- Эй, ты, не подходи близко! Ты испугаешь моего сокола. Ну, посмотри, что ты сделал; раздавил мои прекрасные игрушки, присланные мне герцогом Норманнским через доброго тана Вильгельма… Да ты, видно, ослеп!
- Сын мой, - ответил ласково Альред. - Эти игрушки могут забавлять только детей, а принцы раньше других выходят из детства… Оставь свои игрушки и сокола и поздоровайся с этими благородными танами, если ты можешь говорить с ними по-саксонски.
- Я не хочу разговаривать языком черни! Не хочу разговаривать по-саксонски! Я знаю его настолько, чтобы выругать няню или сеорла. Король Эдуард велел мне учить вовсе не саксонский, а норманнский, и мой учитель, Годфруа, говорит, что герцог Вильгельм сделает меня рыцарем, когда я хорошо научусь говорить на его языке… Сегодня я не желаю больше учиться.
Принц сердито отвернулся, а таны обменялись взглядами негодования и оскорбленной гордости. Гарольд сделал над собой усилие и произнес с веселой улыбкой:
- Эдгар Этелинг, ты уж не такой маленький, чтобы не понять обязанности великих мира сего - жить для других. Неужели ты не гордишься при мысли, что можешь посвятить всю свою жизнь нашей прекрасной стране, благородные представители которой пришли к тебе, и говорить на языке Альфреда Великого.
- Альфреда Великого?! - повторил мальчик, надувшись. - Как мне надоели этим Альфредом! Меня мучают им каждый день… Если я Этелинг, то люди должны служить мне, а вовсе не я им, и если вы еще будете ругать меня, то я убегу в Руан, к герцогу Вильгельму, который, как говорит Годфруа, никогда не станет читать мне наставлений!
С этими словами принц швырнул свое чучело в угол и бросился отнимать игрушки у своих сестер.
Серьезная Маргарита встала, подошла к брату и сказала ему чисто по-саксонски.
- Стыдись, Эдгар! Если ты не будешь вести себя лучше, то я назову тебя подкидышем.
Когда это слово, оскорбительнее которого нет в саксонском языке и которое даже сеорлы считают самым ужасным ругательством, слетело с уст Маргариты, таны поспешили подойти к принцу, ожидая, что он выйдет из себя, и желая быть посредниками между ним и смелой принцессой.
- Называй меня, дура, как хочешь, - равнодушно ответил Эдгар. - Я не сакс, чтобы обращать внимание на подобные выражения.
- Довольно! - воскликнул с озлоблением один из танов, покручивая усы. - Кто позволяет называть себя подкидышем, тот никогда не будет саксонским королем!
- Да я вовсе и не желаю быть королем - да будет это известно тебе, грубияну с отвратительными усами! Я хочу быть рыцарем и носить шпоры! Убирайся отсюда!
- Уходим, сын мой, - произнес печально Альред.
Старик медленным, нерешительным шагом направился к двери: на пороге он остановился и оглянулся. Принц делал ему безобразные гримасы, между тем как Годфруа ехидно улыбался. Альред покачал головой и вышел из комнаты; таны последовали за ним.
- Прекрасный вождь для наших воинов! - воскликнул один из танов. - Достойный король для саксов, нечего сказать! Почтенный Альред! Мы больше не желаем слышать об Этелинге!
- Да я и не буду больше говорить о нем, - сказал Альред.
- Всему виной неправильное воспитание под руководством норманнов и немцев, - заметил Гарольд. - Мальчик только избалован, и мы могли бы исправить его.
- Ну, еще неизвестно - удастся ли нам исправить его, - возразил Альред. - Нам некогда заниматься воспитанием кого бы то ни было, потому что престол скоро останется без короля!
- Но кто же сможет спасти Англию от когтей норманнского герцога, который уж давно поглядывает на нее взглядом кровожадного тигра? - внезапно спросил Гакон. - Кто же сможет это, если не Этелинг?
- Да! Кто в силах сделать это? - повторил Альред со вздохом.
- Кто?! - воскликнули таны хором. - Да кто же, если не мудрейший, храбрейший, достойнейший из всех нас?.. Выйди вперед, граф Гарольд, мы признаем в тебе своего господина!
Таны вышли из дворца, не дождавшись ответа изумленного графа.
Глава V
Вокруг Нортгемптона были расположены войска Моркара, состоявшие из воинов Нортумбрии.
В лагере вдруг раздалась команда: "К оружию!", которая заставила молодого графа Моркара выскочить из своей палатки и узнать причину тревоги.
- Вы с ума сошли, - сказал он воинам, - если в этом направлении ждете неприятеля: ведь вы смотрите в сторону Мерции, а оттуда может явиться только мой брат Эдвин с подкреплением.
Слова Моркара передались всем воинам, которые от радости громко закричали.
Когда исчезло пыльное облако, закрывавшее прибывших, можно было увидеть, как от отряда отделились два всадника и галопом поскакали вперед. За ними ехали еще двое: один со знаменем Мерция, другой - с североваллийским. Голова одного из них была непокрыта, и нортумбрийцы сразу же узнали в нем Эдвина Ласкового, брата Моркара. Последний выбежал ему навстречу, и братья обнялись при радостных восклицаниях обеих армий.
