова Бимини, с источником вечной молодости, испив из которого, старики становятся юношами, явственно ощущалось, - местные мужчины были почти лишены бород, да и выглядели на удивление моложаво!