* * *
День сменялся ночью, и снова днём, и снова ночью. По вечерам при свете луны Дидье и Тиш пели на палубе - поочерёдно и вместе, звенела гитара Лукаса, и Марк показывал всем созвездия на ночном небе с помощью какого-то диковинного прибора, цитируя наизусть отрывки из своего драгоценного Лапласа, а Тиш смеялась, тормошила его, и казалась при этом совсем девчонкой.
Всё это было до того непривычно Морану и так чудесно, что у него больно щемило в груди, а на глазах то и дело вскипали невольные слёзы. Он уходил в свою каюту, притворяясь уставшим и мрачно думая о том, что совсем раскис на этом дурацком волшебном корабле.
Однажды ночью он подскочил на своей постели - весь в поту, с отчаянно колотившимся сердцем.
Ему приснился Грир.
Вернее, первая ночь с Гриром, когда Моран очнулся, задыхающийся, опоенный дурманом, которого Грир подсыпал ему в вино, сделав лёгкой добычей. Очнулся, чтобы бессильно биться в его беспощадных руках, корчиться от боли и унижения под его сильным телом.
От боли, унижения и… блаженства.
Моран замычал от отвращения к себе, швыряя на пол скомканную простыню в липких пятнах собственного семени.
Тело, проклятое тело.
Он угрюмо усмехнулся и откинулся назад, прислонившись затылком к переборке.
Он знал, что лжёт себе. Он не мог больше существовать без этих ночей. Без пьянящего ощущения опасности, исходившего от Грира. Опасности, силы, страсти.
Страсти, обращённой к нему, Морану.
Он застонал, утыкаясь пылающим лицом в ладони.
Следующей ночью он увидел во сне, как Грира казнят. Всё, как в том кошмаре, что привиделся ему во время горячки. Чёрный капюшон палача. Толстая верёвка, охватившая шею капитана "Разящего". Вызывающая усмешка на его осунувшемся лице. Сапог палача, выбивающий пустую бочку у него из-под ног.
Моран проснулся от собственного вопля и, не осознавая, что делает, вылетел на палубу "Маркизы".
Предутренний бриз пробрал его дрожью до самых костей, но вернул ясность мыслям.
Он поглядел наверх, на мостик, где, тихонько насвистывая, размеренно расхаживал вахтенный. Судя по свисту, это был Дидье. Если старпом "Маркизы" не имел возможности болтать или петь, то он, конечно же, насвистывал, как же иначе?
Ох, Дидье…
Моран зажмурился и едва не застонал, подумав о неотвратимом выборе, который он должен был сделать, чтобы сохранить в целости собственный рассудок.
"Рано или поздно он всё равно вернётся ко мне".
* * *
Стоя у планшира своей "Сирены", Жаклин Делорм мрачно размышляла о том, что судьбе, должно быть, нравится шутить. И шутки её отнюдь не были добрыми.
Из всех судов, рассекавших сейчас Карибское море, к застрявшей на мели беспомощной "Сирене" подошла именно "Чёрная Маркиза". И значит, спасением своего корабля, экипажа, груза, да и собственной жизни она будет обязана Тиш Ламберт и Дидье Бланшару.
- Ventrebleu! - выплюнула Жаклин совсем не благородное ругательство, едва удерживаясь от того, чтобы не начать бешено колотить по планширу кулаками.
Проклятая "Маркиза"! Возникшая из ниоткуда - и это после того, как "Разящий" прочесал тут каждый проклятый пролив!
Жаклин снова мрачно усмехнулась. Конечно же, алмаз, который всучила Гриру эта ведьма, был фальшивым. Ювелиры Порт-Ройяла так и не смогли определить, из какого материала изготовлен этот великолепный камень, но в том, кто его изготовил, сомневаться не приходилось - Марк и Лукас Каннингтоны, маленькие прохвосты, которые могли бы купаться в золоте… если б это их хоть сколько-нибудь интересовало.
Идиоты.
Все они на "Маркизе" - беспечные, никчемные идиоты, ventrebleu!
Но… с другой стороны, какой ещё корабль, застигнув "Сирену" в столь бедственном положении, пришёл бы ей на помощь столь бескорыстно?
Да никакой.
Всё, что ни случается, к лучшему.
Наблюдая за тем, как Дидье Бланшар весело спрыгивает в молниеносно спущенную на воду шлюпку, Жаклин отчаянно прикусила губу.
Пусть так. Пусть она будет обязана жизнью этому шалопаю.
В конце концов, она и так уже обязана ему тем, что для неё дороже самой жизни.
Своим ребёнком.
Но Дидье Бланшар никогда не должен об этом узнать.
Дидье с Лукасом предвкушали, как остолбенеет команда "Сирены", когда они вдвоём всего лишь с помощь маленькой шлюпчонки столкнут с мели их бриг. И ожидания их полностью оправдались. Когда многострадальная "Сирена" наконец закачалась на волнах вблизи треклятой банки, её прилипший к бортам экипаж взорвался отчаянным "ура". А потом, когда Лукас и Дидье со смехом вскарабкались на палубу спасённого брига, плечи у них заболели от того, сколько радостных тычков на них обрушилось, а в подставленные кружки, конечно же, сразу щедро полился ром из бочонка, выкаченного боцманом из трюма.
