II
В одном из вагонов состава у печки-буржуйки сидело двое мужчин. В вагоне было душно. По левую и правую стороны от дверей находились двухъярусные нары, свет от фонаря "летучая мышь" слабо освещал лежащие на них тела людей. Слышался храп, стоны, натуженный кашель.
Один из сидящих у печки мужчин взял полено и открыл дверцу буржуйки. Пламя осветило его лицо. Это был человек в годах, лет пятидесяти. Седые, небольшие усы не старили его лицо. За очками, в тонкой металлической оправе, прятались ясные, голубые, с добрым прищуром глаза. Одет мужчина в телогрейку, брюки заправлены в кирзовые сапоги. Он некоторое время задумчиво всматривался в пламя печи, затем аккуратно сунул полено в пляшущие языки пламени, закрыл дверцу печи и обратился к сидевшему рядом второму мужчине: -
- Петрович, давай-ка подогреем кипяточку. Кажется здесь долго простоим. Вон охрана забегала.
- Сейчас изладим, Семен Николаевич - согласился Петрович, ставя чайник на печку. - И когда все это кончится, народ уже совсем измаялся. Почитай две недели в дороге. Баб да детишек жалко. Баньку бы сейчас, да постельку чистую.
- Да, скорей бы уже на место определиться ответил его собеседник.
- Ну-ка тихо - поднял руку Петрович.
Оба замолчали и прислушались. Снаружи вагона слышались мерные металлические звуки.
- Семен Николаевич, кажется осмотрщики вагонов постукивают - сказал Петрович.
Он подошел к двери и наклонился к полу. Металлические звуки от удара молотком по колесам вагонов приближались и вскоре были слышны у самых дверей вагона.
9
Петрович легонько постучал костяшками пальцев по двери и прошептал в давно проковырянную щель между досками:
- Эй, браток.
Металлический стук стих. Чувствовалось, что кто-то стоит снаружи вагона у дверей. После некоторого молчания за стеной тихо ответили:
- Что надо?
- Какая станция? - спросил Петрович и прижал ухо к щели.
- Котлас.
- А где это?
- Это на слиянии рек Северной Двины и Вычегды.
- А дальше куда повезут?
- Все, приехали. Дальше наверно но реке отправят.
Металлический стук возобновился и стал удаляться.
Петрович поднялся с колен, вернулся к печке, присел к Семену Николаевичу и передал услышанное ему:
- Кажется приехали.
- По железной дороге да, а вот далеко ли по реке отправят - задумчиво сказал Семен
Николаевич, пошевеливая кочергой в печке. - Пей, готов кипяток.
Оба занялись скудным чаепитием. обсуждая возможные варианты их дальнейшего следования и завершения пути.
В углу на нижних нарах, кто-то зашевелился, затем встал и подошел к печке. Это была девушка лег двадцати с небольшим. На ней была меховая жилетка и длинная суконная юбка. На голову был накинут большой шерстяной платок. Одежда не могла скрыть ее высокую статную фигуру. Лицо было привлекательным. Особенно выделялись большие голубые глаза.
Девушка скинула платок и вьющиеся, светлые волосы локонами упали ей на плечи:
- Папа, почему не спишь? - обратилась она к мужчине, которого звали Семеном Николаевичем.
- Что-то пс спиться - ответил тот и подвинулся, освобождая дочке место на скамейке:
- Не холодно, Анна?
- Нет, нормально. Хорошо поспала, а вот от кипяточка бы не отказалась.
Чаепитие продолжили уже втроем. Петрович принес несколько сухариков и небольшую глызку сахара:
- Вот еще на пару кружек осталось. Где-то в темноте на нарах послышался приглушенный стон. Анна отставила кружку с кипятком и встала:
- Пойду посмотрю, кажется деду Матвею опять хуже стало.
Она поправила платок и отправилась в сторону нар, где мучился в жару уже давно болевший дед Матвей. Петрович проводил Анну взглядом и обратился к Семену Николаевичу:
- Хорошая у тебя дочка. Семен Николаевич. Душа добрая, да и сама из себя ладная. Жалко свадьба у них с Алексеем сорвалась из-за утих событий. Хорошая была бы пара. Алексей-то с отцом через вагон от нас. Я какой-то день видел его, когда нас за дровами выводили. Дай бог, может на новом месте все устроится и свадьбу сыграют.
- Дай бог - кивнул головой Семен Николаевич и встал - Пойду прилягу, а попозже деда Матвея еще посмотрю, да микстурой его напою.
Он пошел к нарам, вернулся с кожаным саквояжем, порылся в нем при свете лампы, достал какие-то порошки в упаковке и подозвал Анну:
- Дашь это деду Матвею сейчас, а с рассветом я его послушаю. У Натальи сынишка вон тоже расхворался. Сивков кашлем исходит. Болеют люди, а лечить стало нечем. Питание скудное и условия в вагоне такие, что еще несколько дней в такой дороге и уже весь состав можно будет в лазарет отправлять или на погост. Посиди маленько с Петровичем, а я постараюсь соснуть маленько.
