- Граждане! - Евфрон, поддерживая Сириска левой рукой, обратился ко всем: - Как было дело, я расскажу вам, ничего не утая. Но теперь вы видите - нужно спасать Сириска. Поэтому я буду краток: скифы, по своему подлому обычаю, набросились на нас в предрассветный час. Наш лохаг Аристон, я, Сириск и слуги уже встали. Мы готовились будить воинов, как вдруг тучи стрел прошипели над нашими головами. И мы услышали крики и стоны раненых. Многие спросонья выскакивали из палаток, но тут же падали, сраженные стрелами. Аристон, отдавая команды, успел нас собрать и усадить на коней. Когда мы вырвались из этого хаоса, нас было четверо. Я, Аристон, Сириск и Сострат. Остальных скифы отсекли, и мы видели, как их окружили сотни конников. И мы слышали звон мечей и пение стрел. Аристон на полном скаку остановил коня. Мы тоже остановились. Вдруг Сириск изо всей силы хлестнул моего коня плетью. Я рванулся, и стрела прошла мимо. Скиф уже разворачивал коня, когда мы его настигли, и тут же я заколол его. А там, в темноте, все ржали кони, и еще яростнее звенели мечи. Не сговариваясь, мы кинулись к нашим. Спасти мы их не могли. Тут Аристон осадил коня и крикнул мне: "Скачи в город, предупреди, что скифы идут войной". Я отказался. Но он крикнул: "Если ты этого не сделаешь, умрут все". Эти слова меня как будто обожгли. И я повернул коня. - Евфрон опустил голову и замолчал.
Толпа, затаив дыхание, слушала. Кое-где загорелись новые факелы, и при их свете видно было: Евфрон задыхался от волнения, стыда и обиды.
- Я уже на скаку услышал, как они, Аристон и Сириск, громко запели наш боевой марш: "Эй, херсонесцы, мужайтесь, меч и доспехи при нас…" - При этих словах Евфрон не сдержался и, превозмогая слезы, ударил посохом в землю. - Я был уверен, что все погибли, и вот Сириск… жив…
- А как же Сострат? - выкрикнули в толпе.
- Голоса Сострата среди певших пеан я не слышал. Когда в запале Аристон кричал на меня, Сострат исчез. Я отчетливо помню, как Аристон и Сириск помчались прямо в гущу рубки. Сострата там не было.
Евфрон подошел к Сострату. Тот весь сжался.
- Видно, тебе повезло, Сострат?
Сострат начал запинаться.
- Я-я-я… Нет… нет… нет…
Толпа заревела.
- Смерть! Клеветник! Трус! К Харону его!
- Нет, - это поднялся Агасикл. - Нет, граждане. Мы не дикие тавры. Мы не скифы. Мы имеем закон. Суд решит. А сейчас уведите его!
Два воина из стражей булевтерия подхватили Сострата, и он исчез в темноте.
- Уже поздно, - негромко произнес Агасикл, - я думаю, вы, граждане, согласитесь: теперь самое время оказать Сириску помощь и разойтись по домам до решения суда.
Какой-то шум привлек общее внимание. Тяжело дыша, к площади бежали люди.
- Это не правда! Это ложь! - кричал бегущий впереди пожилой человек. Это был Кинолис, учитель Сириска. За ним бежали Тимон - он, видимо, и оповестил всех, - Антоник, его брат Анатолий, верные друзья Сириска. Сзади бежали мать и отец Сириска, сестра Килико и братишка Критобул.
Толпа расступилась, и Агасикл сказал:
- Успокойся, юноша! Истина, как видишь, взяла верх. И довольно быстро. А бывало и хуже! Так что - хайре! Радуйся.
Гераклид весь в слезах попытался взять Сириска на руки, но не смог.
- Вот вырос-то! - улыбнулся он.
Тимон и Антоник взяли Сириска под руки и все имеете пошли к дому.
Вскоре возбужденный гул толпы постепенно стих, город уснул, и только стража перекликалась на высоких стенах Херсонеса.
ЭЙФОРЕОН
Кончался боэдромион, а с ним и лето растворялось в осенней дымке. Но было тепло, и море, вобравшее за лето столько солнца, смягчало первые осенние ветры. Небо сплошь было затянуто облаками, но это еще больше согревало и землю, и степь, и поле пшеницы, и виноградник, и все, что с детства так знакомо было Сириску.