Жаклин какое-то время наблюдала за этим безобразием с мостика, и на губах её светилась невольная улыбка. Которая, впрочем, сразу же погасла, едва она увидела, как Дидье, вскинув голову, смотрит прямо на неё, а потом, вырвавшись из круга обступивших его матросов, как ни в чём ни бывало, направляется к ней на мостик.
Этого ещё не хватало!
Жаклин едва удержалась от того, чтобы не рвануться прочь, но осталась на месте - с каменным лицом и крепко сжатыми кулаками.
Ventrebleu! Она здесь хозяйка.
Подымаясь на мостик, Дидье Бланшар, как всегда, беззаботно улыбался. Его русые волосы, в которых отдельные пряди выгорели добела, золотились на солнце. Помилуй Бог, ну какая женщина устояла бы перед этой открытой ясноглазой физиономией, крепким телом в простецких обносках, лихой ухмылкой?!
Чтоб ему пусто было, он всегда сиял, как медный грош, bougre d`idiot!
Хотя нет… не всегда.
Жаклин вдруг подумала, что за много лет она, наверно, была единственной, кто видел его слёзы, и ещё сильнее сжала кулаки.
- Ты явился за моей благодарностью, старпом? - холодно осведомилась она, прежде чем Дидье успел произнести хоть слово. - Что ж, я благодарю тебя. Если б не вы, грядущий шторм разбил бы "Сирену" вдребезги вместе с грузом. И передай мою благодарность своей хозяйке. Ты доволен? Ступай.
Она величественно подняла голову ещё выше.
Иногда Жаклин сожалела о своём маленьком росте.
Дидье уже без улыбки помедлил и коротко ответил, в упор глядя на неё:
- Нет. Я недоволен.
- Чем же? - бесстрастно спросила она, хотя внутри у неё всё дрожало, когда она смотрела ему в глаза.
Зеленовато-голубые и ясные, как море в штиль.
Глаза её дочери.
- Тем, что я никак не могу узнать вас, мадам, хотя что-то мне подсказывает, что должен узнать, - горячо выпалил он, подходя ещё ближе.
Жаклин криво усмехнулась.
"Что-то" ему подсказывает!
Она могла бы достаточно грубо пояснить ему, что именно.
Женщина несколько раз глубоко вздохнула и закрыла глаза, чувствуя, как щёки заливает жаром.
Дидье молча ждал.
Ну что ж… пусть узнает хоть что-нибудь, если ему так уж этого хочется.
Но не всё!
- Почти четыре года назад, - сухо проронила Жаклин, - у меня ещё не было "Сирены", а ты, полагаю, тогда не так давно стал старпомом своей "Маркизы". Это было в Тортуге. Ты брёл по улице, ночью. Ты был не столько пьян, сколько не в себе. Ты едва не попал под мою карету. - Жаклин замолчала, кусая губы. Даже не глядя на Дидье, она чувствовала, как он напрягся. - Тогда я совершила глупость. Огромную глупость. Я пожалела тебя, Дидье Бланшар. Я посадила тебя в свою карету и отвезла в гостиницу. - Голос её упал до шёпота. - И осталась с тобой до утра. - Вскинув голову, она наконец поглядела в потрясённое бледное лицо Дидье и яростно зашипела, снова сжимая кулаки так, что ногти вонзились ей в ладони: - Не смей ничего мне говорить! Молчи!
Но Дидье и без того молчал. Ей показалось, что он вообще не дышал, обратившись в каменную статую.
Жаклин торжествующе усмехнулась и отчеканила, отворачиваясь:
- Ступай, старпом. Я не хочу больше ни видеть, ни слышать тебя. Никогда!
Дидье ещё несколько мгновений помедлил, а потом доски мостика скрипнули под его удаляющимися шагами.
Он действительно не проронил ни слова.
Не в силах удержаться, Жаклин повернулась и жадно поглядела ему вслед - всё равно он её уже не видел. Ах, если бы она сейчас могла сообщить Гриру, где находится проклятая "Маркиза"! Тогда бы тот захватил судно, уничтожив его никчемную команду. И вынужден был бы сдержать своё обещание, пойдя на службу к Ост-Индской торговой. А она, Жаклин, получила бы за это обещанные ей компанией огромные комиссионные.
Но… смогла бы она выдать Гриру "Маркизу"?
Жаклин разжала ладони и машинально взглянула на красные следы, оставленные собственными ногтями на белой коже.
Нет. Не смогла бы.
И всё из-за этого прохвоста.
Чтоб ты провалился, Дидье Бланшар!
Спустившись на ют, Дидье снова через силу заулыбался в ответ на улыбки и весёлый галдёж матросов "Сирены", но, ещё раз отхлебнув рому из протянутой ему кружки, нетерпеливо махнул рукой Лукасу. Тот насупился, враз поскучнев.
Пора было убираться отсюда.
Из стремительно удалявшейся от спасённого брига шлюпки Дидье видел фигурку Жаклин, одиноко застывшую на мостике, и готов был колотиться о борт своей дурной головой.
Tabarnac de calice d'hostie de christ!
Худшего оскорбления, чем то, какое он нанёс Жаклин Делорм, выдумать было невозможно. Провести ночь с женщиной и напрочь забыть об этом! Mon tabarnac!
Она никогда не простит его.
И правильно сделает.