Но Агапыч не очень-то похож был на косматого медведя. Запашной с косым воротом кафтан его из тонкого синего сукна, штаны плисовые, красная рубаха из московского канауса, а жилетка бархатная. И все же мутно в глазах делается от зависти, когда смотрит приказчик на управительский короткополый кафтан да штаны до колен, чулки и туфли с пряжками. Догадалась бы берг-коллегия дать ему хоть завалящий какой-нибудь чин, и он бы так вырядился, и кружева на шею нацепил бы, и парик бы надел. Уже есть у него паричок из крашеной, правда, кудели, но с буклями и косой, все как полагается. Оденься вот так-то, и сразу видно, что не серый мужик, а господин чиновник. Да нет, не даст берг-коллегия чин, а стало быть и дворянство пермскому мещанину, как ни старайся, как ни усердствуй на работе. Несбыточное мечтание! А хотелось бы, ох, хотелось!
В конторе тихо, скрипит лишь перо в руках Карла Карлыча, да шуршит бумагой под шкафом мышь. Агапычу нудно. Тоска и обида сердце давят. Он крякает, вздыхает, даже рыгает, загораживая рот рукою, а потом, чтобы отогнать тоску, закрывает глаза и читает молитвы.
Но вот управитель громко вздохнул, положил перо и начал посыпать написанное песком. Агапыч открыл один глаз и, продолжая молиться, выжидательно посмотрел на управителя.
- Чего шепчешь, сударь, - насмешливо спросил управитель, - молишься или ругаешься?
Агапыч открыл второй глаз и, оттолкнувшись от стены, на которую опирался, встал прямее.
- Молюсь, батюшка Карл Карлыч. Душою к небу возношусь.
- А ты лучше спустись обратно на землю, господин приказчик, да посмотри, все ли в сей ведомости правильно.
Шемберг протянул приказчику только что написанную бумагу. Агапыч оседлал нос большими, в оловянной оправе, очками и забегал глазами по строкам.
Ведомость
учиненная, коликое число на Вашего Сиятельства Белореченском заводе пушек и снарядов и протчего мелкого литья, за июль и август сего 1773 года отлито:
О том значится под сим.
Пушек осьмифунтовых...12
Пушек трехфунтовых...19
Мортир двенадцатифунтовых...8
Ядер в мортиры...170
Гранат осьмифунтовых...200
Картечи двухфунтовой...670
А протчего мелкого литья за сие время отлито:
Кандалов ручных с цепями...1614
Цепей толстых железных для каторги...1178
Замков к цепям...476
Золота по сие число имеется налицо 3 фунта и 47 золотников. В последнюю седмицу добыто оного 16 золотников с четверкой. По убожеству руд и по неоткрытию других лучших и для добычи выгодных, золотоискательство мною приостановлено, дабы работных людей не отвлекать от огневого доменного действия.
Агапыч крепко крякнул. Он-то знал, что завод на золоте стоит, что добыча золота производится беспрерывно. Не обижает свой карман управитель, а делиться, чертов немец, не хочет! А камешки самоцветные, тумпазы, зумруды, метисты, что у горщиков за гроши покупаются? Тоже рубли не малые, а в ведомости управитель о них и словом не обмолвился. Утроба ненасытная! Агапыч вздохнул и продолжал читать.
А еще, честь имею Вашему Сиятельству донести, что на Белореченском заводе Вашем, а такожды на всех фабриках заводских, доменной, кричной, сверлильной, молотовой и протчих, все, слава богу, благополучно.
Управитель завода бергауптман Карл Шемберг.
- Все в точности, батюшка Карл Карлыч! И о литье, и о золоте тоже, все верно, - отдавая обратно управителю бумагу, сказал Агапыч. - Ну и почерк же у тебя, батюшка, отменный! Любому протоколисту впору. И штиль тоже ничего, легкий. А только вот...
- Что - только вот? - запечатывая бумагу в полотняный конверт, спросил управитель. - Говори, сударь.
- Пишите вы их сиятельству графу, что на заводе-де все, слава богу, благополучно. А у нас с мужиками неладно, с приписными к заводу, с теми, что из-под Чердыни в июне пришли. Дорогой померло страсть много. Едва ли не треть. От живота богу душу отдали.
- Граф еще пригонит. В России народу хватит, - небрежно ответил управитель, шаря в карманах табакерку. - Чего же ты хочешь? Я не могу их воскресить.
- Это верно. Будьте здоровы, батюшка Карл Карлыч! (Управитель чихнул от понюшки.) Я про мертвых только к слову, а далее про живых будет. Из вновь пригнанных мужиков отобрал я крепких да смирных для толчей рудных и плавильных печей, а хилых да норовистых отправил на дальние рудники.
- Правильные поступки. Молодец! - похвалил Шемберг, заряжая нос новой понюшкой.
- Спасибо, батюшка Карл Карлыч, на добром слове. Служу тебе с рабским чистосердием. - Агапыч низко поклонился. - А они, мужики, мне заявили: "Мы, пахари, к огневой и рудничной работе не привычны. Не пойдем ни в рудники, ни к печам!". А когда я их к работам понуждать стал, они с завода ушли, в лесу табором своим стали.
