Сонное зелье шотландских колдунов изготовляется из сока листьев салата латука. При этом, листья сначала опаляются огнем, а потом охлаждаются подо льдом. К соку добавляется отвар из табачных листьев, называемый испанцами lechuga pequena. И, наконец, третья составляющая – это экстракт из лепестков полевого мака. Эта смесь создает мощное наркотическое зелье. Выпивший его человек кажется мертвым.
Теперь расскажу вам, матушка, в двух словах, как я поняла способ пробуждения. Одни лишь прижигания конечностей ничему бы не помогли. Пробуждение – это сложный ритуал, где все движения и пение заклинаний должны производиться в точной последовательности. Все, как в венгерских сказаниях, которых так много знает моя подруга. Там говорится, что, даже имея золотой ключ к хрустальной двери, за которой укрыты сокровища Офена, ее невозможно открыть, если не знаешь волшебные слова: "мара морандо".
Я поцеловала Анри в лоб. Он раскрыл глаза, непонимающим взором посмотрел в темноте на потолок грота и, наконец, узнав нас, улыбнулся. Потом, обнаружив скелет старика Адхи, произнес с мрачной иронией:
– Хорошего напарника они мне нашли, нечего сказать!
– Нужно бежать! – торопила Флора. – До восхода солнца мы должны подальше уйти от этого места.
Анри уже встал.
У расселины стояли отвязанные кони. Флора, великолепно управляя молодым жеребцом, поехала первой. Ей уже много раз приходилось здесь бывать. Хорошо зная эти места, она была проводником. Еще при луне мы покинули окрестности Баладрона. Восход нас застал в Эскуриале, а к вечеру мы прибыли в испанскую столицу Мадрид. Я была несказанно счастлива, оттого, что Анри согласился оставить Флору с нами. После того происшествия она не могла вернуться в свой табор, – собратья не простили бы ей измены. Анри сказал:
– Вот и хорошо, малышка Аврора, теперь у тебя есть сестра.
В течение месяца все было хорошо. Флора захотела познакомиться с таинствами и обрядами христианства. За несколько недель до нашей с ней встречи ее крестили в храме Преображения, и теперь мы с ней вместе отправились к исповеди и причастию. Мы ходили на службу, проводимую святым братством специально для детей и подростков. Для посещения церкви Анри нам обеим купил по длинному темному платью с монашеским капюшоном. Флора была искренне верующей, но ее набожность не всегда соответствовала принятым канонам.
Одним прекрасным утром, когда мы обычно отправлялись в церковь, я к удивлению обнаружила, что бедняжка Флора, или, точнее Мария де ла Санта Круц вместо темного платья надела свой разукрашенный блестками костюм гитаны.
– Бедная птичка, – посочувствовал ей Анри. – Сколько ты не пытаешься взлететь, тебя все тянет на землю.
Мамочка, если бы вы знали, как я плакала! Я ведь так любила мою милую Флору. Любила от всего сердца. Я обняла ее, предчувствуя разлуку, и она плакала вместе со мной. Но не могла с собой совладать. Ее неудержимо тянула на улицу романтика цыганской вольницы.
Она ушла, пообещав скоро вернуться. Но, увы, на другой вечер я увидела ее на Плаца Санта. Окруженная гуляющей публикой, она плясала под баскский бубен, а потом гадала на картах и предсказывала желающим узнать судьбу по линиям руки.
Мы жили в небольшом доме на тихой опрятной улочке с тыльной стороны Кале Реаля (королевского дворца). Сзади невысоких по большей части новых домов простирались фруктовые сады. Наверное, только лишь то, дорогая матушка, что я по крови француженка, мешает мне в Париже тосковать по прекрасному климату Испании.
Мы больше ни в чем не испытывали нужды. Анри очень быстро занял в Мадриде свое место среди лучших резчиков декораторов по оружию. Правда, он еще не достиг зенита своей славы, в скором времени, позволившей ему сделаться состоятельным синьором; но в среде профессионалов уже признали и по достоинству оценили его мастерство.
Для нас настала пора благополучия. Иногда по утрам меня навещала Флора. Она сетовала на то, что мы теперь редко видимся. Но когда я предлагала ей вернуться в наш дом, она отшучивалась и убегала танцевать на Плаца Санта.
Как то Анри сказал:
– Аврора, эта богемская синьорита тебе в подруги не годится.
Не знаю почему, но с того времени мы с Флорой стали все больше отдаляться. Наши встречи становились реже и холоднее. Когда Анри что-то говорил, я верила ему всем сердцем. Все, что не нравилось ему, начинало не нравиться и мне. Разве он не заслужил такую любовь, матушка? И все-таки, бедная маленькая Флора, с какой радостью я бы ее, обняла, если бы вдруг сейчас встретила!
Через два три года жизни в Мадриде в моей судьбе началось долгое трудное испытание. Однажды Анри мне сообщил, что ему придется на некоторое время меня покинуть.