Семен Николаевич закрыл саквояж, сделал из кружки глоток остывшего чая и направился на свое место на нары.
Анна проводила отца печальным взглядом, прихватила чайник с кипятком и вернулась к деду Матвею. Петрович еще раз подкинул дров в печку, решил, что тепла в вагоне хватит на пару часов и отправился тоже на нары.
Анна, напоив деда Матвея, подошла к отцу. Тот лежал с краю на нижних нарах лицом к стенке. Анна набросила на него байковое одеяло и прошептала:
- Папа, ты подольше поспи. Если понадобиться, я тебя разбужу.
Отец ничего не ответил. Лежа с закрытыми глазами он никак не мог уснуть. Память вернула
его в прошлое, и он почти заново переживал все произошедшее ранее.
III
В глазах стояла живая картина. На крутом берегу Волги в зелени домов кутались дома жителей села Глянцево. Посреди села стоит высокая кирпичная церковь. Вниз но улице, в трех домах от нее, из-под цветущих яблонь резными наличниками выглядывал дом фельдшера Уварова Семена Николаевича. Он жил в этом доме с дочерью Анной. Жена умерла, когда Анне было двенадцать лет. С тех пор все хозяйство по дому легло на плечи сестры Уварова - Дарьи. Это была тихая спокойная женщина, часто проводящая время под образами. Ее набожность вызывала уважения у близких к ней людям. Дарья чувствовала это и отвечала взаимной заботой. Она была старше брата, замуж никогда не выходила, и семью брата считала своей семьей.
Уваров с утра принимал больных во второй половине дома, где находился медпункт, днем посещал больных на дому, раз в неделю ездил в город за лекарствами. Свободное время почти всегда проводил на реке или в лесу. Тяжело переживая смерть жены, Уваров находил успокоение в охоте и рыбалке. Часто брал с собой и Анну. Она была способной ученицей и с годами успешно осваивала охотничьи премудрости. Могла быстро разжечь костер, освежевать любую дичь и разделать рыбу, связать сеть, зарядить патроны, сбить в лет дикую утку.
В селе добродушно посмеивались - фельдшер-то наш из девки парня делает. Как бы ухажеров отец от девки не отвадил. Но тайных вздыхателей у Анны хватало, к чему она относилась довольно спокойно. Когда Анне исполнилось восемнадцать лет, Уваров купил ей ружье и Анна теперь частенько ходила одна на Волгу, в лес.
После окончания педучилища, Анна стала учительствовать в школе. Дети любили ее, а сельчане были довольны учительницей. От женихов не было отбоя, но выбрала она Алексея Лаврова и выбрала давно, когда еще девчонкой с ребятами бегала на Волгу и лазала за яблоками в соседские сады. Это была неразлучная пара во всех проделках. Дружба с годами крепла и затем переросла в любовь. Дело шло к свадьбе.
Семья Лавровых имела средний достаток. Глава семьи - Степан был крепким хозяином, любил землю, держал скот. В зимнее время мастерил мебель, какую не всегда в городе найдешь. Сыновья Алексей и Илья были хорошими помощниками. Старший Илья был женат, но жил со своей семьей в родительском доме. Женщинам в доме работы хватало. Зимой ткали полотно, половики на пол, которые потом легко раскупались на весенних ярмарках. Летом вообще отдыха не было, то посевная, то сенокос, то уборочная. Достаток в семье доставался большим трудом членами всей семьи.
Само село мало пострадало от гражданской войны. Многие мужики возвращались с войны, жадно принимались за тяжелую крестьянскую работу. Осваивали пустоши, очищали луга от затянувшего их кустарника, валили лес под строительство новых дворов. Не гнушались в зимний период поработать топорами и по найму. Благо плотницкое дело в селе было почетным и здешние специалисты по дереву ценились во всей округе.
Но немало на селе было и тех мужиков, которые провоевав несколько лет, не нашли себя в мирной жизни. Идеи мировой революции не выветрились в головах бывших солдат. Неустроенность в жизни и бедность объединила их. В селах и деревнях шли постоянные митинги и собрания, создавались комитеты бедноты. Зажиточная часть крестьянства, а то и просто люди с достатком вызывали у бедноты чувство ненависти, подогреваемое руководством партийных ячеек.
Советская власть не могла ничем помочь бедноте, и пошла по старому, испытанному пути. Отобрать у тех, кто хоть что-то имеет и раздать тем, у кого этого нет, то есть уровнять всех в бедности и выполнить один из основных принципов революции - равенство своих граждан.
В стране остро не хватало продовольствия. В деревнях появились продотряды, вводилась продразверстка. В состоятельных дворах забирали скот, выметались закрома вместе с семейным запасом, описывалось и изымалось имущество. Колхозы создавались под стон и плач. Коллективизация проходила по всей стране. Колхозы создавались насильственным путем. Противящихся этому процессу объявляли кулаками, их пособниками и чуждым элементом советской власти. Каждому партия большевиков воздавала по "заслугам".
Церемониться было не в ее правилах.