Кокардас и Паспуаль обедали с полудня до сумерек. Оба обладали поистине героическими желудками. Кокардас побагровел, как остаток вина в его бокале. Паспуаль, наоборот, был бледен, как полотно. Выпивка проявлялась на их лицах по – разному, подчеркивая различие их темпераментов. Однако это различие не касалось их обоюдной слабости к оттопыренным ушам, особенно если уши украшали голову хама. От вина друзья осмелели. К тому же нужды разыгрывать скромность больше не было. Они были с головы до ног одеты во все новое. Огромные блестящие сапоги с отворотами, лиловые фетровые шляпы, (они еще не успели примяться, топорщились не там, где нужно и надувались на манер резинового шарика), новехонькие шелковые штаны и просторные чуть приталенные камзолы были под стать своим лихим хозяевам.
– Черт возьми, дружочек, – сказал Кокардас Паспуалю, – мне почудилось, этот расфуфыренный павлин что-то нам говорит.
Не очень-то он вежлив… – мягко отозвался Амабль, держа обеими руками фарфоровый графин с недопитым вином.
– Спокойно, малыш, сейчас я тебе, его вручу, чтоб мне провалиться! – предупредил гасконец. – Но будь поосторожнее с фаянсовой посудой. Не разбей графин.
С этими словами Кокардас Младший не вставая с места, поймал Пейроля за ухо и, повернув его вокруг оси, отослал в руки Паспуаля. Тот, не менее виртуозно повторив процедуру с другим ухом, вернул его гасконцу. После того как Пейроль два – три раза повторил нехитрые па этого неожиданного для себя танца Кокардас ему сказал:
– Дражайший мой, вы на минуту забыли, что имеете дело с благородными людьми. Постарайтесь впредь это помнить.
– Да уж, постарайтесь мсьё, – присовокупил по старой привычке поддакивать своему мэтру Амабль Паспуаль. Оба поднялись, чуть пошатываясь, из-за стола. Пейроль одной рукой приводил в порядок свой костюм, другой поглаживал покрасневшие уши.
– Перепились, негодяи! – пробормотал он.
– Черт возьми, ему, похоже, мало! – возмутился Кокардас.
– Очень похоже! – дополнил Паспуаль, и они, один справа другой слева, прицелились к ушам фактотума в намерении повторить урок. Но тот, быстро ретировавшись, возвратился к Гонзаго. Разумеется, он не рассказал о неудаче, постигшей его уши. Гонзаго, отправляя Пейроля к мастерам клинка, запретил ему рассказывать о судьбе Сальданя и Фаёнца. Предосторожность излишняя так как у того не было никакого желания вступать в разговоры с Кокардасом и Паспуалем.
Несколько секунд спустя, прошагав, бряцая клинками о ножны, вдоль анфилад, вновь ставшая неразлучной пара виртуозов холодного оружия вошла в залу, где их ждали Гонзаго с Пейролем. Их шляпы были лихо заломлены набекрень а ла Мефистофель, штаны уже успели подмяться, а на белых рубашках виднелись подтеки красного вина, – ни дать ни взять головорезы с большой дороги. Они заявились с шумом, этаким залихватским кандибобером, – Кокардас неподражаемо привлекательный; Паспуаль – столь же неподражаемо уродлив.
– Поприветствуй, мой милый, – шепнул опровансившийся гасконец своему другу. – И поблагодари монсиньора.
– Хватит! – мельком взглянув на них, оборвал Гонзаго.
Они мгновенно замолчали и приняли позу, близкую к той, что выполняется по команде "смирно". Наши храбрецы стремились показать, что умеют подчиняться тому, кто им платит.
– Вы твердо стоите на ногах? – спросил Гоназго.
– Как никогда. Я выпил всего один бокал вина за здоровье монсиньора, – не моргнув глазом, но пару раз икнув, ответил Кокардас. – Крапленый туз! По чести трезвости со мной никто не может сравниться.
– Это чистейшая правда, монсиньор, – не без робости подключился Паспуаль. – Однако, я пьян еще меньше, потому что пил лишь воду подкрашенную вином.
– Дорогой мой! – произнес Кокардас, строго взглянув на нормандца. – Ты пил то же и столько же, сколько и я. Ни больше не меньше. Когда я научу тебя не лгать в моем присутствии? Ты ведь знаешь, что от лжи у меня болят зубы.
– Надеюсь, ваши шпаги не заржавели? – поинтересовался Гонзаго.
– Они в лучшем виде! – отозвался гасконец.
– И всегда к услугам монсиньра, – прибавил нормандец, исполнив реверанс.
– Очень хорошо, – сказал Гонзаго и повернулся к мастерам клинка спиной, которой они и поклонились.
– Видишь, дружок, – прошептал Кокардас, – он умеет разговаривать с людьми, носящими шпагу.
Гонзаго подозвал Пейроля. Гасконец с нормандцем прошли в глубину залы, то и дело задевая ножнами о стулья, и остановились недалеко от подмостков Гонзаго вырвал из блокнота страничку, где были записаны сведения, сообщенные доньей Круц. В тот момент, когда он передавал листок фактотуму, за приоткрытыми створками дверей появилась вездесущая фигура горбуна. Никто его не заметил. Увидев совсем близко от себя Гонзаго, он отпрянул и укрылся за дверью, но приложил с ней ухо. Вот, что он услышал. Пейроль, в набиравших силу сумерках с трудом разбирая буквы, читал:
– Улица Певчих, девушка по имени Аврора.
