- Те, кто тебя используют, - сказала она на этот раз напрямик. - В отличие от большинства безмозглых двуногих баранов, я не верю в судьбу или случай. Кто-то тщательно продумал каждый шаг. Твой отец потерял власть прежде, чем потерял жизнь. Он умер в одиночестве, всеми оставленный. Но глупые песни, слухи, распри, пророчества и кое-какие грязные трюки сделали свое дело, не правда ли? Нам опять потребовался Верховный король - и появился в самое время. Это не кажется слишком натянутым?
Я снова пожал плечами. Она вздохнула, потупив взор, в котором не мелькнуло ни тени раскаяния.
- Прости. Наверное и так очень досадно быть игрушкой в чужих руках.
Она сделала небольшую паузу, ожидая какой-нибудь естественной реакции на свои слова - вспышки гнева, возражений, оправданий, на худой конец просто давая время вникнуть в гнусную справедливость сказанного, как она полагала, возможно, искренне.
- Но я должна была это сказать, - она выжидающе посмотрела на меня.
- Открыть мне глаза? - промурлыкал я, сдерживая усмешку. - Потому что ты моя сестра, ты старше меня и давно уже знаешь, сколько на самом деле весит корона. Ценю твою заботу и благодарю.
- Но? - она наконец сдвинула брови.
- Но что?
- Ты не согласен.
- О, в самих по себе твоих словах много мудрого и жизненно верного…
- Но они не имеют к тебе отношения, хочешь ты сказать? Тебя выдавали за мертвеца столько лет, пока не подвернулся удобный случай. Сам-то ты знал, кто ты, все эти годы?
Мы посмотрели в глаза друг другу в упор, и по ее примеру, я оставил вопрос без ответа. Вскоре ей надоело играть в гляделки. Она слегка пожала плечами, взяла в руки серебряный кувшин с длинным изогнутым носиком и принялась разливать по кубкам чуть дымящееся подогретое вино с запахом корицы и гвоздики.
- Артур, - сказала она, протягивая мне кубок как чашу мира. Я взял его без всякой заминки, показывая, что не обижаюсь. - Последний раз, когда я видела тебя, зная кто ты, ты пил только молоко из груди кормилицы. Моя неловкость может быть прощена, если я говорю что-нибудь странное? Как бы то ни было, душа моя смятенна, в радости, но и в тревоге.
- Вне всякого сомнения, - кивнул я с небрежным пониманием, вдыхая дразнящий теплый аромат вина и специй. - Мне тоже странно говорить с сестрой, с которой я никогда не был знаком.
Она приподняла грациозной змеей изогнувшуюся бровь.
- Скажи, я вызываю у тебя какие-нибудь чувства? Добрые, или недобрые?
- Смятенные, - ответил я, дернув уголком рта в неопределенной улыбке. - Но я определенно не разочарован.
- Должно быть, ты слышал обо мне немало скверного, - сказала она утвердительно.
- Людям никогда не лень перемывать косточки тем, кто на виду, и кто выше их.
Она улыбнулась.
- С тобой будет то же самое, брат.
Я полурассеянно кивнул, но пригубил вино только вслед за ней. Вряд ли на меня мог быстро и серьезно подействовать любой здешний яд, но это было распространенной вежливостью - хозяин должен отпить первым. Бархатистое, почти горячее, к моему изумлению не слишком сладкое, чего можно было бы ожидать в этих неумеренных временах и от дамы, да посреди этой благоуханной шелковой душегубки. Стройный, приятно строгий и сдержанный вкус.
- Изумительно! - вырвалась у меня искренняя похвала.
Моргейза, кажется, чуть не расплылась в настоящей довольной улыбке, рассмеялась и покачала головой.
- По крайней мере, тут наши вкусы сходятся. - Она подвинула мне резную дощечку с кусками сладкого пирога и засахаренными фруктами.
- Но увы, - проговорила она затем. - Ты был так далеко и так долго, что стену отчуждения нам уже не преодолеть.
- Поживем - увидим, - ответил я не без некоторых серьезных раздумий.
- Никто не знает, сколько нам осталось, - сказала она. - И во многом это зависит от того, кто дергает за ниточки.
- Нелестный подход к божественному, - заметил я.
- Я не имела в виду ничего божественного.
- Значит, ты просто хочешь узнать, кто дергает за ниточки? Вернее, кто дергает за ниточки меня?
- Почему бы и нет? Разве это удивительный интерес? Раз это касается нашего рода. Я могла бы предостеречь или помочь. Но мне хотелось бы знать, что мне делать. Ты отказываешь мне в этом?
- Все не так просто, Моргейза, - вздохнул я. - Если ты думаешь, что кто-то все это подстроил, ты поверишь в то, что я сам не знаю, кто? Если кто-то просто повлиял - движущих сил окажется слишком много. Даже ты - одна из них. Все мы дергаем за ниточки, только никогда не знаем до конца, что именно из этого выйдет. Ведь дергаем за ниточки не только мы.
Моргейза с брезгливо-недоверчивым выражением лица недовольно поморщилась.