- Представляю тебе, дорогой Моркар, нашего племянника Карадока, сына Гриффита Отважного, - сказал Эдвин, показывая на своего спутника.
Моркар протянул Карадоку руку и поцеловал в лоб. Карадок был еще очень молод, но уже успел отличиться в опустошении саксонских земель. Кроме того, он даже предал огню одно из укреплений Гарольда.
Между тем с противоположной стороны приближалось другое войско; лучи солнца играли на его блестящих щитах и шлемах так, что глазам было больно смотреть, слышались звуки труб… Мятежники с напряженным вниманием следили за приближающимся огненным морем, пока не рассмотрели знамен: одно из них принадлежало королю Эдуарду, а другое - Гарольду.
Тогда вожди удалились и начали совещаться. Молодые графы вынуждены были согласиться с мнением старых вождей, которые решили отправить к Гарольду послов с предложением мира.
- Граф, - сказал Гамель Бьерн, глава восстания, - человек справедливый, который скорее пожертвует своей собственной жизнью, чем кровью англичан: он рассудит нас по справедливости.
- Неужели ты думаешь, что он пойдет против брата?! - воскликнул Эдвин.
- Да, и против брата, как только мы объясним ему суть дела, - ответил Гамель Бьерн невозмутимо.
Остальные подтвердили его слова наклоном головы. Глаза Карадока яростно горели, но он молчал, играя золотым обручем.
Авангард королевского войска прошел почти мимо лагеря, и лазутчики сообщили Моркару, что они видели Гарольда в первых рядах войска, без панциря. Это обстоятельство было сочтено вождями восставших хорошим предзнаменованием, и двадцать благороднейших танов Нортумбрии отправились, в качестве послов, к неприятелю.
Рядом с Гарольдом гарцевал на породистом коне Тостиг, лицо которого было полностью закрыто забралом. Он по пути присоединился к брату с пятью или шестью десятками вооруженных сеорлов: больше он уж не мог отыскать. Казалось, будто братья не ладили друг с другом: лицо Гарольда пылало, и голос зазвучал резко и холодно, когда он произнес:
- Брани меня, как хочешь, Тостиг, но не могу же я, как хищный зверь, напасть на своих земляков, даже не переговорив с ними по мудрому обычаю наших предков.
- Черт возьми! - воскликнул Тостиг. - Да ведь это просто срам и позор - договариваться с бунтовщиками и разбойниками!.. С какой же целью двинулся ты тогда против них? Я думал, что ты хочешь смирить, проучить их.
- Нет, творить правосудие. Я преследую только эту цель.
Тостиг не успел ответить, потому что к ним приблизились нортумбрийские послы под предводительством старейшего из танов.
- Клянусь кровавым рыцарским мечом, к нам подходят изменники, Гамель Бьерн и Глонейон! - воскликнул Тостиг. - Ты, конечно, не будешь их слушать? А если все-таки сделаешь это, то уйду я. Подобным наглецам я отвечаю только ударом секиры.
- Тостиг, Тостиг, ведь это самые знаменитые вожди твоего графства! Будь же благоразумнее: прикажи отпереть городские ворота, я намерен выслушать послов в городе.
- Берегись, если ты решишь дело не в пользу брата! - прошипел Тостиг и поскакал к воротам Нортгемптона.
В городе Гарольд соскочил с коня, встал под знаменем короля и собрал вокруг себя знатнейших вождей. Нортумбрийцы почтительно подошли к нему.
Первым заговорил Гамель Бьерн. Хотя Гарольд заранее был уверен, что Тостиг сам подал повод к восстанию, но рассказ Гамеля Бьерна превзошел все его ожидания: Тостиг не только собирал противозаконную дань, но и совершал возмутительные убийства. Он пригласил к себе в гости некоторых высокородных танов, которые выступали против его требований, и велел своим слугам заколоть их.
Его злодеяния были настолько страшны, что кровь стыла в жилах Гарольда, когда ему рассказали о них.
- Можешь ли ты теперь осудить нас за то, что чаша нашего терпения переполнилась? - спросил Гамель Бьерн, окончив свою речь. - Сначала взбунтовались только двести человек, но потом к нам присоединился весь народ. Даже в других графствах нашлись сочувствующие: друзья стекаются к нам отовсюду. Прими к сведению, что тебе придется вступить в бой с половиной Англии, а не с горстью мятежников, как ты предполагал.
- Но вы, таны, - начал Гарольд, - уже выступили не только против вашего графа, Тостига, а угрожаете королю и закону. Несите ваши жалобы государю и Витану; предоставьте им рассудить вас с графом и будьте уверены, что виновного накажут, правого же оправдают.
- Так как ты, благородный граф, вернулся к нам, то мы готовы предстать перед королем и Витаном, - выразительно ответил Гамель Бьерн. - Пока же тебя не было, мы могли надеяться только на себя.