– А как же я, с обидой произнес Паспуаль. У меня всего лишь 5 футов ровно.
– Запомни раз и навсегда, дружок. Ты исключение. Дружба! Пресвятая сила! Это хрустально чистая призма, через которую я тебя вижу светлого, розового, пухленького, как купидон, единственный сын, рожденный из пены Венеры.
Паспуаль благодарно пожал протянутую другом руку.
Кокардас верно заметил, – Гонзаго имел такой вид, будто его вдруг хватил столбняк. Он взирал на Эзопа – Иону чуть ли не с испугом.
– Что это значит? – наконец пробормотал Гонзаго.
– Это значит, – вежливо ответил горбун, – что написанным мной словам девушка наверняка поверит.
– Тебе известны наши планы?
– Я услышал, что вы хотите заполучить девушку.
– А ты знаешь, чем может обернуться то, что ты проник в чужие секреты?
– Чем обернуться? Хм. Скорее всего, хорошим заработком. Не так ли? – ответил горбун, потирая руки.
Гонзаго и Пейроль переглянулись.
– Но… – тихо, почти шепотом сказал Гонзаго, – почерк?
– У меня к этому особый талант, монсиньор, – ответил Эзоп II. – Мне достаточно один раз взглянуть на любой почерк и могу гарантировать полное сходство моей копии с оригиналом.
– Далеко пойдешь! Может быть, ты способен скопировать не только почерк, но и самого человека? А?
– Может быть и могу. Но только не этого. Этот такой большой. А я такой маленький. Как тут скопируешь?
– Ты его знаешь?
– Довольно неплохо.
– Откуда?
– Так. Чисто деловые отношения.
– Можешь что-нибудь о нем рассказать?
– Что рассказать, знаю, например, что вчера он нанес два удара, и завтра нанесет еще два.
Пейроль вздрогнул, на его лбу выступил холодный пот.
– В моем дворце в подвалах есть темницы, – мрачно заметил Гонзаго.
Горбун, не обращая внимания на прозвучавшую угрозу, махнул рукой и с сочувствием произнес:
– Эх, нерациональное использование полезной площади. Оборудуйте там погреба и сдайте их в аренду виноторговцам. Вот это будет дело.
– Мне думается, что ты его шпион.
– Совсем нелепая мысль. Интересующий вас человек не имеет за душой ни одного экю, а у вас миллионы. Хотите я вам его доставлю?
Гонзаго широко раскрыл глаза.
– Дайте мне этот билет, – сказал Эзоп II, указывая на последнее приглашение, которое Гонзаго все еще держал в руке.
– Зачем он тебе?
– Я отдам билет ему, и он выполнит то, что обещано в адресованной девушке записке. Он явится на бал к его высочеству регенту.
– Ну и ну! – воскликнул Гонзаго. – Да ты, приятель, уникальный негодяй!
– Ну что вы, что вы, – скромно возразил горбун. – Есть негодяи куда похлеще меня.
– Почему такое рвение мне услужить?
– Это моя слабость. Люблю служить тем, кто мне понравился.
– Ты хочешь сказать, что мы тебе понравились?
– Очень.
– И поэтому, чтобы быть к нам поближе ты решил расстаться с 10 000 экю.
– Вы о собачьей будке? – уточнил Эзоп. – Нет. Это нет. Здесь дело, торговые операции, настоящий заработок, – он усмехнулся и прибавил: – Горбун умер. Да здравствует горбун! Эзоп I, укрываясь лишь зонтом, сколотил полтора миллиона. Чем я хуже?
Гонзаго подал знак Кокардасу и Паспуалю, и те подошли, позвякивая клинками.
– Кто эти люди? – спросил Иона.
– Если я решу воспользоваться твоей услугой, они будут тебя сопровождать.
Горбун с извинительными церемониями расшаркался:
– Слуга покорный! Слуга покорный! – сказал он. – Тогда лучше откажитесь от моих услуг. Милостивые господа! – обратился он к подошедшим. – Не утруждайте себя. Мне с вами не по пути.
– В таком случае… – начал Гонзаго с угрозой, но горбун его прервал.
– Никаких случаев, сиятельный синьор! Черт возьми! Вы же знаете этого человека наверное не меньше, тем я. Он вспыльчив и груб, если не сказать больше. Когда он увидит за моей спиной двоих мордоворотов…
– Ну и наглец! Серп ему в жатву! – проворчал Кокардас.
– Просто никакого воспитания! – прибавил брат Паспуаль.
– Либо я действую самостоятельно, либо я не делаю ничего, – твердо заявил Эзоп.
Гонзаго и Пейроль обменялись несколькими неслышными фразами. Затем Гонзаго, усмехнувшись, сказал:
– Значит, ты уповаешь лишь на свой горб.
Эзоп с поклоном ответил:
– Так же, как эти господа живут за счет своих клинков, я кормлюсь за счет моего горба.