- Предположим, что один из них этот старый пень Бран. Но главный не он, ему не хватило бы ни ума, ни терпения столько лет хранить тайну.
Я усмехнулся.
- Он и не хранил. Просто по дороге подвернулся.
- Но он имеет на тебя влияние?
- Довольно трогательный старикашка.
Моргейза какое-то время задумчиво мерила меня прищуренным глазом, потом улыбнулась плотно сжатыми губами.
- Единственное, что о тебе можно сказать - ты действительно мой брат.
"Не единственная, но абсолютная ложь", - подумал я.
Несколько минут мы только молчали и улыбались как сфинксы, потом вдруг одновременно допили остатки вина одним глотком и посмотрели друг на друга слегка удивившись подобной синхронности и рассмеявшись.
- Похоже, скоро рассвет, - сказал я.
Она приподняла брови, уставившись на меня с наигранной наивностью.
- Ты видишь сквозь ткань? Она плотная.
- Я просто считаю.
- Считаешь время рядом со мной? - она чуть надула губки. Шутливо, а не игриво. - А как же приписываемое мне колдовство? Будто я сбиваю всех с толку, и время со мной течет иначе, как в обиталищах фей?
- Господи, ну как время может течь иначе?! - подыгрывая, я недоуменно закатил глаза.
- Не знаю, - сказала Моргейза. - Но мы ведь встречаем новое лето.
- Да, точно, встречаем.
- А его как встретишь, так и проведешь. Скоро встанет новое солнце.
- Каждый день встает новое солнце.
- Верно, - засмеялась она, - как в старой песенке поется:
В славе и пурпуре,
В блеске и золоте,
В холоде утреннем
Явится он -
День неизведанный,
Новый, негаданный,
Светом волшебным
Зажжет небосклон!
Жизнь пробуждающий,
Свежий, сияющий,
С музыкой ветра
И пением птиц,
Преображающий,
Мир озаряющий, -
Сгинет во мраке
Подземных темниц!
- Конечно, всего лишь еще один день. Но я знаю, что ты хотел сказать - тебе уже пора. Все это стадо поднимет страшный шум, если им придется встречать восход без тебя. Но скажи, ты ведь будешь иногда говорить со мной? Не забудешь о том, что я существую?
Я заглянул в безупречную ледяную синеву двух тихих омутов. Вы когда-нибудь пробовали нырнуть сквозь несколько метров кристально-зеркального льда? Лучше и не пытайтесь.
- Забыть о том, что ты есть? Никогда. В этом могу поклясться всеми богами. Но почему бы нам не пойти встретить восход вместе? - Я наконец поднялся с рассыпающейся горки подушек. Она поглядела на меня взглядом не то насмешки, не то упрека - мол, я и сам должен понимать, что ляпнул глупость.
- Ты не забываешь, что я не самостоятельная женщина и себе не принадлежу?
- Нет. Кстати о самостоятельности. На твоем месте я бы не отпускал Гарета одного среди ночи исполнять поручения. Это может быть опасно.
- Думаешь? - небрежно усмехнулась она. - Кто посмеет тронуть ребенка Лотианской ведьмы?
- Волки, например. Или, - я вспомнил, что случилось с настоящим Артуром, - медведи…
Она задержала дыхание, на мгновение окаменев, и чуть не выстрелила в меня тем самым взглядом, что и днем.
- На что ты намекаешь! - Она все поняла неправильно, решив, что медведь, это я.
- Ни на что. Ты знаешь, где Гарет меня нашел?
Она досадливо дернула плечом.
- Где-то на празднике, у костров, с какой-нибудь девицей?
- Ничего подобного. На краю лесной чащи, в кромешной тьме. Где мог найти бог знает кого, кроме меня.
- Но… - Она нервно встала. - Я же сказала ему посмотреть у костров! И не отходить далеко!
- Кажется, он подумал, что ты рассердишься, если он меня не приведет. - Она посмотрела на меня как на идиота. И я ей поверил. Похоже, проблема была на самом деле не в отсутствии заботливости. - Хорошо, тогда не сердись на него теперь. Он славный мальчик. Что касается восхода - на само действо мы ведь все равно все соберемся?
Она еще немного поглядела на меня, потом вздохнула, расслабилась и снова попыталась улыбнуться.
- Да, соберемся. А что ты делал в лесу?
- Отдыхал от толпы. Хорошо, значит можно не прощаться.
Улыбнувшись ей на прощанье, я не оглядываясь вышел из шатра.
Тут я остановился и огляделся. После ярких язычков пламени внутри, снаружи глаза не сразу приспособились к темноте, но слух мне тоже не доложил ни о чьем присутствии. Потом стало видно, что поблизости и впрямь никого нет, все попрятались и на неприятности не напрашиваются, и еще - что небо стало понемногу бледнеть. Я немного постоял, слушая ветер и разглядывая аметистовые тени. Какая-то дневная пташка ни свет ни заря пробовала голосок. Из шатра не доносилось ни звука. Немая куколка бабочки. С бабочкой внутри. Которая не спешила суетиться и выдавать больше чувств, чем уже это сделала.