- То, что не предназначено для их ушей, будет сказано в другой комнате, - вот и все объяснение.
Итак, мы заняли одно из угловых сидений. Нам пришлось ждать около шестидесяти секунд, прежде чем Фейсал вышел из дверей в дальнем углу. И когда он вошел, у меня перехватило дыхание.
Когда о ком-то говорят, что он величав и полон достоинства, у меня сразу же возникает антипатия. Уж больно похоже на утверждение, будто этот "кто-то" сделан из другого теста. Но Фейсал действительно был из другого теста и не походил на священнослужителя, хотя если ощущение цельности и праведности исходило от кого-либо, и это подчеркивало простое, почти аскетическое арабское одеяние, клянусь, речь о нем. Ростом и сложением он примерно как Джереми - то есть довольно высокий и тонкий, с шеей, чуть склоненной вперед вследствие природной задумчивости, привычки к езде на верблюде и самого искреннего намерения не держать голову слишком высоко. Ни дать ни взять пастух с библейской картины… только прибавьте доброту того, кто покинул мир видений ради мира, где обитаете вы - и вот перед вами Фейсал. Понимание встречает понимание, человек человека. Боюсь, мне не описать улыбку, с которой он вошел, готовый увидеть Лоуренса… Увы, это невозможно. Пожалуй, вам удастся ее представить. Только не забудьте, что этот человек стоял во главе дела, равно благого и проигранного, был со всех сторон окружен изменой и прекрасно это понимал; полковник Лоуренс был единственным человеком на свете, успевшим доказать, что способен перекинуть мост между Востоком и Западом и воплотить в реальность арабскую мечту о независимости.
Но, к несчастью, проще описывать неприятные вещи. Вошедший с первого взгляда - еще до того, как Мэйбл откинула куфийи, - понял, что перед ним не Лоуренс, и я за все время моих странствий не видел человека более разочарованного. Улыбка не исчезла, в нем было слишком много мужества и самообладания. Но на миг она стала жесткой, словно он смеялся в лицо судьбе, готовый встретить все ее превратности в одиночку, раз рядом не оказалось друга. В следующий миг он отбросил разочарование, как и подобает мужчине, и быстро приблизился, чтобы пожать руку Гриму и поклониться, когда Грим нас представил.
- По крайней мере, здесь двое добрых друзей, - заметил Фейсал по-арабски, усаживаясь между Гримом и Хададом. - Скажите, что это значит, почему вы обманули нас, назвавшись Лоуренсом?
- Мы должны тебе кое-что показать, - ответил Грим. - Это привезла миссис Тикнор, иначе это могли бы увидеть дурные люди.
Фейсал понял намек и отпустил сирийских офицеров, при этом обращаясь к каждому по имени. Затем Мэйбл достала письмо, и Фейсал принялся читать его, скрестив тонкие ноги и непринужденно откинувшись назад. Однако, перечитав дважды, он снова выпрямился и горько рассмеялся.
- Я этого не писал. Я никогда не видел этого прежде и не слышал об этом, - честно признался он.
- Знаю, - ответил Грим. - Но мы подумали, что тебе стоит на это взглянуть.
Фейсал положил письмо себе на колено и закурил сигарету. Я думал, что в подобном положении он сделает то, что, вне всякого сомнения, сделали бы девятеро из десяти. Но он задул спичку и закурил.
- Ты хочешь сказать, что ваше правительство видело это письмо и послало вас, чтобы вы показали его мне?
Теперь рассмеялся Грим. И в его смехе не было горечи.
- Нет, мы с шефом рискнули работой, не доложив об этом. Нынешний визит считай строго неофициальным.
Фейсал передал ему письмо. Грим чиркнул спичкой и сжег бумагу - правда, предварительно оторвал печать на память.
- Ты, конечно, знаешь, что это значит? - Грим втоптал пепел в ковер. - Если бы французы могли раздобыть это письмо в Иерусалиме, они завели бы против тебя второе дело Дрейфуса, сфабриковали бы обвинение, провели суд… и тебе конец. А британцам отправили бы заверенную копию, чтобы те от тебя отступились.
- Я благодарен за то, что ты его сжег, - ответил Фейсал. Он не выглядел беспомощным человеком, утратившим надежду, потрясенным. Он был тих и тверд, словно обрел ненадежную опору и готовится встретить ураган.
- Это означает, что все вокруг тебя предатели, - продолжал Грим.
- Не все, - перебил его Фейсал.
- Но многие, - ответил Грим. - Твои арабы - верные отчаянные люди, но среди твоих сирийцев есть псы, которых может подкупить любой.
Это называется "сказать начистоту". Представьте себе майора на иностранной службе, который явился к королю, как снег на голову, с подобными заявлениями. Согласитесь, это неслыханно. Но Фейсал выслушал Грима учтиво.
- Я отличаю одно от другого, Джимгрим.
Грим поднялся и пересел лицом к Фейсалу.
Мой друг разозлился не на шутку и сдерживался просто чудом. Я никогда еще не видел его в такой ярости.
