Она подошла к Ренэ и произнесла:
- Из этого стакана пил в последний раз мой дорогой отец.
- Я так и думал, - ответил Ренэ, - а потому и осматривал его так внимательно.
- Не сделаете ли Вы и господин доктор мне чести поужинать вместе со мной, - с обворожительной улыбкой проговорила Мария.
- Благодарю Вас, - поспешно ответил Ренэ, - я вынужден отказаться, потому что должен быть засветло в Компьене.
- Я тоже, - проговорил доктор. - Мы можем ехать вместе, господин Дамарр?
- Хорошо, доктор, - сказал молодой юрист. - Примите мое искреннее сочувствие Вашему горю, - продолжал он, обращаясь к маркизе, - я скоро опять приеду снимать печати.
"Хоть бы ты провалился! - подумала маркиза. - Меня не проведешь!.. У тебя зародилось подозрение. Непременно нужно будет написать Годэну, чтобы он имел в виду Дамарра".
Ренэ и доктор вскоре же покинули замок. Они ехали по лесной дороге в одном экипаже, но их разговор не был особенно оживленным.
- Маркиза, кажется, не ладила со своими родными? - спросил Ренэ после продолжительного молчания.
- Прежде, да, - ответил доктор, - но в последнее время она примирилась с ними, и отец очень привязался к ней.
- Говорят, что старик очень сурово относился к дочери и держал ее, как в плену?
- Это преувеличено. Он хотел оградить ее от преследований Сэн-Круа, из-за которого и происходили все раздоры.
- Но ведь этот Сэн-Круа сидит в тюрьме. Чего же боялся господин д‘Обрэ?
- Он боялся, что Сэн-Круа выйдет на свободу и старая любовь снова разгорится; потому-то он так усердно и старался помирить дочь с мужем.
Ренэ опять задумался.
- Что Вы так задумчивы, господин Дамарр? - спросил доктор. - Офмон, кажется, не выходит у Вас из головы.
- Ах, знаете, я - юрист, доктор права, и поневоле задумываюсь над разными вещами.
- Но в Офмоне все так просто.
- Вы так думаете?
- Конечно.
Наступило новое молчание. Его перебил Ренэ.
- Доктор, - спросил он, - скажите, пожалуйста, когда наступает при ударе паралич - сразу или лишь потом?
- Сразу.
- Вы не могли определить, когда наступил паралич у д‘Обрэ?
Доктор с изумлением посмотрел на Ренэ и спросил:
- Что это? Допрос? Чем он вызван?
- Да я знаю, что если паралич наступает постепенно, то можно подозревать, что он вызван действием яда.
- Черт возьми, какое Вы имеете право высказывать такие подозрения? Я уже много лет состою врачом в Офмоне, хорошо знаю состояние здоровья покойного и осматривал его после смерти.
- Дорогой доктор, да разве я сказал что-нибудь об Офмоне или его обитателях? Я говорю вообще. Меня интересуют все подобные случаи. Кроме того я занимался медициной и химией.
- Ох, уж эти химики! - с жаром проговорил доктор, - они всегда что-нибудь выдумают. Говорю Вам, что Обрэ умер от удара. Скажите, кто мог желать смерти такого почтенного старика? Остерегайтесь, господин Дамарр, высказывать во всеуслышание такое обвинение.
- Сохрани меня Бог!.. Вы осматривали тело покойного, Вы и должны знать причину его смерти. На то Вы - доктор, а я - только юрист.
Наступило новое молчание. Вдруг послышался лошадиный топот и какой-то всадник обогнал коляску.
- Пьер, - крикнул доктор, узнавший во всаднике слугу из Офмона, - куда так поздно?
- В Париж, я везу письмо господину Пенотье от маркизы.
Ренэ внимательно прислушался и сказал:
- Пенотье - друг Сэн-Круа; маркиза, как кажется, продолжает иметь с ним сношения.
Доктор насупился и сухо проговорил:
- Я не знаю этого господина.
Разговор снова прекратился. Экипаж продолжал катиться по пыльной дороге.
- А вот уже и башни Компьена, - проговорил доктор.
Около ратуши Ренэ распрощался с ним, а затем прошептал:
- Я должен молчать, мои улики слишком ничтожны. Ах, если бы я только мог снести остатки этого питья в лабораторию Гюэ!
VI
Крушение на опасном пути
Прием в Лувре у Людовика XIV только что окончился. Придворные кавалеры и дамы расходились группами, разговор оживился. У одной из золоченых колонн зала стоял граф Лозен. Он был в большом нетерпении, так как уже две недели ожидал решения своей судьбы. Он все время следил за королем и ждал знака, о котором ему говорила Монтеспан; однако его все не было, и он подумал, что либо Монтеспан сказала ему неправду, или же король утратил свое влечение к красивой женщине. На этот раз Лозен заметил, что король во все время приема оглядывался по сторонам, и подумал, что это должно было что-нибудь означать. Поэтому он не спускал взора с Людовика и скоро увидел, что взгляд короля устремлен на то место зала, где среди других дам стояла Монтеспан. Людовик вдруг обернулся, и Лозен заметил на его пальце сверкающий бриллиант, которого раньше не было. Граф тотчас же перенес свое внимание на Мотеспан и увидел, что она дважды с шумом распустила веер.