Если бы вы увидели в эту секунду лицо горбуна, то испугались бы от того, как сильно оно передернулось.
– Он знает! – с ужасом подумал горбун. – Откуда же он знает?
– Понятно? – спросил Гонзаго.
– Понятно, – ответил Пейроль. – Вам просто повезло.
– Людям вроде меня помогают звезды, – сказал Гонзаго.
– Куда поместить девушку?
– В особняк, где живет донья Круц.
Горбун шлепнул себя по лбу.
– Гитана! Конечно она! Да, но как узнала она сама?
– Полагаю, взять девушку будет не трудно, – размышлял вслух Пейроль.
– Только без шума. У нас сейчас не то положение, чтобы привлекать внимание. Осторожность и еще раз осторожность. Кто знает, нанесем удар мы, или получим его сами. Человек, которого мы ищем, живет в том же доме, где и девушка, могу в том поручиться.
– Лагардер! – в испуге пробормотал фактотум.
– Если будешь действовать умно, ты его не встретишь. Прежде всего, убедись, что его нет дома. Могу побиться об заклад, что в такое время его там нет.
– Когда-то он любил по вечерам выпить.
– Итак, если его нет, вот тебе план действий. Он не сложен. Во – первых, возьми пригласительный билет.
Гонзаго вручил фактотуму один из билетов на бал, предназначавшихся для Сальданя и Фаёнцы.
– Купишь новое бальное платье, такое же, как приобрел для доньи Круц. Отправишь носилки на улицу Певчих, оставишь их рядом с домом. Потом появишься перед девушкой и скажешь ей, что тебя прислал Лагардер.
– Это – игра в орлянку с жизнью и смертью, – сказал Пейроль.
– Что тебя так пугает? Когда она увидит красивое платье, драгоценные камни и золотые ожерелья, то придет в восторг. Тебе только останется сказать: "Это прислал вам Лагардер. Он вас ждет на балу у регента", – и девушка – наша.
– Неважно придумано! – внезапно раздался между Гонзаго и Пейролем чей-то скрипучий голос. – Девушка не поверит.
Пейроль резко отскочил, опрокинув какой-то стул; а Гонзаго ухватился за эфес своего клинка.
– Крапленый туз! – зашевелился вдалеке Кокардас. – Ты только погляди, брат Паспуаль! Погляди на этого человека!
– Ах! – ответил Паспуаль. – Если бы природа так обделила меня, если бы я не смог нравиться красивым женщинам, я бы наверное покусился на собственную жизнь.
Пейроль рассмеялся, как обычно поступают все трусы, когда осознают, что тот, кто их напугал, не опасен, и поднимая опрокинутый стул, с облегчением произнес:
– А – а, Эзоп II, он же Иона!
– Опять это странное создание, – усмехнулся Гонзаго. – Ты что же решил, что приобретя собачью будку, получил право бродить по моему дому? Что ты здесь делаешь?
– А что собираетесь делать вы на улице Певчих? – дерзко парировал горбун.
Пейролю этот ответ не понравился еще больше, чем его хозяину. Приняв надменную позу и окатив непрошеного гостя холодным взглядом, он отчеканил:
– Послушайте Эзоп! Я должен вас предупредить, что совать нос в чужие дела в этом доме не принято и весьма опасно.
Горбун неловко поклонился, словно намеревался начать оправдываться, но вместо того вдруг на своих кривых стремительно подкатил к Пейролю и выхватил у него из рук пригласительный билет.
– Ты что рехнулся? – крикнул Гонзаго.
Эзоп спокойно извлек из кармана перо и чернильницу.
– Да он и вправду сумасшедший! – сказал Пейроль.
– Не очень! Не очень! Разве что, самую малость! – говорил Эзоп, опустившись на колени между стульями и располагаясь на полу как за письменным столом. Чтобы разглядеть в сумерках собственный почерк он наклонил голову так, что его подбородок едва не касался паркета. Вскоре он поднялся и, вернув Пейролю приглашение, торжествующе произнес:
– Читайте!
Пейроль передал билет Гонзаго.
Гонзаго позвонил в колокольчик.
– Зажгите свечи! – приказал он вбежавшему лакею. – Не все. Только два канделябра над дверью.
Через несколько секунд, когда лакей покинул залу, Гонзаго прочитал на оборотной стороне билета:
"Дорогое дитя! Праздничный наряд и украшения – от меня. Я хотел тебе преподнести сюрприз. Оденься во все это. У дверей дома ждут два нанятых мной лакея с носилками. Они тебя доставят на бал в Пале-Рояль, где я с нетерпением жду твоего появления.
Анри де Лагардер".
Кокардас и Паспуаль издалека наблюдали эту сцену, ничего не понимая.
– Черт побери! – сказал гасконец. – Монсиньор глядит на эту бумажку с таким изумлением, будто не верит собственным глазам.
– Но этот маленький горбун, – заметил нормандец, – ты только посмотри на его лицо! При свечах, как и тогда средь бела дня он опять кого-то мне напоминает. Где я видел эти глаза?
Кокардас, пожав плечами ответил:
– Меня не интересуют мужчины ниже 5 футов и 4х дюймов.