Обремененные разделанными тушами, мы вшестером медленно двигались по скользкой дорожке, стараясь не оступиться и не упасть. Я заметил, что звон в кузнице прекратился, и вполголоса выругался.
- Ребята, вижу, вы собираетесь устроить еще то пиршество!
Голос всадника, покрытого татуировкой, был громким и уверенным. Он отличался накачанной мускулатурой, его обнаженные руки украшали многочисленные серебряные браслеты. Глум догадался, что разговор шел о мясе, кивнул и похлопал тушу, лежащую на плече.
- К сожалению, никакого пиршества не будет, - сказал я и устало усмехнулся. - Мой господин отправляется в паломничество за море. Надо приготовить припасы для длительного путешествия. Все это мясо мы засолим. Его должно будет хватить нам на многие недели. Пусть Господь сохранит нас и благословит наше убогое судно! - Я улыбнулся. - Эостервин заверил меня, что мы еще никогда не пробовали такой вкусной говядины.
Воин поднял косматые брови и проворчал:
- Эостервин бахвалится, словно король, у которого два члена.
Затем он оглянулся на своего спутника, мужчину в годах. Рукоятка и ножны его меча были украшены драгоценными камнями.
- Что с тобой случилось? - спросил второй всадник, кивая на мой завязанный глаз.
Я остановился, обернулся к ним лицом, а скандинавы тем временем продолжали спускаться вниз.
- От молота отлетела окалина и попала мне в глаз, господин, - сказал я, пожал плечами и потрогал повязку, закрывающую мою особую примету. - Я был подмастерьем у кузнеца, но мне пришлось искать себе новое занятие. Впрочем, не могу сказать, что сожалею об Эофервике, моем прежнем хозяине. Он оказался тем еще сукиным сыном.
- Что ж, должно быть, твой новый господин - достойный христианин, - сказал пожилой мужчина. Он сидел в красивом дорогом седле, распрямив спину и положив руки на луку. - Паломничество - достойное предприятие. Хорошо было бы, если бы все мы обладали стойкостью духа, необходимой для такого дела, и могли бы оставить свои мирские, земные обязанности, - усмехнулся всадник.
- Если и есть на земле человек, которому уготовлено место по правую руку от Господа, то это мой хозяин, который не успокоится до тех пор, пока не найдет то, что ищет, - сказал я, а пожилой всадник вопросительно поднял брови. - Он хочет прожить свою жизнь достойно, мой господин, - добавил я и почтительно склонил голову.
- Так это его корабль причалил к белым скалам? - спросил знатный мужчина, с длинного носа которого срывались капли дождя.
- Да, господин, - ответил я, не видя смысла лгать и еще больше будить подозрительность незнакомцев. - Мы собираемся выходить в море с отливом, если, конечно, ветер будет благоприятный.
- Вы хотите отплыть ночью? - спросил пожилой всадник и поглядел на своего спутника.
- Наш кормчий утверждает, что знает море лучше любого язычника, - с гордостью произнес я, осеняя себя крестом. - Лорд Эльхстан вверяет Всевышнему направлять нас и оберегать от опасностей.
- В таком случае передай своему господину, что мы закроем глаза на налог, который он должен нам заплатить за то, что пристал к нашему берегу. Нельзя брать деньги с благочестивого паломника, отдавшего сердце Господу.
- Благодарю вас, господин. Я передам ему ваши слова. Не сомневаюсь, мой господин помолится за вас в храме, - сказал я и отвесил низкий поклон.
В этот момент маленький нож с резной костяной рукояткой вывалился из-за пазухи и повис на кожаном шнурке. Я как ни в чем не бывало убрал его, развернулся и продолжил путь по тропе, ожидая услышать за спиной лязг мечей, покидающих ножны. Вместо этого послышались щелчок языком, конское ржание. Я понял, что англичане развернули лошадей, и облегченно вздохнул.
- Они вернутся? - спросил Глум, когда я догнал норвежцев.
- Думаю, могут. Будь моя воля, я привязал бы "Змей" к спине Свейна и сказал бы ему, что в открытом море его ждет сама Фрейя, раздвинувшая ноги.
- Ты хорошо постарался, парень, - усмехнулся Улаф. - Сигурд будет доволен.
- Уговори его как можно быстрее выйти в море, - сказал я, гадая, узнали ли всадники языческий нож с костяной рукояткой, покрытой резными изображениями зверей. - Умоляю, - добавил я.
Улаф вопросительно поднял брови, и я догадался, о чем он подумал. Сигурд - не тот человек, которого можно заставить сделать что бы то ни было.
Мы приблизились к Торульфу, дежурившему на скале, с которой открывался вид на маленькую бухту. При нашем появлении он выпрямился и начал пожирать взглядом разделанные туши, лежавшие у нас на плечах.