– Но кто за тебя может поручиться, – Гонзаго в упор смотрел на Эзопа II. – Послушай, если ты будешь честно служить, я тебя щедро награжу. Если нет…
Не закончив фразы, он отдал Эзопу билет. Горбун его взял и, отступая вспять, направился к двери. Через каждые три шага он низко кланялся, приговаривая:
– Доверие монсиньора для меня большая честь. Сегодня ночью монсиньор еще обо мне услышит.
Повинуясь знаку Гонзаго, Кокардас и Паспуаль двинулись за ним вслед.
– Эй, вы, полегче, полегче! – предупредил он. – Ведь мы же договорились.
И, оттолкнув Кокардаса и Паспуаля с силой, которую никто не мог в нем предположить, он перешагнул порог. Кокардас и Паспуаль, оправившись от толчка, снова кинулись к выходу, но он захлопнул дверь перед их носом. Когда они все же выбежали в коридор, там уже никого не было.
– Быстрее! Быстрее! – торопил Гонзаго Пейроля. – Не позже, чем через полчаса дом на улице Певчих должен быть окружен, а остальное, – как договорились.
По пустынной в вечерний час улице Кенкампуа торопливо вприпрыжку ковылял горбун.
– Деньги на исходе, – думал он. – Просто не знаю, как бы иначе я раздобыл пригласительные билеты и наряд для бала.
Часть III. Воспоминания Авроры
Глава 1. Дом с двумя входами
Старая узкая улочка Певчих еще недавно оскверняла окрестности Пале-Рояля. От улицы Сент-Оноре к Луврскому холму некогда были проложены три дороги, которые со временем получили название улиц: Пьера Леско, Библиотеки и Певчих. Все три: темные, грязные, малолюдные, они носили репутацию позорного пятна, с давних пор неприятно контрастировавшего с великолепием центральных кварталов Парижа, словно рубцы проказы на красивом лице. Даже в наши дни нередко можно услышать, что где то там, среди мрачных дворов, куда даже солнце пробивается не иначе, как в летний полдень произошло очередное преступление: то пьяные клиенты порешили несчастную жрицу культа Венеры, то при перестройке здания в стене обнаружили труп какого-то провинциала, отважившегося в одиночку вести дела со столичными бизнесменами. Словом, ужас и отвращение. От этих проклятых трущоб во всех направлениях разносился затхлый тошнотворный смрад, порой достигавший окон великолепного дворца, где обитали кардиналы, принцы и короли. Однако, что греха таить, так ли уж разительно отличался от этой клоаки сам Пале-Рояль в отношении нравов? Разве не на слуху у каждого парижанина леденящие душу рассказы отцов и дедов о том, что когда то происходило в деревянных и каменных галереях королевского дворца?
Сегодняшний Пале-Рояль, это идеально спланированное прямоугольное каменное сооружение. Деревянные галереи давно снесены. На их месте разбиты аллеи для прогулок. Тут редко можно встретить парижан. Так повелось, что здесь назначают деловые и неделовые свидания чиновники иностранных департаментов; там и сям мелькают их цветастые зонтики. А в верхних этажах дворца, сплошь занятых кафе и ресторанчиками, предоставляющими стол по фиксированной цене, какие-нибудь заокеанские дядюшки "Кемперы" или "Карпентеры" поражают воображение своих милых парижских племянниц, когда щеголя познаниями французской истории, рассказывают им о нравах и обычаях Пале-Рояля времен империи, революции и реставрации. Девушки, как правило, их не слушают, зато лихо уписывают за обе щеки обед за два франка.
На том месте, где некогда пролегали три грязные улицы: Певчих, Пьера Леско и Библиотеки, ныне красуется отель "Европа", способный принять за столами огромного ресторана одновременно тысячу посетителей. Его четыре фасада выходят: на дворцовую площадь, на выпрямленную улицу Сент-Оноре, на расширенную улицу Петуха и на удлиненную улицу Риволи. Из окон отеля виден новый Лувр, законный отпрыск Лувра старого, удивительно сочетающий в себе черты прежнего с архитектурными идеями нового времени. Построены сточные каналы, снесены трущобы. Солнечный свет и свежий воздух, наконец, оздоровил эту веками прокаженную местность. Интересно, однако, куда подевались, когда то обитавшие здесь бандиты и их сподвижницы?
В начале XVIII века эти три улицы, которые мы только что со всей прямотой заклеймили, были достаточно безобразны, но вряд ли уже и грязнее, чем главная улица Сент-Оноре, от которой они брали начало. По сторонам выложенных булыжником мостовых кое-где между хилыми хибарами красовались порталы благородных особняков. Населяли эти улицы те же сословия, что обитали в соседних кварталах: небогатые мещане, галантерейщики, закройщики, трактирщики и т. п.
На углу улиц Певчих и Сент-Оноре стоял скромный элегантный почти новый двухэтажный дом. Главный вход располагался в центре фасада со стороны улицы Певчих. Это была небольшая полуовальная дверь, к которой примыкало аккуратное деревянное крыльцо в три ступеньки.