* * *
В это время та, о которой судачил народ, сидела в темном подвале и гадала, что с ней будет далее. Меньше всего Рогнеда, - а именно так звали девицу, заточенную в подземелье, боялась смерти. Помнила она слова старой ведуньи, что жизнь ее оборвется только тогда, когда узрит она на небе таинственный знак. Как он будет выглядеть и когда это произойдет, старуха не сказала. А поведала только, что увидит она его обязательно. Знака не было, а, значит, и бояться нечего. Ни тени страха не было на лице Рогнеды, хотя знала она, что грех этот тяжким грузом будет давить все время, что ей отпущено ходить по земле. Но, видит Бог, не ее в том вина.
Сквозь спутанные волосы Рогнеда обвела взглядом небольшое помещение с низким сводчатым потолком. Ни лавок, ни скамеек. Напротив - маленькая арочная дверь, из-за нее едва пробивается свет, не рассеивая мрак внутри темницы, а наоборот - сгущая его. В углу ворох прогнившей соломы, на которой лежала пленница. Рогнеда притронулась рукой к холодному, склизкому камню. Скольких колодников видели эти выщербленные стены, покрытые плесенью? Сколько человеческих душ было здесь загублено, так и не увидев дневного света? Рогнеда поежилась, почувствовав, как сквозь худую одежонку вместе с холодом в душу закрадывается страх. Может, ошиблась старая ведунья? И ей суждено, как и многим другим, закончить свои дни здесь, под землей?
Рогнеда пошевелилась, пытаясь согреться, на руках и ногах слабо звякнули цепи. Невыносимо хотелось пить. Пленница встала на четвереньки и поползла, обдирая колени, туда, где заметила лужицу воды. Но длины цепей хватило только на половину пути. После нескольких неудачных попыток, шепча проклятья, бросила эту затею.
Пленница вновь привалилась к стене, прикрыла глаза.
Стояла тишина, ни одного звука не доносилось в темницу. Только возле двери, у самого потолка набухали водяные капли. Тяжелея, они падали вниз, врываясь в мозг звенящим ударом. Так повторялось раз за разом. От этой монотонности хотелось выть, и Рогнеда почувствовала, что сходит с ума. Она зажала уши руками и так сидела, раскачиваясь из стороны в сторону.
Страх понемногу овладевал ею все сильнее и сильнее. Она уже не знала, сколько сидит в этом каменном мешке и потеряла счет дням. Прошлая жизнь отдалялась, все больше напоминая сон. В один из дней она спросила себя - что она такого сотворила, что ее обрекли на такие муки… И - не смогла ответить. Она забилась в истерике, но тут заскрипела дверь, тяжело отошла в сторону, и на пороге появилось два стражника.
- Жива еще? - вполголоса спросил один, всматриваясь в темноту.
- Жива, - ответил его более глазастый товарищ. - Вишь, как глазищами зыркает. Одно слово, ведьма.
Стражники потоптались на месте, не решаясь подходить ближе. Оба были закаленными в боях воинами и в сражении не знали страха. Приходилось ходить и на усмирение непокорного Новгорода, и взбираться на высокие Казанские стены, но здесь, перед злыми чарами этой ведьмы - робели. Превратит еще в лягушку или в скользкую, противную змею. Проживешь тогда весь век тварью непотребной. Господи, спаси и сохрани!!!
Наконец тот, что постарше, нащупал на груди оберег, сжал в потной руке, прошептал слова молитвы, должные уберечь его от колдуньи, и стал сторожко подходить к пленнице. Его товарищ, держа в руке чадящий факел, остался у порога.
Стражник надвигался как скала, а в больном воображении Рогнеды он предстал, как огнедышащее чудище, готовое сожрать ее всю без остатка. Гремя цепями, она отползла к стене и, наткнувшись на холодный камень, замерла.
- Вставай, ведьмино отродье! - Стражник вынул из ножен короткий меч, кольнул Рогнеду в бок. - Настало твое время. Ждут тебя щипцы острые, да плети жесткие. Хватит, попила кровушки! Подымайся, кому говорят!
Только тут он заметил на руках и ногах Рогнеды железные оковы. Чертыхнувшись, загремел ключами, висевшими у пояса. Найдя нужный, встал на колени и, настороженно косясь на пленницу, отпер замки. Вначале те, что на руках, затем ножные.
- Ну вот. - Стражник поднялся, позвал через плечо: - Андрейка, подь сюда. Хватай ее под руки. Посадник ждет. Получим мы с тобой плетей за промедление. Сам знаешь, как он круг бывает. Давай, не медли. Да не трясись ты так!
Вдвоем с Андрейкой они подхватили Рогнеду и, вздернув, поставили на ноги. За время заточения волосы пленницы отросли еще больше и спутанными космами висели вдоль худого, едва прикрытого тела. Она и впрямь стала похожа на ведьму. Куда и девалась давешняя красота, сведшая с ума Василия, сына Твердислава? Оставила она ее в темном каземате, на прогнившей соломе.