- Оставьте что-нибудь для меня! - взмолился Торульф, когда мы начали спускаться по узкой скользкой тропе.
На берегу, подальше от дохлого кита, скандинавы собрали дерево и разводили костры для готовки.
- Будь начеку, Торульф, или я посажу тебя на вяленую треску до тех пор, пока у тебя не вырастут плавники и ты не станешь пить морскую воду! - пригрозил Глум. - Мы сейчас не в Гаральд-фьорде. Здешнему народу начхать на слова твоего отца о том, какой ты славный парень и как любишь свою мамочку. Англичане пригвоздят твою шкуру к двери церкви и будут плевать в нее дважды в день.
Эльхстан, увидев меня, отрывисто кивнул и осенил свою грудь крестным знамением. Я понял, что он, конечно же, молился о моем благополучном возвращении.
Мы сложили почти все мясо в тесные трюмы кораблей. Сигурд приказал разжечь костры и пожарить два здоровенных куска красной говядины, испещренной тонкими белыми жилками жира. Дождь не прекращался, но дерево, выброшенное прибоем на берег, было белым, как кость, и совершенно сухим, так что гореть оно должно было хорошо.
Улаф перехватил мой взгляд, почесал косматую бороду и едва заметно кивнул. Я увидел, что он направился к ярлу, и подошел ближе.
- Сигурд, уходим отсюда поскорее, - с непринужденной улыбкой сказал кормчий. - Пусть нас отделит от англичан хоть немного рассола.
- Наши люди промокли и проголодались, Улаф, - возразил предводитель, вытащил из светлой бороды вошь и раздавил ее ногтями больших пальцев. - Мы не уйдем без сытной трапезы. К тому же ветер дует с юга. Я не заставлю их грести против ветра с пустыми желудками.
Улаф выжал дождевую воду из длинных седеющих волос и заявил:
- Оставаясь у берега, мы идем на риск.
- Если бы нами повелевал страх, мой старый друг, то мы сидели бы дома и никогда не выходили бы в море, - ответил Сигурд, откидывая назад светлые волосы и перетягивая их шнурком. - Если ты беспокоишься насчет англичан, то знай, что мы отплывем с восходом луны. Но дай людям поесть, прежде чем заставлять их грести. - Он усмехнулся. - Наши отцы не привыкли ходить за плугом, так?
Улаф кивнул, принимая решение ярла, и тут к ним подошел Глум. Он подобрал с песка сухие водоросли и подбросил их в воздух, проверяя, откуда и с какой силой дует ветер.
- Сигурд, мальчишка считает, что англичане могут пожаловать к нам в гости, - заявил кормчий "Лосиного фьорда", прикоснулся к рукоятке меча, чтобы вызвать удачу, и оглянулся на меня.
Я подошел ближе, посмотрел на Улафа в поисках поддержки и сказал:
- Мой господин, англичане отнеслись к нам с большим подозрением. Это было видно по их глазам.
Лицо Сигурда потемнело.
- Я не стану бежать от англичан, Глум, - решительно промолвил он. - Трусы у Одина не в чести.
Кормчий залился краской, собрался было что-то сказать, но смолчал, развернулся и быстро удалился.
- Сними повязку, Ворон. - Сигурд смотрел на меня, и его бороду рассекала тонкая улыбка.
- Ворон? - переспросил я, с облегчением снимая промокшую насквозь тряпку, закрывавшую кровавый глаз.
Ярл кивнул и объяснил:
- У Отца всех было два ворона: Хугин и Мунин. Рассудок и память. Ночью эти большие птицы восседают у него на плечах, но каждое утро улетают, чтобы посмотреть, что происходит на белом свете. Они являются посланцами Одина. Ты пришел от Отца всех и напоминаешь мне их. К тому же нельзя ждать, что мои люди станут называть тебя английским именем. - Сигурд указал на Флоки Черного и остальных норвежцев. - Оно застрянет у них в горле.
- Ворон, - едва слышно повторил я, словно пробуя это имя на вкус.
- Да, Ворон, - подтвердил Сигурд и кивнул Улафу.
Тот подошел ко мне и вручил меч в кожаных ножнах.
Я дрожащими руками принял оружие и внезапно онемел, словно старик Эльхстан. Сигурд улыбнулся и стиснул мне плечо. Они с Улафом вернулись к костру, а я все стоял, сжимая меч так, будто это было величайшее сокровище на свете.
Эльхстан наблюдал за мной. На его лице появилась печаль, такая же отчетливая, как и глубокие морщины, свидетельство прожитых лет. Но мне было все равно, ибо я получил меч. Умерло имя, которое дал мне два года назад человек, нашедший меня. В отличие от большинства скандинавов я был черноволосым. Сигурд верил, что я пришел от Одина, Отца всех.
Так я стал Вороном.