Я не шибко любил нашего приятеля Грэттена и не доверял ему, даже когда он держался в рамках, теперь же находил его совершенно невыносимым. Как ни странно, вовсе не потому, что парень обихаживал Сьюзи. В рассказанной им истории я не сомневался, но это ни на йоту не уменьшило моего к ней расположения. Похотливая шлюха отплатила мне той же монетой! И почему бы нет: она прекрасно знала, что я принадлежу к породе кобелей, которых заставить ограничиться одной женщиной – все равно что пытаться выклянчить у скряги гинею, и рано или поздно я пойду налево. Сьюзи и сама из той же породы. А мысль о том, что она стремилась сохранить меня, даже зная об измене, весьма согревала – ни полсловом не упрекнула, прям комплимент. Милая Сьюзи… Нет, мое недовольство Грэттеном имело причиной исключительно его самого и никого больше.
– Вас это, похоже, не трогает? – спрашивает ирландец.
– А с какой стати? Такой похотливой бабенке нужен был кто-то. Полагаю, она просто предпочла вас одному из погонщиков. И видно, осталась не слишком довольна, иначе вы бы даром получили то, что пришлось в итоге украсть. Кажется, – произнес я, поднимаясь, – кофе поспел.
Когда я вернулся, он стоял, только улыбочка исчезла, а голос утратил прежнюю мягкость. – Мне не нравится слышать слово "украсть", поняли? Особенно из уст человека, стесняющегося собственного имени.
– Так и не суйте нос в его дела, – говорю я, отхлебывая кофе. – Он сам управится.
– Вот как? Отлично, тогда и ему лучше держаться от меня подальше, – ехидно заявляет Грэттен. И если этому господину приходят в голову некие нелепые идеи по поводу возврата определенной суммы, то лучше ему забыть о них, ясно? Я наблюдал вас в деле, мой афганский герой, и нисколечко не впечатлен.
Он пристукнул прикладом кольтовской винтовки.
– Скажи-ка, Грэттен, – говорю я, окидывая ирландца взглядом. – Сьюзи когда-нибудь плакала от тебя?
– Что-что? С какой это стати, черт возьми? – подозрительно спрашивает он.
– И в самом деле, – пожимаю я плечами, не обращая на него внимания.
Постояв некоторое время, Ньюджент-Хэр поплелся прочь, но продолжал наблюдать за мной. Ему все не верилось, что мое прибытие не связано с кражей и встреча наша произошла совершенно случайно. К гадалке не ходи, ирландец тоже намылился в Мексику. Не накинься он так на меня по поводу Сьюзи, я бы охотно развеял его сомнения, но парень оказался настоящей дешевкой, без всякого стиля. "Цепочечный десятый", говоришь? Я тоже приглядывал за ним и через час после того, как все мы уложились спать, по-тихому сменил место. Наутро я понял, что и он поступил так же.
Тронулись мы перед рассветом, и я отметил, что наш отряд насчитывает человек сорок и способен постоять за себя. Ехали попарно, с дозорами в голове и по флангам. После полудня Галлантин выслал вперед двух индейцев с приказом подыскать место для лагеря. Те примчались назад галопом и, то и дело показывая туда, откуда вернулись, стали оживленно совещаться с Галлантином и высоким мексиканцем. Я находился слишком далеко в арьергарде, чтобы слышать, но пролетевший по колонне шепоток "апачи!" и то, что парни принялись подтягивать подпруги и проверять оружие, делали дальнейшие объяснения излишними. Мы шли рысью, пока не учуяли дым. На большой поляне в лесу стояла сгоревшая асиенда – прелестное, надо полагать, было здание, но теперь оно превратилось в мрачные руины. Пламя еще кое-где лизало стены, а в небо поднимался столб густого дыма.
Вокруг дома валялись трупы людей и животных, но никто не обращал на них ни малейшего внимания. По приказу Галлантина люди рассредоточились, обыскивая сараи и конюшни, а индейцы бродили по кругу, не отрывая глаз от земли. Некоторое время спустя раздались крики, и я, вместе с тремя-четырьмя другими, поспешил к паре "замшевых курток", склонившихся у желоба с водой и поддерживающих тело миниатюрной светловолосой женщины. Ее нашли скорчившейся под одеялом в одном из дворовых строений, но, даже когда ей дали воды, она только тупо таращилась на всех, а потом начала петь ужасным хриплым голосом и дико хохотать. Пришлось положить ее обратно на одеяло и продолжить поиски.
Я пошел с тем высокими мексиканцем и нашел больше, чем хотелось бы. За асиендой располагались дома поменьше, тоже превратившиеся в дымящиеся развалины. Среди них валялись оскальпированные и расчлененные тела. Насколько я мог судить, все погибшие были пеонами. Над трупами роились густые облака мух. Мексиканец склонился над одним из них.
– Убит меньше часа назад, – заявляет он. – Святые потроха, приди мы несколькими минутами ранее, застали бы их тут. – Он скривился. – Поглядите-ка.
