– Они привели их в состояние ужаса, уважаемые господа. Да-да, именно так: в состояние ужаса!
12
Мадрид, 13 июня 1914 года
Дон Рамон дель Валье-Инклан, придвинув маленький столик к дивану, почувствовал, как сердце у него в груди забилось быстрее. Ему не часто удавалось насладиться покоем. Его супруга большую часть своего свободного времени проводила дома и неизменно начинала ворчать, когда видела, как он лежит на диване, опершись на диванную подушку, и читает газету или же просто смотрит в потолок. Однако сегодняшнее утро было особенным: он держал в руках книги, на поиски которых у него ушло немало времени. Всю прошедшую ночь он не спал и думал лишь о том, как бы ему прочесть их так, чтобы никто не мешал.
Дон Рамон нежно погладил шероховатые и потертые корешки книг и, скрестив ноги, наконец открыл первую из них. Но не успел он прочесть и строчки, как в дверь его жилища кто-то постучал. Дон Рамон чертыхнулся себе под нос, но все же встал и пошел посмотреть, кто там колотит в дверь. Уже в длинном узком коридоре он заметил, что непроизвольно прихватил книги с собой. Дон Рамон зашел на кухню и положил их на стол. В дверь опять постучали, и дон Рамон в сердцах мысленно обругал всех нетерпеливых людей, какие только есть на белом свете.
– Клянусь Юпитером, быстроногий Гектор – и тот не смог бы добежать до этой двери быстрее меня. Кто там нарушает мир и покой этого дома?
– Сеньор Рамон, откройте, пожалуйста, дверь.
– А кто это? – спросил писатель так громко, словно кричал с высоченной стены человеку, стоящему у ее подножия.
– "Что нового, брат Эдмунд? О чем вы так глубоко задумались?" – донеслось из-за двери.
– "Я все думаю, брат, о предсказании, о котором я читал несколько дней тому назад", – ответил писатель, рассеянно подумав, что цитирование "Короля Лира" Шекспира – прекрасная манера взывания к музам.
Отодвинув засов и открыв дверь, писатель посмотрел на стоящего перед ним странного незнакомца: если бы не черный пиджак французского покроя, дон Рамон подумал бы, что к нему явился ни кто иной, как бог древних викингов Тор. Однако этот высокий светловолосый мужчина скандинавской внешности заговорил с доном Рамоном на прекрасном испанском языке:
– Вы дон Рамон дель Валье-Инклан?
– Он самый.
– Извините за беспокойство, но я – большой почитатель вашего творчества.
– А откуда вы приехали?
– Боюсь, что из довольно далекой страны.
Дон Рамон молча смотрел на бледно-розовое лицо незнакомца, держась своей единственной рукой за ручку двери. Он не испытывал ни малейшего желания приглашать его в дом.
– Из какой именно страны?
– Из Австрии.
– Вы приехали из Австрии, чтобы познакомиться со мной? – недоверчиво спросил писатель.
– Нет, не совсем так. В Мадрид я приехал по делам, а один из моих здешних друзей подсказал мне, где вы живете, и я взял на себя смелость к вам явиться.
– Понятно. К сожалению, должен признаться, что я никого у себя дома не принимаю. Если желаете со мной пообщаться, то могу сообщить, что я – пунктуально, как часы, – прихожу каждый день после полудня выпить кофе в новом кафе "Леванто", которое находится на улице Ареналь.
– Мне неудобно вам докучать, но я уже в ближайшие дни уезжаю в Барселону.
Незнакомец немного подался вперед, встав между краем двери и косяком дверного проема так, чтобы дон Рамон не мог захлопнуть дверь. Писатель невольно отступил на шаг назад. У него появилось какое-то нехорошее предчувствие. Как же отделаться от этого бестактного визитера, не вызвав негативной реакции с его стороны?
– А какое из моих произведений вам нравится больше всего?
– Ваши сонаты, конечно же. Ваши сонаты – это мои самые любимые произведения.
– И какая из моих сонат нравится вам больше всего?
– Мне очень нравятся пять из них. Вы – выдающийся писатель.
– Ну что ж, заходите, – проговорил дон Рамон, широко открывая дверь.
Незнакомец натянуто улыбнулся и решительным шагом вошел в дом.
– Прошу прощения за свой непрезентабельный вид: я не имею обыкновения принимать посетителей у себя дома, – сказал дон Рамон, приведя незнакомца к себе в гостиную. – Вы не станете возражать, если я оставлю вас одного в гостиной, а сам пойду одену что-нибудь более… приличное.
– Да, конечно, как вам будет угодно.
– Присаживайтесь вот здесь, я скоро вернусь.
