- Сарматы зла не держат… - Мирина улыбнулась. - Но вот вопрос - как быть с херсонеситами. Дионисии сельские бывают осенью, а Великие - ранней весной. Значит, Агар почти готов к набегу. Но весной или осенью? Мы не можем предупредить херсонеситов - нам живыми туда не пробиться. Да и скорее нужно возвращаться - Амага должна знать о вашем согласии.
- Да, Дионисии уже вот-вот начнутся, - произнесла Агриппа, точно вспоминая что-то.
- Агриппа, что?.. - Агнесса знала свойство Агриппы в трудную минуту быстро находить выход.
- Жаль женихов, сейчас бы очень пригодились… - Агриппа судорожно искала выход.
- Ценой раскрытия нашей тайны? - Агнесса удивилась такому ходу мысли Агриппы.
- Уж коли начнется война, наша тайна и так будет раскрыта, - сказала спокойно Мелета. - Но если Амага разобьет скифов, а скифы ослабят греков, то мы возьмем их голыми руками - тогда Таврика наша. А это наша цель!
- Как ты мудра. - Агриппа и все другие в порыве восторга взглянули на Мелету. Агнесса даже не взревновала - так эта мысль была приятна ей… царице Дороса.
Агнесса хлопнула в ладоши.
- Вина! Лучшей еды послам Амаги!
До глубокой ночи не утихала в покоях Верховной радостная суета. А рано утром три всадницы в сопровождении трех ойропат унеслись на север. Еще не смолк стук копыт, а Агриппа уже приказала бить в колокол - большое дело ожидало всех. Ойропаты начали подготовку к большой войне.
Среди трех ойропат была одна - Герида. Она скакала рядом с Мириной. Все знали: три ойропаты - это охрана. И лишь Герида знала: приказ все стучал в ушах: "Узнаешь нашу беглянку - убей. Никто не должен выносить от нас нашу тайну". И Герида знала - она сделает это.
ДРУЖБА
Шум и суета на Доросе. Всюду снуют конные ойропаты. В кузнях стук и звон. Куют новые мечи. Чистят старые. Копья, стрелы, ножи - все готовится для большой войны. На лицах молодых ойропат - восторг. Все задания старших исполняются споро. Война! Подвиги! И пленные трутни!
Агриппа, как орлица, носится из конца в конец Дороса, отдает приказы, наказывает нерадивых, перестраивает то, что устарело.
О Гелике все забыли. Да и кому нужна полуживая дочь царицы, о которой сама Агнесса почти не вспоминает. Но не забыла подругу Гилара. Она вошла в покои Гелики, обняла, присела рядом на ложе.
- На, возьми, это вкусно, - она подала Гелике небольшое лукошко. - Это ягоды кизила и барбариса. Говорят, они лечат от сорока болезней.
- Твое внимание мне дороже, Гилара. Все отвернулись от меня… даже мать.
- Наверно и я сделала бы то же… - Гилара умолкла.
- Так почему же ты пришла ко мне!
- Я твоя подруга, еще с детства. И не забыла той ночи, когда я осталась в степи среди волков и ранила ногу. Тогда ты одна вернулась, помнишь? И, кроме того, я все знаю о Сириске - я же твоя телохранительница. В ту ночь я многое видела и слышала. И я завидую тебе, Гелика! И ты… ты правильно поступила!
Гелика в порыве чувств обняла подругу, и они не смогли сдержать ни слез, ни нежности, ни любви…
- Ты знаешь, - наконец успокоившись, сказала Гилара, - вернулась из леса Отия-охотница. Она принесла огромного муфлона. И просила передать тебе вот это…
- И ты молчала! - Гелика выхватила сверток и быстро спрятала его на груди.
- Но я не знала, что это, - Гилара была поражена тому, что краска залила вмиг лицо Гелики. - Так что же это?
- Прости, милая Гилара, но я не могу сказать тебе… сейчас… приди завтра, и мы поговорим.
- Что ж, - Гилара встала. - Я и так спешу - скоро будет война, и надо все подготовить.
- Война! С кем? Ведь теперь осень!
- Ты и вправду не знаешь?
- Я здесь одна - целые дни.
- Как говорят ойропаты Дороса, война против скифов… и против греков.
- О, боже! - испуганно вскрикнула Гелика. - И греков?
- Что ты побледнела так? Все не забудешь Сириска? Но его нет… Я сама видела, как его пронзило копье.
- Ладно, ладно, Гилара… оставь меня…
Гелика медленно опустилась на ложе и даже не посмотрела в сторону уходящей Гилары. Она долго лежала, сложив руки на груди и не решаясь развернуть кусочек кожи, в который было завернуто… Жизнь ее?.. Или смерть ее?.. Жив ли? Жив! Жив! Жив!
- О, Афродита! О, Арей! О, Ипполита! Молю вас. Если не письмо, то пусть хотя бы весть благая, о том, что жив…
Гелика развернула сверток и раскрутила тоненькую трубочку пергамента. И слезы, крупные, счастливые, покатились из ее глаз. И она разрыдалась, и долго плакала и смеялась, пока, наконец, не затихла и не заснула, держа пергамент на груди, там, где ровно стучало уже успокоенное сердце. А в ее теле, давая о себе знать маленькими ножками, жил и уже познавал любовь новый маленький человек.
