– Вы, конечно, можете ехать по этой дороге, – с издевкой говорит он. – Она ровная и удобная, этого не отнимешь. Но я бы хорошо подумал, прежде чем рекомендовать ее. Конечно, вдруг вам вполне по нраву все эти сто двадцать пять миль лицезреть скалы, песок и мертвые кости? Их более чем достаточно вдоль старой фургонной колеи. Только воды там нет, разве что набредете на дождевую лужу у Лагуны или Пойнт-оф-Рокс. Но это вряд ли в такое время года. Впрочем, беспокоиться не стоит – апачи сдерут с вас кожу раньше, чем вы подохнете от жажды. Именно поэтому, – продолжает чертов остряк, – эту дорогу называют Хорнада дель Муэрто – Переход Мертвеца. Есть только один способ пройти по ней: накачать своего скакуна водой так, чтоб из него лилось, захватить с собой две большие фляги, выехать часа в три утра и лететь, как ветер. Потому как, если вы не преодолеете ее за сутки… значит, не преодолеете никогда. Держаться реки, говорите? Верно, парень, это как раз то, что вам надо. Всего наилучшего.
В результате я, как и большинство эмигрантов, пересек реку и продолжил путь по тропе вдоль западного берега. Кое-кто из переселенцев брал курс прямо на запад, направляясь одному Богу известно в какой край. Движение стало не таким оживленным, и ко времени прибытия к Фра-Кристобаль я по большей части ехал в одиночестве. Время от времени встречались небольшие деревушки или группки переселенцев, но к исходу второго после выезда из Сокорро дня дорога стала совсем унылой. Слева за рекой маячила зловещая черная скала, справа простирались поросшие кустами холмы, а впереди не было заметно ни единого признака жизни.
В первый раз со времени побега из Санта-Фе по спине у меня пробежал холодок; в голове моей роились рассказы падре о бандах дикарей, держащих в страхе этот край, вперемежку с картинами разграбленных деревень и сожженных фургонов. Мне начали мерещиться наблюдающие из-за кустов и камней лазутчики, и стоило кóму перекати-поля пересечь передо мной дорогу, я пугался едва не до смерти. Где-то вдалеке выл койот, а ветер зловеще шуршал листьями тополей. Свет постепенно мерк, и вместе с ним таяло мое мужество. Потом наступила темнота, и ночной холод пробрал меня до самых костей.
Не оставалось ничего иного, как заночевать здесь, притулившись под кустом, и дожидаться рассвета. Ни за что на свете не отважился бы разжечь в этом жутком месте огонь. Но, не успев подумать об этом, я заметил в темноте отблеск, очень похожий на свет костра. Сглотнув, я потихоньку двинулся к нему, ведя лошадь в поводу. Есть шанс, что это охотники или эмигранты, но возможно, и нет. Так и есть, костер, причем большой, лагерный. Я застыл в нерешительности, но тут раздавшийся в темноте голос заставил меня подскочить фута на три.
– Ola! Que quiere usted? Quien es usted?
Я прямо вздрогнул от облегчения.
– Amigo! No tiras! Soy forastero!
В нескольких ярдах впереди во тьме обрисовалась фигура, и я разглядел мексиканца в пончо и с ружьем наизготовку.
– Venga, – скомандовал он, и я пошел, таща лошадь по направлению к поляне под тополями, а мексиканец замыкал процессию.
На поляне полыхал костер, на котором жарилось нечто, напоминающее антилопу. Вокруг костров поменьше сидели, поглядывая на меня, кучки людей: "замшевые куртки", мексиканцы, два-три индейца в рубахах, но по большей части, насколько я мог судить, простые торговцы и охотники. У большого огня стояли трое, главным среди которых был здоровенный детина в шляпе с перьями и с парой пистолетов за поясом сюртука. Когда он повернулся ко мне, я заметил раздвоенную бороду и красное родимое пятно в пол-лица – учитель воскресной школы, надо полагать.
– Кто вы? – буркнул он по-английски, и я, сам не знаю почему, ответил:
– Флэшмен. Я англичанин. Еду в Эль-Пасо.
Ледяные глаза безразлично наблюдали за мной.
– Вы припозднились. В котле осталась еще мола, или предпочитаете дождаться мяса?
И он отвернулся к огню, не обращая внимания на мои благодарности.
