Первым захохотал снайпер нашей группы, дальше смех перекинулся на всех. Я повернулся к командиру кабардинцев: "Ибрагим, это старый детский анекдот, не обижайся". В этот момент нас словно осветил мощный прожектор. На северо-западе в тучах образовалась огромная дыра, в которую светило солнце. В следующее мгновение в эту дыру влетели две точки. "Наши!" – заорали все. Грузины взяли резко вправо и нырнули в тучи. Началась погоня. Тут я понимаю, что только темнота спасет нас. Из последних сил, заглушая шторм, я проорал:
"Солнце… твою мать, садись!" То, что произошло дальше, повергло всех, в том числе и меня, в шок – солнце рухнуло в море. Мрак. Вскоре появился буксир, и с третьей попытки им удалось добросить до нас канат.
– Как нашли нас? – крикнул капитан.
– По черным столбам, – ответили с буксира.
Как дошли до Пицунды, не помню. Помню немного: слабоосвещенная комната, в рот вливают стакан спирта, раздевают, делают массаж, одевают и сажают за стол. Спирт не действует. В руки суют какую-то красивую бумагу, но глаза отказывают и буквы расплываются. Бумагу берет в руки какой-то очень важный чин, но то ли спирт подействовал, то ли усталость… Спасибо каким-то родителям, за что, от кого?
– Это похоронка на тебя, – улыбнулся чин.
Зато сколько хороших слов о себе услышал. А что же Ибрагим? Где-то примерно через час от него пришел посол и пригласил меня одного к его столу. За столом сидит Ибрагим, а вдоль стены близкий круг своего командира – бравые парни, которых не было с нами. Он ждал от меня традиционного вступления. Я сел за стол молча, и наши взгляды встретились. "Ну что, Ибрагимушка, так кто из нас будущий наместник Кавказа?" – молча смеялся я. Чокнулся молча, выпил чачу до дна, сказал "спасибо" и ушел. Больше наши пути на войне не пересекались.
Третий звонок. Сказать, что стало горячо, значит не сказать ничего. На войне как на войне, а она учит быстро. Город Гудаута, там находился Генштаб Республики. Оцепление, спецпропуска. Какими-то правдами-неправдами узнаю, что готовится операция, в которой участвуют чеченцы, кабардинцы и абхазы одновременно. Сразу вспомнил серого и оргвывод: другого такого момента больше не будет. Что делать? Никаких зацепок и вариантов: где, когда, как слить грузинам эту информацию. Тупик.
Вечером спускаюсь на первый этаж пансионата, в котором нас разместили после перелета из горного района, где мы несколько месяцев просидели в окружении. Дикие, голодные, грязные, мы прилетели на Большую землю. Оттягивается кто как может. А тут подходит ко мне молодой паренек– абхаз, белокурый, светлоглазый.
– Ора, брат, – говорит он, – твои парни продали мне автомат за двести баксов, а он не стреляет.
Вспомнил я тот автомат – просто сбит боек. В слесарке такие бойки меняют за пять минут. И только я открыл рот, как сразу прикусил язык. Вот он, шанс, и другого не будет.
– На, бери мой, – и отдаю парню свой.
Минут через пять по лестнице спускаются те, кто остался в живых из нашей группы.
– Где твой автомат? – спросил командир.
– Украл абхаз молодой, светлоглазый. Ничего не предпринимайте, я скоро вернусь.
Я выскочил из пансионата и остановился под первым фонарем. Вдруг я почувствовал, как на мои плечи легла тонкая шаль.
Я обернулся – никого. Поднял голову в звездное небо и увидел бабушку Мусю.
– Иди смелей, мой внук, и ничего не бойся, я буду рядом, – сказала она.
Я пошел. Неожиданно всплыл в памяти серьезный разговор с сестрой Муси Еленой Владимировной Булгаковой, матерью всех матерей и бабушкой всех внуков нашего рода. Великая Ба.
– Внук, – сказала она, – в те далекие времена, когда ни меня, ни моих родителей не было на свете, наши предки жили в низовьях Дона в богатых станицах. Они пахали, сеяли, воевали, растили детей. Но была одна для всех общая беда – набеги хищников из Чечни. Они насиловали девушек, убивали почем зря людей. Терпение лопнуло и состоялся большой сход рода, на котором были родичи-христиане и родичи-староверы…
Это было для меня тогда подобно взрыву атомной бомбы – родичи-староверы – те, которых попы называли язычниками, солнцепоклонниками, погаными.
– На сходе был принят указ: за одного убитого родича убивать сорок чеченцев, невзирая на пол и возраст. Чеченцы убивали кого-то из наших, и сразу в горы отправлялась команда охотников из семи-девяти человек. Я была очень маленькой, но очень хорошо помню, как к нам в станицу приехали очень важные муллы и просили мира. Мир был подписан под клятву на Коране.
А вот и пансионат "Черноморец", в котором расположились мои земляки. Охрана меня узнала и скрылась за дверями с докладом. Дверь открылась и охранник жестом показал, что можно войти.
– Салам, Шамиль, – сказал я войдя.
– Салам, Саша, присаживайся к столу.
– Как здоровье мамы, отца? Какие новости с родины?