Рогнеду проволокли по темным коридорам, втолкнули в пыточную комнату. Женщина споткнулась, упала на колени. Два дюжих молодца тут же схватили ее под руки, повалили на скамейку, сноровисто продели руки и ноги в железные кольца, прибитые в поперечные края скамьи. Прижав голову, защелкнули на шее ошейник. Затрещала материя, оголяя спину.
- Все готово, боярин! - Услышала Рогнеда сквозь пелену страха.
Она хотела закричать, но из груди вырвался только слабый стон. Рогнеда поняла, что сейчас ее будут истязать, и она умрет, корчась от боли. А умирать не хотелось. Где-то в глубине души еще теплилась искорка надежды. Может, все это сон? Вот сейчас она откроет глаза, и все пропадет: и пыточная камера, и стражники, от которых так дурно пахнет, и все, все вокруг. Она опять окажется в руках любимого, как тогда, ранее. И не будет боярина Василия и той страшной ночи, когда она взяла грех на душу.
Но наваждение не исчезло. Рядом послышались тяжелые шаги и строгий голос откуда-то сверху вопросил:
- Ответствуй, дева, кто надоумил тебя совершить столь жестокое злодеяние? Ответствуй и облегчи свои страдания. Иначе будешь умирать долго и мучительно.
Рогнеда хотела повернуть голову, но ошейник больно врезался в кожу, и она в очередной раз застонала.
- Не иначе, как злые духи поглотили твою душу, раз уста твои не хотят говорить правду.
Посадник отошел от Рогнеды, сел на лавку рядом с пышущей жаром печью. На алых углях лежали, накаляясь докрасна, клещи разных размеров, способные развязывать языки самым молчаливым.
- Прости меня, Господи. Прости рабу твою, ибо не ведала, я что творила… - По щеке Рогнеды скатилась слеза. А на глубине сознания, там, где страх накладывался тяжелыми пластами, покрывая все остальные мысли и желания, билось единственное: "Я вытерплю все. И пытки, и страдание. Ради тебя я снесу и стыд, и унижение. Ведь ты меня не оставишь и обязательно спасешь. Где же ты, любый?.. Господи, как мне страшно!" Ей хотелось закричать, но из груди вырвался только стон.
Фирс Матвеич медлил. Посадник знал, что потребуется всего несколько ударов кнутом и уста ведьмы откроются. Не единожды видел он, как под умелыми руками палача пышущие здоровьем вой плакали, словно дети малые, признаваясь даже в том, чего и не было вовсе. И с ней так будет, с ведьмой этой. Хотя все и так яснее ясного. Зарезала она хозяина своего. Вся дворня, почитай, это видела. Пусть и произошло все тайно, ночью. Но Бог помог, и душегубица вот лежит, распластанная, приготовленная для божьего суда. Можно было, конечно, вздернуть ее без лишних помыслов. Пусть видят царские приспешники, которые вьются вокруг него, словно упыри в лунную ночь и доносят о каждом шаге великому государю, как блюдет он, Фирс Пошиков, царский закон в древнем городе. Но это всегда успеется. А пока главное соблюсти порядок. Умен Фирс Матвеич. Умен и хитер. Недаром столько времени сидит в посадниках в Борисове. Уже который год Московское государство потрясают великие испытания, а ему все нипочем. Даст Бог, и дальше так будет!
Рядом, дожидаясь знака посадника, возвышался палач Демьян с двумя подручными. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы начать каяться, - до того он был страшен. Тело Демьяна, сплетенное, казалось, из одних мускулов, было сплошь покрыто черным, жестким волосом и делало его похожим на лесного жителя, пособника лешего. Шея напрочь отсутствовала, а голова росла прямо из плеч. Наголо обритый череп ловил отблески пламени двух факелов, освещавших пыточную комнату. Но еще страшнее были его глаза. И не своей свирепостью, а немым укором, с которым он смотрел на свои жертвы. Как будто он знал нечто такое, о чем те даже и сами не догадывались. От этого становилось жутко, и те, кто попадали в эти стены, увидев этот немигающий взгляд, начинали верещать и признаваться еще до того, как Демьян поднимал кнут.
В далекой молодости Демьян был уличен в конокрадстве и на своей шкуре ощутил обжигающую боль того самого кнута, который сжимал сейчас в руке. Но боги распорядились по иному и не дали сгинуть зазря, а вознесли, вложив в руки кнут. Десять лет он уже состоял палачом при посадском дворе и за эти годы достиг многого. Умел наносить удары и сильные и слабые. Мог ударить так, что конец кнута выхватывал из тела небольшой участок, а мог сделать и так, что кнут едва касался тела жертвы. Да, за эти десять лет он научился многому, и верой и правдой служил посаднику. Еще пару лет, и его отпустят на родину, куда препроводят под надежным конвоем. Так обещал посадник, и Демьян ему верил.
Палач засопел, устав стоять на одном месте, исподлобья кинул взгляд на посадника. Что-то тот больно задумчив сегодня, медлителен и не велит сразу приступить к расправе. Обнаженная спина Рогнеды притягивала взгляд и в глазах Демьяна вспыхнула едва заметная искорка. Кнут, который для пущей жесткости и чтобы придать ему надлежащую твердость вначале вываривали в уксусе, а затем обрабатывали кобыльим молоком, переняв волю хозяина, задрожал словно живой.