Бык рванулся вперед, но боль заставила его умерить пыл. Он осмотрелся и увидел виновника своих бед.
В этот миг я висел, вцепившись в его хвост в метре от земли.
– Хозяин, бросай! – закричал Пусик. Но я не мог разжать пальцы.
И тут началось представление.
Бык пытается достать меня, Трое‑из‑Тени – не дают ему этого сделать, я же болтаюсь между небом и землей.
Все селяне попрятались по хатам, гадая, кто кого. И лишь Кэт оседлала метлу и теперь нарезает надо мной круги.
Хвост проскочил между пальцев, и меня забросило на крышу дома.
Бык со всей мочи припустил в сарай, где и забился в угол, дрожа всем телом.
– Фу‑у‑у, – облегченно вздохнул я, и тут солома подалась, и я провалился в образовавшуюся дыру.
Высыпавшие на улицу селяне извлекли меня из‑под соломы и вынесли на улицу.
– Все в порядке, – успокоил я их.
Попытался подняться, но не смог. Ноги не держали, и все тело болело так, словно его пропустили через мясорубку.
Подошел староста, покачал головой.
– В дом тебя все равно никто не пустит, – сообщил он.
– Я, – сказал кто‑то хриплым голосом. – Я пущу.
Все взоры обратились к сказавшему это. Мой тоже.
Он сильно отличался от остальных селян. Сереющее небо не позволяло всего рассмотреть, но рассматривать‑то особенно и нечего. Длинный выцветший плащ, закрывающий человека с головы до ног, наброшенный на голову капюшон и широкая маска с прорезями для глаз.
– Несите, – приказал староста, и меня отнесли в нелепый дом со странными картинками на стенах.
Спустя несколько часов, лежа с открытыми глазами в полной темноте, я раздумывал о сложившейся ситуации.
У меня остался только один завтрашний день, чтобы найти маньяка. Уже следующей ночью он будет вновь творить свое грязное дело. А я, как назло, едва могу шевелить руками и ногами...
Из угла раздался стрекот сверчка. Тотчас что‑то тяжелое полетело в тот угол и с грохотом ударило о стенку. Сверчок затих.
Оказывается, наш гостеприимный хозяин ненавидит сверчков.
У всех свои странности...
Донесся далекий волчий вой.
Собаки ответили лаем.
На нос сел комар. Пытаюсь прихлопнуть его, но из‑за скованности в мышцах лишь хлопаю себя по лицу. Комар взлетает и принимается кружить надо мною, изводя меня своим писком.
Из‑за занавески, за которой расположилась Кэт, раздаются шорохи и неразличимый шепот.
Затем возня усиливается, слышится звук оплеухи.
Да что там такое происходит?
– Отойди! – кричит она.
И я спешу на помощь. Но мои ноги, оказывается, привязаны к ножкам кровати, которые, в свою очередь, намертво прибиты к полу. Падая, я успеваю выставить руки, чем сберегаю целостность собственного лица.
– Кэт!
Во мраке, царящем в хате, не видно даже кончика собственного носа, не говоря уже об остальном.
Мимо прошлепали босые ноги, кто‑то загремел посудой, потом резко столкнулись два камня, высекая сноп искр, от которых загорелась лучина.
Когда она разгорелась, я увидел нашего хозяина, так и не потрудившегося снять свой плащ. Он, прикрывая рукой лучину, приблизился ко мне и ударил ногой в лицо. Словно лошадь копытом лягнула. Из разбитых губ брызнула кровь.
Он равнодушно развернулся и зашел за занавеску.
Его размытый силуэт черной тенью заплясал на волнообразной поверхности ткани.
Рванувшись так, что мышцы ног свело судорогой, я дотянулся до занавески и, вцепившись в нее что было мочи, дернул на себя. Ткань затрещала и серым облаком опустилась на пол.
– Хочешь посмотреть? – поинтересовался человек в плаще. – Смотри, мягкотелый.
Он воткнул лучину в стену и склонился над привязанной к кровати Катариной.
– Значит, я для тебя не хорош? – зло бросил он, затягивая узел на ее запястьях.