Дон Рамон вышел из гостиной, прикрыв за собой дверь, а затем быстренько схватил с вешалки пиджак и шляпу, взял оставленные на кухне книги и – осторожно, стараясь не шуметь, – открыл входную дверь. Сердце забилось так сильно, что его удары отдавались в виски. Много лет назад он подрался с писателем Мануэлем Буэно и с тех пор никогда больше не вступал в физическое противоборство ни с кем: боялся, что, потеряв в результате той драки одну руку, вполне может расстаться и со второй в результате следующей драки… Осторожно закрыв за собой входную дверь, дон Рамон побежал вниз по лестнице. Он с трудом удерживал на бегу книги в своей единственной руке и несколько раз едва не выронил их. На лестнице ему никто не встретился, а вот у выхода на улицу сидел на стуле консьерж, лениво обмахиваясь старой газетой.
– Рамирес, – позвал дон Рамон размышлявшего о чем-то консьержа.
– Чего вам угодно, сеньор? – рассеянно поинтересовался консьерж.
– Когда придет сеньора Хосефа, скажите ей, чтобы не поднималась к нам домой, а немедленно шла в дом своей сестры и находилась там, пока я ее оттуда не заберу. Постарайтесь ее не прозевать.
– А почему она должна так поступить?
– У нас там развелось множество крыс, я вызывал дезинфекторов, и они сказали, что теперь нельзя заходить в помещение сорок четыре часа.
– А почему никто не сказал об этом мне? Вечно я узнаю о подобном последним, – с недовольным видом пробурчал консьерж.
– Не забудьте передать моей жене все то, что я вам сейчас сказал. Это вопрос жизни и смерти.
– Да не переживайте вы так, дон Рамон.
Хлопнувшая где-то на верхних этажах дверь заставила их обоих вздрогнуть.
– Боже мой, какие сквозняки! Эти чертовы сквозняки когда-нибудь сведут нас всех в могилу…
Дон Рамон, не говоря больше ни слова, зашагал в направлении улицы Алькала. Звук его быстрых шагов тонул в топоте ног сотен прохожих, спешивших по улицам. Дон Рамон несколько раз оглядывался, чтобы проверить, не идет ли высокий светловолосый мужчина за ним. Куда он, Рамон, мог сейчас пойти? И что такого особенного было в этих чертовых книгах, раз ими вдруг так сильно кто-то заинтересовался?
13
Мадрид, 13 июня 1914 года
В библиотеке стеллажи высотой более пяти метров были сконструированы в два яруса, – верхний и нижний, – разделенные посередине длинным балкончиком. Чтобы попасть на этот балкончик, нужно было подняться по деревянной винтовой лестнице. Линкольн пол-утра рыскал по стеллажам, внимательно осматривая некоторые книги. Его удивляло, как это Геркулес умудрился обзавестись таким количеством книг. Полтора десятка лет назад его друг прозябал в бедности в гаванских трущобах, а вот теперь, в Мадриде, он стал человеком с высоким социальным статусом, обладающим немалым состоянием.
Подобные мысли роились в голове Линкольна, пока он брал в руки то экземпляр "Фауста" Гете на немецком языке, то какое-нибудь из произведений Зигмунда Фрейда, недавно опубликованных на испанском. По правде говоря, читать Линкольн не любил, но все же приучил себя прочитывать научные труды, в которых выдвигались новые идеи в области проведения уголовных расследований. Ему почему-то подумалось, что у Геркулеса должны быть подобные книги, и ему, Линкольну, было бы интересно почитать книги, содержащие анализ противоправного поведения людей и его причин. Но сейчас он искал книги из тех, которые упомянул Рамон-и-Кахаль.
Дверь библиотеки приоткрылась, и в проеме показалась голова Алисы. Ее маленькая соломенная шляпка и рыжие волосы подчеркивали выразительность ее зеленых глаз. Линкольн так и замер, глядя на Алису с высоты лестницы.
– Сеньор Линкольн, мне кажется, вам лучше спуститься вниз.
– Ой, извините, мои мысли были далеко отсюда, – смущенно пробормотал чернокожий американец.
– Мажордом сказал, что Геркулес ушел.
– Боюсь, он и в самом деле ушел, сеньорита Манторелья.
– Не называйте меня сеньоритой Манторелья – вполне достаточно и просто Алисы.
– Извините меня еще раз, сеньорита Алиса.
– Не сеньорита Алиса, а просто Алиса, – настаивала женщина, вытаскивая из волос шпильки, которыми была закреплена ее шляпка, а затем села в кресло.
Линкольн стал неуклюже спускаться вниз с лестницы. С большим трудом ему удавалось скрывать влечение, которое он испытывал к этой женщине. После той первой встречи в оперном театре он не раз вспоминал о ней, однако даже представить не мог, что ему доведется оказаться с ней наедине.
– На Кубе мы с вами, похоже, ни разу не встречались.
– Боюсь, что нет.
– Я жила там до четырнадцати лет, а потом, после того как мы проиграли войну, нам пришлось все бросить и уехать в Испанию.
– Я вам сочувствую, Алиса, – вздохнул Линкольн.
– Человеку не дано предугадать, что с ним может произойти в жизни.
– Ну, по крайней мере, дела у вашего отца шли отнюдь не плохо.
– Вы ошибаетесь, Джордж. Я ведь могу называть вас Джорджем?
– Да, конечно.