Я посмотрел и окаменел. Всего в нескольких ярдах от нас, у высокой кирпичной стены рос ряд деревьев, и с ветвей их свисало не меньше дюжины тел. Они были обнажены и обезображены до такой степени, что казались окровавленными тушами животных, развешанными в лавке мясника. Жертвы раскачивались примерно в футе над землей, и у каждого прямо под головой – если можно было назвать головой это месиво – тлел костер.
– Индейцы провели здесь достаточно долго, чтобы позабавиться, – произнес один из охотников и сплюнул. Потом, пожав плечами, отвернулся, сказал что-то своему приятелю и оба залились хохотом.
Вот это-то и было ужаснее всего: не повешенные или оскальпированные тела, не жуткий смрад, а сам факт, что никто из товарищей Галлантина не был ни капельки тронут. Никто не заботился о телах, разве что мексиканец, осмотревший пеона; в остальном они просто бродили между руинами, и что бы ни привлекло их внимание, это были вовсе не останки тех нескольких десятков несчастных, нашедших страшный конец в этом кошмарном месте. Мне доводилось бывать в нескольких тяжелых переделках, только не в компании людей, не выдававших ни малейшего гнева, ужаса, хотя бы даже простого интереса при виде таких зверств.
С противоположной стороны асиенды донесся клич и все собрались вокруг Галлантина и индейцев, которые внимательно изучали найденный в пыли катышек конского дерьма. Пока один из индейцев и заросший бородой траппер ощупывали и обнюхивали находку, все оживленно тараторили между собой.
– Трава с пастбища! – объявляет вдруг траппер и предъявляет на всеобщее обозрение кусочек навоза.
В ту пору я и представления не имел, что индейцы и фронтирщики способны по возрасту и составу помета сказать, причем чертовски точно, откуда пришла лошадь, кому она принадлежит и что скотинка съела на завтрак две недели назад. На случай, если кому интересно: маисовые зерна в какашках выдают "мексиканца", а ячмень – уроженца Штатов.
Еще один индеец склонился ниц, тщательно разглядывая землю, потом выпрямился, подошел к Галлантину и произнес:
– Мимбреньо.
– Шайка Медных рудников, как пить дать, – говорит Галлантин. – Сколько их?
Индеец быстрыми движениями девять раз разжал и сжал ладонь.
– Девяносто мустангов, да? Часах в двух пути отсюда, быть может, хотя вряд ли. Направляются на запад. Эй, Иларио, помнишь тот дым вчера? Может, лагерь, а? Девяносто мустангов – это сотни две апачей.
– То есть сорок – пятьдесят тысяч долларов, – изрекает кто-то, и тут поднимается жуткий гвалт, слышится, смех, крики "ура, ребята!", все размахивают оружием и хлопают друг друга по спине.
– Эй, Джек – это получше бобров будет, мне так сдается!
– Даже получше чернобурки, ты хочешь сказать?
– Вот это нам по вкусу! Хороший урожай на волосы мимбреньо в этом году!
То ли я что-то не так не расслышал, то ли они тут спятили. Мне не хватало ума понять, чему все так радуются? Чего такого можно найти в этом проклятом месте приятного, не говоря уж о радостном? Как оказалось, я был не один такой: Иларио, тот самый высокий мексиканец, скомандовал нам "по коням", и когда мы опять присоединились к группе вокруг Галлантина, все вдруг сделалось до предела ясно.
Двое парней – один простецкого вида, бородатый переселенец, которого я заприметил вчера как рассудительного типа, другой – юноша лет двадцати, ожесточенно спорили с Галлантином. Я поспел к концу, когда рассудительный, потрясая кулаком, орал, что проклят-де он будет, коли согласится, и все такое. Галлантин, наклонившись в седле, гневно зыркнул на него и указал рукой в сторону догорающей асиенды.
– Значит, тебя это ни черта не волнует? Тебе наплевать, что краснокожие гадины жгут и режут наших людей? Ты, видать, из этих подонков, что защищают инджинов! Эй, ребята, тут у нас тип, который души не чает в апачах!
Столпившиеся вокруг всадники сердито загудели, но рассудительный перекричал всех:
– А мне все равно начхать! Я вам не охотник за скальпами! Есть закон, и пусть армия разбирается с этими красными ублюдками…
Слова его потонули в хоре возмущения. Глаза Галлантина налились кровью, он буквально выплевывал слова.
– Армия, черт побери? Много пользы армия принесла тем, кто жил здесь? Вы не охотники за скальпами, говорите? Какого же дьявола вы тогда к нам примазались?
– А мы не знали, кто вы такие! – закричал молодой.
– Ага, приняли нас за компанию старушек, собравшихся чулки вязать, так что ли?
– Пойдем-ка, Лейф, – махнул рукой рассудительный. – Пусть себе добывают кровавые деньги, коли им так охота. – Он вскочил в седло, и молодой последовал его примеру. – Охотники за скальпами! – презрительно буркнул старший и развернул лошадь.
– Куда это вы, черт побери, направляетесь? – рявкнул Галлантин, кипя от злости.
– Подальше от вас, – ответил юноша, поворачивая за своим товарищем.
– Возвращайтесь тотчас же! А то еще приведете солдат по наши души, ей-богу!