- Ерунда! - Управитель скосил глаза на кружевное жабо, обсыпанное табаком. - Не давать им провианту, пока на работу не встанут. Захотят кушать, будут работать. Все?
- Все, батюшка Карл Карлыч. Только вот еще замечаю я, недовольны и наши работные людишки. Давненько замечаю.
- Недовольны? А чем же они недовольны? Пример?
- Уж и не знаю, как и сказать, батюшка. Вот она, ихняя жалоба, - положил Агапыч на стол лист бумаги. - Переданы мы, пишут они, по именному царскому указу из казенного в частное содержание к его сиятельству графу. И велено-де нас содержать на таковом основании, как и в казенных заводах. А поверенный его сиятельства, то есть вы, батюшка, все штатные оклады отменил, а определил сдельную, которая ниже окладной. А разницу ту, жалобщики говорят, управитель в свой карман кладет. Вот дерзость какова, батюшка!
- О, канальи!
- А той-де сдельной платы им едва на самую убогую пищу достает, а в одежде и в обувке завсегда-де претерпевают великую нужду и убожество.
- Фу, грязные недовольные свиньи! Все?
- Еще есть, батюшка.
- Еще? Пример?
- А еще жалуются, что из той задельной платы приказчики наглостью своей половину удерживают, понуждая в книгах расписываться в полной мере. А еще жалуются, когда от воли божьей или от убития на работе занемогут, то платы вы никакой им не производите.
- Лентяи!
- А еще жалуются...
- Довольно! - крикнул управитель. - Будет, как я хочу. Моя воля! А с жалобщиками поступать по закону - в колодки и в подвал. Понятно?
- Чего не понять. Батогами еще спрыснуть не мешает или кнутом. Кнут, он не мучит, а добру учит. А битому псу, батюшка, только покажи кнут - испугается.
- Э, нет, - поморщился управитель, - это варварство. От битья они болеют и не могут работать. Это на крайний случай.
- Ну, ин ладно, - деловито ответил Агапыч, - и колодки хорошо. А только вот...
- Что только вот? Опять - только вот? - управитель снова поморщился. - Почему сразу не говоришь? Почему тянешь?
- Да я, батюшка Карл Карлыч, хотел сказать, как бы это вредных следствий не произвело. Всему заводскому действию приостановка может быть.
- Почему остановка? Пример?
- А как же? Ведь они мне сказали: передай управителю, коли в воскресенье он по-нашему не сделает, с задельной платы нас не снимет, то мы после обеда в понедельник и работать бросим. Знают ведь, что до осеннего паводка должны с пушечным казенным литьем управиться, вот и дерзят.
Управитель, понесший к носу новую понюшку табаку, забыл о ней на полдороге.
- Что это? Бунт? - растерянно спросил он.
Агалыч подумал для виду и охотно согласился:
- Оно, пожалуй, точно так. В бунт вверглись наши людишки. Известно - волчьи души! Сколь ни корми, все в лес глядят.
Управитель встал, решительно хлопнув ладонями по ручкам кресла:
- Я им покажу бунт! Господин приказчик, - управитель крикнул так, что Агапыч вздрогнул и испуганно вытянул руки по швам, - слушайте мой приказ! Наказать каждого по вины состоянию. Пример: этого... как его... Жженого... Кто такой Жженый? Откуда он?
- Вольнонаемный он, однако, "слепой", беспаспортный значит. Человек неизвестный, без письменного вида принят. Дерзок больно - глядит вдоль, а говорит поперек.
- Тем лучше! Жженого немедля под караул взять.
- Ты что, батюшка, угорел? Откуда мы караул возьмем? Всего у нас на заводе десять инвалидов, да и те по очереди на вышках дежурят, от пожару...
- Молчать! - управитель стукнул по столу табакеркой. - Жженого под караул сей секунд! А вы, господин приказчик, старый дурак. Да, старый дурак! Пример: люди бунтуют, а он знай себе водку пить. Где это видано? Вы должны за народом крепкое наблюдение иметь.
- Да ты что, батюшка Карл Карлыч, уж больно-то... Дурак, да дурак. Я по должности своей едва управляюсь. Руду припаси, уголь припаси, провиант тоже. А еще и за народом гляди? А я что, сыскной, что ли?
- Молчать! Должен быть сыскной! Живо, исполнять мое приказание!
Агапыч молча пошел к дверям, путаясь в долгополом кафтане. Но у порога остановился, почесав поясницу, и сказал невинно:
- А я, батюшка Карл Карлыч, так полагаю. Оттого людишки наши мутят, что Пугача близко почуяли. Не иначе.
- Пугача? - управитель пожал плечами. - А что такое Пугач? Птица?
- Вроде птицы, коршуна-стервятника... Я про Пугачева говорю, про Емельку. Слышал, чай? И в наших краях его посланцы объявились. Близ бродят.
- Ш-штиллер! - зашипел управитель и возмущенно всплеснул руками. - О, бог мой! И он молчал! Тянул, тянул всякую чепуху, а о самом главном молчал. О, думкопф!..
- Я, батюшка Карл Карлыч, думал, что ты об этом наслышан. А мое дело известное - руда, уголь да провиант, до остального не касаюсь. Это уж ваше дело, управительское.