– Хвала Аллаху, живы-здоровы. Пришел горами свежий отряд, передали письмо от родителей. Как твой отец, как брат?
– Слава Богу, брат растет, отец здоров. Но сильно переживает, в городе не спокойно, надеется на помощь людей Завгаева.
Лысеющий, рыжебородый Басаев о чем-то задумался.
– У меня есть два надежных человека поселка Катаяма, думаю, они смогут помочь выехать без проблем твоему отцу.
– Спасибо, – сказал я ему по-чеченски.
Возникла пауза. Он ждал, когда я скажу, что принял решение влиться в его отряд, но услышал другое.
– Я принял решение вывезти группу из Абхазии.
На его лице застыл вопрос.
– Что случилось?
– Несколько дней назад мы прилетели из Ткварчели.
– Знаю.
– Мы потеряли трех лучших ребят.
– Знаю.
Чеченцы вернулись оттуда двумя месяцами раньше, потеряв 90 % личного состава.
– Люди устали, нужен отдых, а я не могу постоянно следить, стоит мой автомат на месте или нет. Не успел оглянуться, как какой-то абхаз спер мой автомат.
Мы вышли из пансионата и медленно пошли в сторону штаба.
Пост, стоящий на перекрестке, увидев однорукого русского с черной перчаткой на левой руке и Басаева, прижался к забору. За нами на почтительном расстоянии в черных комбинезонах смертников шли головорезы Басаева. Мы поднялись на крыльцо штаба, я открыл дверь и первым шагнул в коридор, Шамиль шагнул следом. Дорогу нам преградил охранник, самый маленький абхаз республики, рост его с трудом дотягивал до 140 см. В самом начале войны он пришел в военкомат со словами: "Не позорьте меня, дайте оружие и какую-нибудь службу. Если я ни с чем вернусь домой, меня засмеют старухи". Ему дали автомат и поставили в охрану штаба. Завидев нас, он отпрянул к стене, но следом вошли вооруженные люди и он встал на их пути с автоматом наперевес.
– Стой, стрелять буду, – сказал он и передернул затвор.
– Стреляй, – сказал парень в черном, – клянусь Аллахом, если ты сейчас выстрелишь, никто из чеченцев тебя и пальцем не тронет.
Малыш потерялся. Чеченец отвел ствол его автомата в сторону и пробил с правой. На шум выскочила вся охрана штаба, и тут началось их избиение. Мы спокойно поднялись на второй этаж и без стука вошли в кабинет начальника Генштаба Сосналиева. Ничего не понимающий, он заорал: "Саша, Шамиль, успокойте своих людей. Что случилось?"
– Один абхаз украл у Саши автомат.
– До утра он будет найден и порезан на ремни, а автомат будет возвращен.
– Мой ответ вас устраивает?
– Да, – ответили мы, и пошли к выходу.
Было ли мне жалко того паренька? Нет. На кону стояло все, и я стал ждать начала операции.
Объединенный отряд под началом Басаева ринулся вперед и наткнулся на готовых к этому грузин и добровольцев с Западной Украины, смелых и опытных воинов. Попав под шквальный огонь, оставляя на поле боя убитых и раненых, первыми стали бежать чеченцы, следом бросились кабардинцы. Шамиль и Ибрагим ранены.
А что абхазы? А абхазы не простили Шамилю позора в штабе и отказались идти на подмогу. В Нальчик и Грозный поехали цинковые гробы. Ибрагим послал Шамиля на хрен и обвинил его в тупости.
"Ну что, Шамиль, так кто из нас наместник Кавказа?" – ликовал я.
Мне двадцать пять и вся жизнь впереди.
Война для меня окончилась. Братания народов не произошло. Чеченцы убрались домой, кабардинцы сникли и перестали лезть на передовую.
Оставалось последнее – финальный штурм Сухуми. А пока я получил новые документы, теперь я Воронцов Александр. В клинике Вредена мне были сделаны две операции, и рука стала более или менее похожа на руку. К штурму я вернулся, но остался один из группы. Одни погибли, другие ранены и вернулись в Россию.
И вот пошла красная ракета. К вечеру этого же дня Сухум был освобожден. Возле центральной площади города меня встретил знакомый абхаз: "Все, Победа! Пусть молодежь попотеет напоследок. Здесь недалеко живет моя мать, пошли ко мне".
Сели за стол, выпили хороший виски за победу и стали ждать утра. Утром город подвергся полному разграблению. Плюнув на все это, я пошел к дороге, ведущей к выезду из города. У дороги стоял президент Ардзинба и плакал. Машины, заваленные награбленным добром, мчались мимо. А я поехал в Питер. Потеряв на войне всех друзей, выживал как придется. Через паспортный стол узнал новый адрес отца и, скопив немного денег, поездом Москва – Пекин приехал в Ангарск. И вот долгожданная встреча. Сели за стол и разговоры, разговоры… Дело дошло до войн. Конечно, ни слова о двух контузиях, ранениях, потерях и о моей личной победе. Папа долго молчал, потом вышел из кухни. Долго его не было, потом подошел со спины и сказал, пожалуй, самые важные для меня слова:
– Я горжусь тобой.