Он лежал у моря на теплой лежанке, а Килико, его сестра, бережно снимала повязки с раненой груди. Рана почти уже зажила, даже без помощи эскулапа Лисия, и всем стало ясно - Сириск будет жить.
Это радовало всех. Гераклид с утра был необычно весел, он быстро и точно дал задания рабам, и они разошлись по рабочим местам.
Мама Аристо хлопотала у очага и время от времени приносила Сириску горячие пирожки с ягодами.
Крит, братишка, еще рано утром увел коз и овец в степь, и теперь Сириск изредка поглядывал в даль, туда, где серым пятнышком медленно передвигалось стадо по бескрайним ковыльным холмам.
Скилл, родом скиф, был рядом - отец оставил его для охраны, хотя тут, у моря, опасности для Сириска и Килико не было никакой.
Килико сменила повязки и ушла в дом - у нее было много хлопот по хозяйству. Все работали: и хозяин Гераклид, и семья, и рабы.
Сириск смотрел, как отец и рабы носили пшеницу на второй этаж дома. Работа была тяжелая, снизу, из подвала, перенести тысячи медимнов наверх, по крутой лестнице.
- Надо, сынок, надо, - понял отец вопрошающий взгляд сына, когда подошел, чтобы отдохнуть. - Помнишь прошлый год? Отсырела пшеница, и купец дал нам на треть меньшую плату. А сколько трудов!
Сириск молчал и улыбался. Он знал, что отец был прав, и этот труд был нужен.
Когда отец удалился, Скилл поднес Сириску чашу с водой. Влил в нее немного густого, совсем черного на цвет вина.
- Останься, Скилл, - обратился Сириск к рабу, и тот, слегка удивившись, присел рядом на песок.
- Раб не должен быть назойлив, - только и сказал он.
- А разве ты раб, Скилл? - спросил Сириск, и Скилл улыбнулся в ответ.
- Нам всем везет, - он прилег поудобнее. - Гераклид держит нас за одну семью, но мы должны помнить, что мы куплены за деньги. Иначе не будет порядка. И дом, и клер, и виноградник, и поле - все требует больших трудов. Иначе нам не выжить - разве не так?
- Так, Скилл, так. - Сириск впервые близко общался со Скиллом и был удивлен его словам. - Но все же, наверное, ты бы ушел в степь, если бы мог?
- Ушел бы, если бы мог… и хотел, - Скилл сказал это и осекся.
- А что?
Скилл долго молчал. Затем, как бы сам с собой начал говорить:
- Мать убита андрофагами. Отец убит сарматами. Где брат и сестра - не известно. Кибитку нашу сожгли на моих глазах. Жены у меня не было. А сестру… - Скилл замолчал.
Сириск не решался нарушить то, что было сейчас в глазах Скилла. А там, в его глазах, проплывали бескрайние ковыльные степи, и огромные табуны коней с грохотом неслись в даль, в его скифскую юность…
- Да и где же мне найти лучшую долю? Я раб, а живу в богатой и дружной семье. Я много и тяжело работаю, но умный труд дает достаток и мне. Не лучше ли это, чем попасть в руки к андрофагам, чтобы они выкололи мне глаза, отсекли два пальца на правой руке и заставили всю жизнь месить ногами глину для постройки их хижин?
- Но я вижу в твоих глазах степь и коней, и ты летишь там, как сокол.
- Ты, господин, и впрямь кудесник, - улыбнулся Скилл, - не напрасно Гераклид отдал столько денег на твою учебу в Афинах. Видимо, там учат видеть в глазах все?
- Нет, Скилл, - Сириск улыбнулся, - после этого летнего похода я много узнал. Я был в плену у скифов. И понял - нет большей глупости, чем судить понаслышке, не видя того, о чем судишь. Среди скифов есть всякие. И я оставил там хорошего друга, его зовут Сим. Он многое поведал мне о скифах. А раньше я готов был убить любого, так много кочевники выпили нашей крови.
- Знаю, Сириск. - Скилл помрачнел. - Я сам в юности бывал в набегах. Жаль, что так все устроено.
- Жаль.
Оба замолчали и долго смотрели на море. А волны шумели, все дальше и дальше накатываясь на берег. Вскоре Сириск встал, и они пошли к дому. Черные тучи затянули весь горизонт. Холодный ветер подул с севера. Над бескрайним морским горизонтом чуть пробивались золотые лучи заката. И море отражало их.