Теперь, когда уже все позади, я порой не могу объяснить самой себе, как я тогда пережила два бесконечно долгих года, не видя моего друга, человека к которому привыкла настолько, что не могла без него, казалось, и дня прожить. Когда я вспоминаю, о этих двух страшных годах, они мне кажутся длиннее всей моей остальной жизни.
Я знала, что Анри долго копил деньги, чтобы предпринять какое-то важное путешествие в Германию и Италию. Только во Францию почему-то ему была дорога заказана. Причины, побудившие его отправиться в долгую поездку, до сих пор мне не известны. Но еще до его отъезда произошел один случай, о котором я должна вам поведать, дорогая матушка.
Однажды с утра, он как обычно, отправился в свою оружейную мастерскую. Я вошла в его комнату, чтобы прибраться. Один из ящиков его письменного стола был выдвинут. (Обычно он был закрыт на ключ.) на столе лежал большой пожелтевший от времени конверт, запечатанный двумя сургучными гербовыми печатями на шнурках. Присмотревшись к оттиску, я на обеих прочитала латинскую фразу "Adsum". Святой отец, у кого я исповедаюсь, объяснил мне, что в переводе на французский это значит: "Я здесь!"
Вы, конечно, помните, матушка, что этим девизом мой друг Анри вдохновлял себя, когда один противостоял шестерым моим похитителям, еще там в Венаске. "Я здесь!" "Я здесь!", восклицал он и рубил налево и направо тяжелым лемехом. На конверте была еще одна печать, церковная. Я вспомнила, что этот конверт за тремя печатями уже однажды мне попадался на глаза. Это произошло, когда мы покидали дом фермера на берегу Аргы. С перевязанным плечом, (наша одежда сушилась на подоконнике), он встревожено что-то искал и, наконец, найдя на дне моего вещмешка этот конверт, был очень счастлив.
И вот теперь, этот самый конверт лежал на его письменном столе. Рядом с ним находился листок, с какими то записями. Я не удержалась от того, чтобы прочитать. Знаю, что поступила плохо. Но, матушка, я думала, что эти строки помогут мне узнать, куда и зачем он намерен без меня отправиться. На листке не было ничего, кроме каких-то имен и адресов. Ни одного из них я не знала, но поняла, что это те люди, с которыми Анри намеревался повстречаться и ради этого покидал меня. Привожу дословно все, что я прочитала на этом листке:
"1. Капитан Лоррен – Неаполь.
2. Штаупитц – Нюрнберг.
3. Пинто – Турин.
4. Эль Матадор – Глазгоу.
5. Жоель де Жюган – Морле.
6. Фаёнца – Париж.
7. Сальдань – Париж.
И в конце два номера, перед которыми пока не были проставлены имена №№ 8 и 9"…
Глава 5. Аврора обращает внимание на маленького маркиза
"… Прежде всего, закончу рассказ о странном списке, что я нашла на письменном столе. Когда после двухлетнего отсутствия Анри, наконец, вернулся, я опять увидела этот листок. Некоторые имена и адреса теперь были вычеркнуты, – без сомнения те, кого за это время ему удалось встретить. И, наоборот, бывшие пропуски теперь заполнили новые имена.
Капитан Лоррен, означенный номером 1, был вычеркнут. Поверх номера 2, где стояло имя Штаупица, тоже прошла жирная черная линия. То же самое с Пинто, Матадором и Жоелем де Жюганом. Номер 5 был перечеркнут кроваво красным чернилом. Фаёнца и Сальдань остались нетронутыми. Против цифры 8 появилось имя Пейроль, против 9 – Гонзаго. И тот и другой были помечены словом Париж".
"… Два года, дорогая матушка, я жила, его не видя. Чем он задумался все это время? Почему его действия всегда остаются для меня загадкой? Эти два года показались мне двумя столетиями. Удивляюсь сама, как я смогла столько дней прожить без него. Если бы его отняли у меня сейчас, я точно бы умерла.
Перед отъездом он отдал меня на попечение женского монастыря. Послушницы, монахини и сама матушка настоятельница были ко мне добры и, видя мою тоску, утешали, как могли. Мой друг увез с собой всю мою радость. Я теперь не пела и не смеялась. Зато, когда он, наконец, вернулся, как я была счастлива! Кончилась, наконец, моя долгая мука. Я не находила слов, чтобы высказать ему мою радость.
Поцеловав меня при встрече, он задумчиво произнес:
– Вы уже совсем взрослая, Аврора. Я даже не предполагал, что вы будете такой красивой.
Красивой! Он считает меня красивой! Когда он это сказал, мне было шестнадцать и семнадцать. Не могу описать новой радости, от которой при этих словах забилось мое сердце.
В тот же день, когда Анри вернулся, он взял меня из монастыря, и мы вернулись в наш дом за Кале Реалем.
Анри к нам пригласил двоих слуг: пожилую женщину по имени Франсуаза Беришон и ее внука Жана Мари.
Увидев меня, Франсуаза пробормотала:
– Господи, как она похожа!
– На кого я похожа? – подумала я.