Но не спала в этот поздний час Гилара. Она стояла в храме Арея и, положив на жертвенник стрелу, молилась.
- О, прародитель Арей! О, Мать Ипполита! О, всемогущие Олимпийские боги! Я молю о прощении - ибо я одна преступила запрет и была у Гелики - нарушительницы заветов Ипполиты. Прости меня, Мать Ипполита, ибо люблю я ее с самого детства и не могу оставить одну, когда все ее покинули. Прости меня и ты, Арей, за то, что я передала ей письмо, понимая, что нарушаю заветы Ипполиты. Прости меня, Арей, и отведи от меня острый скифский меч в скорой войне. И пусть стрела пройдет мимо, и копье не поразит моего тела, и нож не пробьет панциря.
Гулко раздаются в полумраке тихие слова Гилары. Безмолвно смотрит на нее Арей. И кажется юной Гиларе, что никто не видит и не слышит ее, кроме всемогущих богов.
Но тихо проплыла тень среди колонн храма Арея, и послышались удаляющиеся шаги. И вскоре в покои Гелики вошла Мелета. Девушка спала, счастливая, безмятежная. Мелета осторожно вытащила пергамент из рук Гелики. Тихо развернула и быстро прочитала. Затем так же осторожно вложила письмо в руки царевне и вышла из покоев.
Была осенняя теплая ночь. В прозрачном воздухе сияли звезды, и огромная луна вставала над горами. Она осветила лицо Мелеты. Но даже увидев бледный лик Верховной жрицы ойропат, нельзя было понять, о чем она думала, идя от Гелики.
Вот шаги ее затихли, и только песни цикад не смолкают в осеннем саду.
…Проснулась Гелика глубокой ночью. Она быстро встала, выглянула за двери: никого, только старушка-кормилица мирно спит у входа на лежанке, да цикады поют в ночи.
Девушка села за стол, взяла лист пергамента, тростниковую палочку для письма, открыла чернильницу-пиксиду и, почти не раздумывая, начала писать.
"Сириску Гелика шлет привет.
Как я расстроилась, дорогой Сириск, когда Отия передала мне твое письмо. Я еще не знала, жив ты или нет. Отию же я еще не видела. Письмо передала мне моя подруга Гилара, Когда я начала читать… Спасибо тебе! Ты жив! Мне еще никто и никогда не писал таких писем. И таких стихов, что поют между строк. Ты пишешь о своей вине, что ты плохой воин. Как же ты мог такое написать! Ты ни в чем не виноват. Ведь их было так много. Ты мог уплыть, и все же вернулся… Я не хочу, чтобы ты так переживал и мучился… Уж не потерял ли ты любовь к себе? Я думаю, человек должен обязательно любить себя, хорошо к себе относиться, я это знаю. У меня это было, хотя ты первый, кому я говорю об этом. А знаешь, как прекрасно, когда тебя любят! Мне так хорошо стало от твоего письма. Я словно поднялась надо всем. И смотрю сверху вниз, а там все розовое, солнечное. Ты устроил мне бурю, и она прекрасна. И поэзия твоих слов так прекрасна. И молю тебя, не страдай так сильно, все обойдется. Ты сам говорил: время лечит все. С одним оно не справится - и ты знаешь это.
И вот еще, главное: прошу тебя, будь осторожен, скоро будет война, и я молю богов, чтобы они сохранили тебя. Наш мальчик уже просится на свет и бьет ножками. Я еще не знаю точно, но спасу его. Об этом надо уже думать. Скорее всего я… впрочем, я не буду писать об этом. Я очень хочу видеть тебя. Но потерпи, мой милый Сириск. Сейчас это невозможно. Я дам знать с Отией. А пока береги себя. Я же постараюсь сберечь нашего мальчика.
Всегда твоя Гелика".
Гелика завернула письмо в холстину, легла и быстро заснула, держа сверток там же, на груди, у сердца. И не видела она, как в предутренней мгле тихо вошла в покои Мелета. Она посмотрела на стол, на пиксиду, открытую с ночи, на тростниковую палочку. И так же тихо взяла сверток из полураскрытых пальцев Гелики. Она читала письмо и все больше и больше склонялась к девушке. И, наконец, осторожно поцеловала спящую Гелику. И быстро вышла, положив письмо на прежнее место.
И если бы было светло, если бы кто-то встретился ей на пути, то увидел бы, как блестят на щеках Верховной жрицы слезинки. Но никто не увидел ее этим утром. Только стража у ворот покоев, да храмовые охранницы почтительно, еще издалека, склонили головы при ее приближении.
А на другое утро, еще в полумраке, стражницы, предупрежденные заранее, выпустили в горы Отию-охотницу. И была она не одна, а с Гиларой.
- Отия! Ты теперь не одна? - удивилась Агриппа, проверявшая, не спит ли стража. - Кто позволил Гиларе?
- Это приказ Верховной, - спокойно ответила Отия. - Я надеюсь в этот раз принести двух муфлонов.
- Не забудь о нас! - весело открывая калитку в воротах, усмехнулась стражница.
- Не забуду!
Отия пропустила вперед Гилару, и вскоре две фигуры, одетые в охотничью таврскую одежду, растворились в дымке осеннего леса.