Шум битвы затихал вдали, приглушенный бесчисленными древними деревьями. Мы остановились перевести дыхание у старого дуба. Я не мог больше удерживать обжигающий стыд, переполняющий мой желудок, и меня вырвало.
- Мне надо быть там! - воскликнул я, отплевывая горечь. - Что я делаю?
- Тише, Ворон, - зашипела на меня Кинетрит, а потом согнулась и постаралась отдышаться. - Люди моего отца тебя услышат.
Девушка, перепачканная с ног до головы кровью брата, была похожа на дикого зверя.
- Я принадлежу братству, Кинетрит! Я должен был оставаться с ними, а не бежать, как затравленный зверь. Как трус!
Она шагнула вперед и ударила кулаками мне в грудь.
- А мне что делать? Тоже сражаться, да? Разве я воин? Ты, наверное, очень храбрый, дерешься, словно голодный зверь! - Кинетрит чуть отступила и вытерла лицо, размазывая по щеке кровь Веохстана. - А как же я? Взгляни на мою прекрасную кольчугу, на острый меч, шлем и кожаную куртку. - Она сжала в кулаке ткань платья, пропитанную кровью. - Взгляни, Ворон! Я должна вернуться туда, сразиться с теми, кого предала сегодня, а потом помешать им изнасиловать меня?!
- Один сочтет меня трусом, Кинетрит, - сказал я со слезами на глазах. - Без своих товарищей я ничто.
Шум битвы теперь был уже совсем слабым, однако время от времени ветер приносил особенно громкий крик или лязг железа.
- В таком случае мне не нужно было предавать своего отца, - пробормотала Кинетрит и отвернулась от меня.
Почему мы, мужчины, такие глупые? Видит Фрейя, порой по сравнению с нами бараны кажутся верхом сообразительности. Эта красивая девушка ради меня рисковала всем. Одна проскакала верхом много миль, переплыла через быстрый Уай, и все это ради того, чтобы предупредить о вероломстве собственного отца. Теперь ее обожаемый брат убит, она промокла насквозь от его крови, а я рассуждал о чести. Мы, мужчины, знаем, как убивать, и уверены в том, что это делает нас великими. Но женщинам дано сокровенное знание боли рождения жизни. Быть может, именно поэтому они острее ощущают ее утрату. Женщины хоронят мужчин и продолжают жить. В этом они гораздо мужественнее нас.
Я подошел к ней и снял шлем. Девушка обернулась.
- Прости, Кинетрит. Покуда дышу, даже потом, в следующей жизни, я буду помнить то, что ты сделала для меня. Для нас. - У меня сдавило горло. - Клянусь Отцом всех, я не брошу тебя, Кинетрит. Если ты об этом попросишь, то я перережу собственное горло и тем самым закрою себе дорогу в Валгаллу.
- Ворон, неужели всегда нужно говорить о смерти? - спросила Кинетрит, и у нее по щеке скатилась слезинка. - А что насчет жизни?
На это у меня не было ответа.
- Пошли, - сказал я, надел шлем и взял Кинетрит за руку. - Мы должны добраться до твоего отца, прежде чем он уплывет за море.
Может, ей тоже требовались ответы, а может, больше некуда было деваться, но Кинетрит пошла вместе со мной.
* * *
Ночь мы провели в рощице стройных берез. Их белая грубая кора выглядела сухой, но в трещинках и разломах сохранились капли последнего дождя. Старый Асгот научил меня, что такие деревья насыщены женской чистотой, особым волшебством, которое, по его словам, способно защитить человека от ведьм.
- Главное, чтобы они спрятали нас от англичан, старик, - пробормотал я, когда мы с девушкой строили укрытие из ветвей граба и папоротника.
Ночной лес оживал. Всевозможные твари выходили на охоту. Мы спали чутко и тронулись в путь еще до рассвета, с пустыми желудками и ноющими от усталости ногами. Во влажном лесу царила тишина. Я морщился всякий раз, когда гремели мои доспехи, хотя от этого было никуда не деться. Глаза Кинетрит оставались сухими, но в ее прекрасных чертах появилось что-то дикое, напоминающее мне сокола. Веохстан погиб, его кровь была на ней, но она упорно шла вперед. Мне, обремененному доспехами, с трудом удавалось за ней поспевать.
- Ворон, что ты сделаешь, когда мы найдем олдермена Эльдреда? - спросила Кинетрит.
Она больше не называла его своим отцом.
Сквозь полог леса проникал холодный дождь. Крупные капли сгибали листья, потом срывались и ударялись о ветви, корни, торчащие из земли, и мой шлем. Воздух наполнился свежестью, и я радовался тому, что нам больше не приходилось вдыхать запах крови и смерти.
- Ну? - Кинетрит схватила меня за руку и остановила. - Что ты собираешься сделать? Я хочу знать правду.
У меня на язык навернулась ложь, но умерла там. Зеленые глаза Кинетрит, волевой изгиб ее губ говорили, что она видела все мои мысли как на ладони.
- Я его убью, - сказал я.
Между нами набухла неуютная тишина, потом Кинетрит все-таки посмотрела на меня.
- Он будет со своими дружинниками. Ты не приблизишься к нему и на бросок копья.