Как только Лозен заметил эти безмолвные переговоры, он тотчас же выскользнул из зала, спустился с лестницы, вышел на улицу, и, сев в наемный экипаж, отправился к Орлеанскому дворцу. Когда он входил в парк, прилегавший к нему, часы на башне пробили половину третьего.
"Я явился как раз вовремя, - сказал себе граф, - через полчаса я, наверное, узнаю все".
Лозен отправился в темную аллею, где его встретила Лаиса, камеристка Монтеспан.
- Торопитесь, граф, - прошептала она, - если бы Вы еще немного опоздали, все пропало бы!
- Незаменимая девица! - воскликнул граф. - Вот тебе! - и с этими словами он бросил в передник горничной горсть золотых.
- Тысячу раз благодарю Вас. Но только не забудьте, граф, что я могу поплатиться головой, если только будет услышан хоть малейший шорох.
Лаиса через спальню провела графа в гостиную Монтеспан.
- Оставайтесь здесь, граф, теперь Вы сами за себя отвечаете.
Она вышла, оставив графа одного.
Лозен внимательно осмотрел комнату и увидел нишу, завешенную тяжелыми занавесами. Граф остался очень доволен избранным местом, так как даже в случае, если бы занавеси были раздвинуты, он мог бы укрываться за большой группой. Окончив свой осмотр, Лозен подошел к окну. Ко дворцу подъезжали различные экипажи, из них выходили дамы и мужчины, но короля не было. Граф вооружился терпением; он был убежден, что его ожидания не напрасны, так как ясно видел условные знаки.
Однако время шло, а никто не приходил. Наконец в соседней комнате послышались громкие голоса, и граф поспешил спрятаться за занавес.
Дверь гостиной отворилась, и в нее вошел король под руку с Монтеспан.
- Ах, как хорошо! - воскликнул Людовик. - Наконец-то я вижу Вас вне всех этих церемоний! - Он страстно поцеловал маркизу и продолжал: - Вы знаете, что я бываю счастлив только с Вами.
- Надеюсь, - со вздохом проговорила Монтеспан. - О, как многое изменилось с тех пор, когда мы впервые виделись в этом дворце!.. Я стала гораздо увереннее и смелее, но в этом виноваты Вы, Ваше величество, так как Вы избаловали меня… Но я прекрасно сознаю, что я не единственная, которую Вы балуете, а потому не позволяю себе гордиться.
Она опустила головку и хорошо рассчитанным движением бросилась на роскошный турецкий диван. Король опустился рядом с ней и, взяв ее за руку, произнес:
- Вы видите, дорогая, как меня мучают Ваши упреки; но скажите сами: что я должен сделать? Луиза готовится стать матерью, а потому было бы жестокостью отталкивать ее теперь. Я твердо решил узаконить ребенка и сделать Луизу владетельницей большого имения; может быть, это утешит ее. Но любить ее я не могу больше, с тех пор как увидел Вас.
- О, Ваше величество, - воскликнула Атенаиса, - как Вы любили ее! Вы становились на колени перед ней и клялись в верности, а теперь? Теперь Вы хотите подарком возместить ей потерю Вашей любви! Если Вы, Ваше величество, когда-нибудь поступите так со мной, пожертвовавшей для Вас своим мужем, которому я клялась в верности и который живет только мной, то лучше убейте меня здесь сейчас же!
- Атенаиса, - сказал король, - Вы взволнованы и раздражены злыми толками толпы. Но подождите! Наступит время, когда все будут преклоняться перед Вами.
- Все? О, Ваше величество, я боюсь дружбы не меньше любви. Около Вас есть люди, которые становятся между нами, которые руководствуются только стремлением к славе.
"Ага, - подумал Лозен за занавесом, - она наверно будет сейчас говорить обо мне и подготовляет почву для свержения министров!"
Король немного подумал, а затем спросил:
- О каких людях Вы говорите? Министры, вероятно, не интересуются моими сердечными делами, они могли бы сильно поплатиться за это. Мои родные? Я - король, этим все сказано. Кого же Вы подразумеваете?
Лозен напряженно вслушивался.
- Ваше величество, - ответила Монтеспан, - Вы не должны долее разделять свое сердце между дружбой и любовью к той, которая так всецело и бескорыстно предана Вам и не имеет никаких честолюбивых замыслов.
"Черт возьми, - подумал Лозен, - к чему это она ведет?".
- Вы говорите загадками, Атенаиса; я ничего не понимаю.
- Вспомните, - сказала маркиза, - разве один из Ваших друзей не обращался к Вам недавно с самыми смелыми просьбами?
- А, теперь я понимаю! Вы говорите о графе Лозен?
- Именно.
- Он хочет получить место главнокомандующего артиллерией. Но ведь Лувуа, Кольбер, Тюренн - все против этого. Конде даже сказал, что это может сделать армию всеобщим посмешищем. Однако Лозен все время осаждает меня просьбами. Что Вы скажете на это, моя милая подруга, мой разумный советчик? Соглашаться ли мне на просьбы Лозена, или нет?