Я стреножил коня рядом с остальными, извлек миску и наложил себе рагу и тортилий. Тут один из вожаков, высокий мексиканец в серапе, спрашивает:
– Вы в одиночку едете в Эль-Пасо? Это не безопасно, амиго: на Хорнаде полно мескалеро, а шайки хикарилья орудуют отсюда и до самой Донья-Аны.
– А куда вы сами путь держите? – интересуюсь я.
Мекс смешался и пожал плечами. Бородач снова повернулся ко мне.
– Чиуауа, – говорит. – Через недельку, быть может. Решили поохотиться в лесу Хила. Хотите с нами? – Помолчав, он добавляет: – Меня зовут Галлантин. Джон Галлантин.
Имя ничего мне не говорило, но мне показалось, что, по их мнению, должно было. Они пристально наблюдали за мной, и мне пришлось напомнить себе, что в здешних краях люди не спешат доверяться друг другу. Вид у этих парней был не шибко презентабельный, но это еще ни о чем не свидетельствовало. Настроены вроде дружелюбно, и если, по словам мексиканца, тут полно апачей, безопаснее будет путешествовать в большой компании, даже если придется задержаться на пару дней.
Мексиканец рассмеялся и подмигнул мне.
– Лучше приехать – как это у вас говорится? – поздно, чем никогда.
Тут я вдруг ощутил мимолетное беспокойство за свой пояс с монетами, но выбирать не приходилось.
– Весьма признателен, мистер Галлантин. Я еду с вами.
Бородач кивнул и поинтересовался, достаточно ли у меня патронов для винтовки и револьвера. После чего я присел к одному из костров и навалился на еду, приглядываясь одновременно к своим новым товарищам. Нет, скорее все-таки охотники, чем бандиты: несколько вполне приличных граждан, по большей части американцы, хотя испанская речь слышалась почти так же часто, как английская. Но именно английская фраза, произнесенная с приятным легким акцентом, заставила меня вздрогнуть.
– Готов поклясться, что во время последней нашей встрече вас звали Комбер. Флэшмен, говорите? И ведь где-то я уже слышал это имя, а?
То был Грэттен Ньюджент-Хэр.
X
Поскольку рот мой был полон, немедленного ответа дать я не мог, но и проглотить пищу тоже оказалось вдруг затруднительно. Он стоял передо мной, потирая нос, а потом вдруг щелкнул пальцами.
– Одиннадцатый гусарский! Та дуэль – в Кентербери, так ведь? А потом Афганистан, лет семь или восемь назад. Вы – тот самый Флэшмен?
Запираться вряд ли имело смысл, поэтому я кивнул, что он принял с обычной своей угодливой улыбочкой, вот только такого жесткого взгляда раньше я за ним не замечал, да и вообще в облике его не осталось ничего от прежней лени.
– Так-так, прямо чудеса… Думаете, я не догадался, что вы из кавалерии? Путешествуем инкогнито, значит? И какими судьбами занесло вас так далеко от Санта-Фе? Уж не меня ли ищете, случаем?
Только тут я вспомнил, что этот мерзавец прикарманил две тысячи моих – ну ладно, сьюзиных – долларов. Грех этим не воспользоваться.
– Вовсе нет, – говорю. – Денежки-то уже растратили?
Он судорожно вздохнул, а рука дернулась к поясу.
– Они находятся в укромном месте, назовем это так, – негромко отвечает ирландец. – И останутся там. Но вы не ответили на мой вопрос: что вас сюда привело? Не хотите ли сказать, что бросили старую перечницу?
– Даже если и так, вам-то что?
– Честное слово, могли бы и намекнуть – я бы тогда остался. – Улыбка окончательно сделалась неприятной. – Ей понадобится кто-нибудь на ваше место.
Я задумался, смерив его взглядом, но промолчал, давая понять свое отношение к его словам. Грэттен расхохотался.
– Да смотрите, как вам заблагорассудится, – говорит. – Зато она глядит на меня совсем по-другому – вернее, глядела, пока я тискал ее жирный зад всю дорогу от Рощи Совета. А вы-то и не догадывались, а? Конечно, потому как тем временем волочились за каждой черной потаскухой, которая попадалась под руку. Какой позор!
Он уселся рядом со мной, очень довольный подведенной, как казалось ему, петардой.
– Ее просто сразила ваша неверность, да-да, а она ведь такая нежная, душевная женщина. Что ж, она отплатила сполна, наставив рога вам.