- Это означает, - продолжал он, упершись в колени и в упор глядя на Фейсала, - что французы готовы перейти в наступление. Это означает, что они уверены, что ты уже почти у них в руках, и уже настроились полюбоваться твоим концом. Они устроят тебе громкий военно-полевой суд, а потом принесут извинения.
- Иншалла, - ответил Фейсал. Это означало: "Если будет на то воля Аллаха".
- Вот уж точно! - взорвался Грим.
Он еле держал себя в руках. Я видел, как дрожит его шея и как блестят на висках бисеринки пота. Наконец-то мой друг предстал перед нами без маски.
- Аллах назначает жребий каждому из нас. Полагаешь, мы здесь просто так? Здесь и сейчас?
Фейсал улыбнулся.
- Я рад вас видеть, - по-простому признался он.
- Ты собираешься драться с французами? - внезапно спросил его Грим. Это прозвучало как апперкот с близкого расстояния.
- Я должен сражаться или сдаться. Они послали мне ультиматум, но задержали его, чтобы не дать мне времени ответить. Срок уже истек. Вероятно, они начали наступление.
- И ты намерен сидеть здесь и ждать их?
- Я буду на передовой.
- Ты знаешь, что у тебя нет шансов.
- Мои советники думают, что мое присутствие на передовой достаточно воодушевит наших людей, чтобы одержать победу.
- У тебя есть чары против горчичного газа?
- Это наша слабость. Нет, у нас нет масок.
- А ветер в эту пору дует с моря. Твое войско попадет прямо в ловушку, и ты с ним вместе. Из тех, кто советует тебе идти на передовую, половина станет биться подобно львам, накрытым сетью, а другая половина продаст тебя французам! Твои пятьдесят тысяч растают, как сливочное масло на солнце, и твои люди останутся без предводителя!
Фейсал размышлял с минуту, откинувшись назад и наблюдая за лицом Грима.
- Мы провели военный совет, Джимгрим, - сказал он наконец. - Единодушно весь штаб принял решение сражаться, и кабинет его поддержал. Я не могу отменить приказ при всем желании. Что бы ты подумал о короле, который бросил свою армию, попавшую в ловушку?
- Никто никогда не обвинит тебя в трусости, - ответил Грим. - Твоя храбрость известна. Вопрос в другом: хочешь ли ты, чтобы вся твоя храбрость, все силы, которые ты вложил в арабское дело, пропали даром? Хочешь, чтобы надежда на независимость арабов задохнулась от дыма и ядовитого газа на поле боя?
- Это разбило бы мне сердце, - признался Фейсал. - Хотя одно сердце едва ли что-то значит.
- Это разбило бы не только твое сердце, - парировал Грим. - Миллионы смотрят на тебя как на своего вождя. Я не в счет. Лоуренс не в счет.
И все прочие немусульмане, которые кое-что для тебя сделали. Большинство сирийцев не в счет, ибо они просто интриганы-политики, которые используют тебя, разномастный сброд, у которого нет одной цели и единой веры, столь запутавшийся и погрязший в разврате, что они даже не понимают, на чьей они стороне! Будь у сирийцев достаточно твердости, они бы давно сплотились вокруг тебя так решительно, что их никто бы не одолел.
- К чему ты клонишь? Что ты предлагаешь? - спокойно спросил Фейсал.
- Твое место - в Багдаде, а не в Дамаске!
- Но я здесь, - возразил Фейсал, и впервые в его голосе послышались признаки нетерпения. - Я пришел сюда в ответ на призыв союзников, полагаясь на их обещания. Я не просился в короли. Я к этому не стремился. Пусть станет правителем любой, кого выберут арабы, и я буду честно трудиться, помогая ему. Но арабы выбрали меня, и союзники согласились. Только после того, как союзники выиграли войну с нашей помощью, французы начали выдвигать возражения, и британцы от меня отступились. Теперь слишком поздно говорить о Багдаде.
- Не поздно! Слишком рано! - Грим стукнул себя кулаком по колену, и Фейсал невольно рассмеялся.
- Ты говоришь, как пророк, Джимгрим, но позволь кое-что тебе сказать. Речь прежде всего о деньгах. Британцы платили нам субсидии, пока не покинули Сирию. Но даже тогда они позаботились о нас, оставив нам орудия, боеприпасы, транспорт и прочее. Захватив порты, французы пообещали, что субсидии не прекратятся, ибо будут собирать таможенные пошлины, а у нас нет иной статьи доходов, о которой стоило бы говорить. Но вместо того, чтобы посылать нам деньги, французы подбили наш народ не платить налоги, и наша казна пуста. Тем не менее, мы изыскиваем средства где только можем. Мы договорились о банковском кредите и заказали припасы за границей. Припасы добрались до Бейрута, но французы потребовали, чтобы банк отменил кредит. И пока мы не заплатим за припасы, они к нам не поступят.
- А газовые маски вы заказали? - спросил Грим.
Фейсал кивнул.
- Этот банкир морочил нам голову до последней минуты. Пользуясь нашим обязательством не причинять вреда иностранцам, он жил в Дамаске, давал обещания сегодня и нарушал их завтра, держал свои фонды в Бейруте, а свое агентство здесь. И все это время выкачивал деньги из страны.
- Почему вы его не арестовали?