- Ты не видела, как далеко я его бросаю, - обиженно пробормотал я. - Ничего, я что-нибудь придумаю.
Девушка закинула золотистые волосы за уши. Несмотря на кровь, перепачкавшую лицо, она выглядела слабой и хрупкой, но я успел убедиться в том, что это не соответствовало действительности.
- Сейчас я ненавижу олдермена, - заявила Кинетрит. - Из-за его алчности погиб мой брат. До меня ему нет никакого дела, потому что я женщина. Потому что я не моя мать, - добавила она, и ее лицо тронула глубокая печаль. - Я не могу унаследовать его власть. Он даже Веохстана готов был принести в жертву.
- Почему?
- Гибель моего брата дает олдермену законное основание объявить войну Мерсии. Веохстан находился под покровительством короля Кенвульфа, ведь так?
- Неужели ты думаешь, что Эльдред желал смерти своему сыну? - спросил я, вспоминая мельников и крестьян, которых олдермен отправил вместе со мной освобождать Веохстана.
- Не знаю. - Кинетрит засмеялась, потом чуть помолчала и решительно тряхнула головой. - Я не могу допустить, чтобы ты убил олдермена, даже если тебе представится такая возможность.
Трудно было поверить, что рядом со мной находилась та самая девушка, которая, хихикая, вбежала в церковь короля Кенвульфа, когда я выбрался из гроба. Она по-прежнему оставалась красивой, но в ней появилось что-то неизмеримое, похожее на глубокое ущелье.
Я не знал, что ей сказать, но все-таки пробормотал:
- Эльдред должен заплатить за предательство. Иного пути нет. Он умрет, или все мы будем обесчещены.
Кинетрит заморгала, прогоняя из глаз капельки дождя. Прозрачные водяные бусинки висели на ее длинных ресницах и стекали по щекам.
- Есть еще один путь, - поджав губы, произнесла она. - Можно забрать его серебро и исчезнуть. Евангелия, переписанные святым Иеронимом, ослепили Эльдреда. Мы заберем его деньги и будем в безопасности. Это станет твоей местью. В безопасности, Ворон, - повторила Кинетрит.
Должен признаться, эти слова показались мне сладкими, как мед. Я вспомнил то, что сказал мне Сигурд, перед тем как поднял меч и бросился на англичан. Я мог бежать вместе с Кинетрит. Быть может, со временем она полюбит меня, я всажу свое семя ей в чрево, и у нас вырастут дети, глаза у которых будут зелеными, как у нее, а не красными. Быть может, мы состаримся и умрем, а наши потомки будут долго помнить нас.
Но я был норвежцем с красным глазом.
- Я убью Эльдреда и выброшу книгу Белого Христа в море в качестве подношения Ньорду, - решительно произнес я и двинулся вперед.
От резкого движения щит ударил меня по спине. Кольца бриньи зазвенели. Дочь моего врага молча пошла вперед, обратив влажное лицо к молодому рассвету.
Приближаясь к землям олдермена Эльдреда, мы старались ничем не привлекать к себе внимания. На мельнице, стоявшей на берегу быстрого ручья, я заплатил мельнику две маленькие серебряные монеты за пустой мешок из-под муки, в который сложил доспехи, кроме щита, оставшегося висеть за спиной. Кинетрит смыла кровь брата. В простом платье из небеленой холстины, теперь кое-где испачканной бурыми пятнами, никто не признал бы в ней дочь олдермена. Но одного вида моего щита, покрытого зазубринами, было достаточно. Крестьяне, которые попадались нам на торных дорогах, ведущих к замку Эльдреда, с опаской обходили нас стороной. За последние несколько недель местные жители вдоволь насмотрелись на всевозможных воинов. Должно быть, они чуяли в согревающемся летнем воздухе дуновение крови, ибо подозрительно косились на нас и старались держаться подальше.
Мы шли всю ночь и на следующее утро оказались у деревянных стен маленькой крепости олдермена Эльдреда. Я не хотел отпускать Кинетрит одну, опасаясь того, что мог бы сделать Маугер, если он еще был жив, чтобы не дать ей рассказать отцу правду о смерти Веохстана. Но девушка заверила меня в том, что ей ничего не грозит. Даже если Маугер вернулся к своему господину после сражения в лесу, то не посмеет ничего сделать с ней здесь, несмотря на то что она предупредила норвежцев о западне, приготовленной для них.
Я обещал ждать возвращения Кинетрит с известиями о том, как обстоят дела внутри крепости. Девушка, вероятно, была права, но я шепотом обратился с молитвой к Локи, богу коварства и обмана, прося у него, чтобы она вернулась как можно скорее, живая и невредимая. Одину я не молился, так как не знал, насколько низко упал в глазах Отца всех, покинув волчью стаю в трудную минуту.
Едва молитва успела сорваться с моих уст, как я подложил под голову свернутый плащ и крепко заснул во рву, за густой живой изгородью из боярышника и орешника.
- Ворон, проснись! - Голос Кинетрит был тихим и настойчивым.
Она вернулась, прежде чем мои сны успели приобрести очертания, и принесла с собой льняной мешок, в котором что-то лежало.
- Просыпайся же! Эльдред уже на берегу. Он ждет попутного ветра, чтобы выйти в море. Олдермен забрал с собой свое серебро.