Двери распахнулись настежь, и счастливцы с Лозеном во главе, вступили в святилище. Спальня короля находилась в конце длинного ряда комнат, выходивших на Сену. Это была угловая комната с видом на разводной мост, где некогда с раздробленной головой упал гордый маршал д’Анкр, пораженный пулей Витри, и окончательно испустил дух под ударами клинков телохранителей Людовика XIII. Под окнами шла терраса, украшенная статуями и растениями, так что весной и летом у короля перед глазами всегда была зеленая листва. Этой террасы уже давно нет, и на ее месте тянется Луврская набережная.
Внутреннее убранство королевской спальни было просто, но великолепно. Стены были задрапированы портьерами из тяжелой шелковой материи. Их поддерживали лавровые ветки из золоченой бронзы, образовавшие посреди комнаты, под самым потолком, нечто вроде беседки, из которой в виде шатра ниспадал богато вышитый полог. Перед кроватью была белая мраморная баллюстрада, увешанная изящными коврами. Здесь стоял золотой умывальный прибор короля; на маленьком столике из сандалового дерева с инкрустацией из слоновой кости, золота и перламутра находились мыло и разные эссенции; на табурете лежали полотенца.
Когда дворяне вошли, в комнате царил полумрак, усиливавшийся от еще мерцавшего ночника. Тем не менее все сделали глубокий поклон по направлению к тому месту, где находилось королевское ложе.
- Отдерни занавеси на окнах, Бонтан! - раздался голос монарха.
Первый камердинер раздвинул занавески, и в комнату проник дневной свет. Второй камердинер, Кост, с низким поклоном откинул полог у постели, и только теперь увидели дворяне покоящегося монарха.
Снова был сделан глубокий, безмолвный поклон, а затем наступило несколько мгновений, полных ожидания. Людовик приподнялся наполовину, опираясь правой рукой на столбик кровати. Утренние лучи осветили прекрасные, истинно королевские черты его лица.
Молодому королю шел тогда двадцать шестой год. Его лицо выражало приветливость, силу, величие и какое-то упрямство, придававшее, однако, ему необыкновенную прелесть. Действительно нельзя было найти другого человека с такой печатью величия на челе, какой природа одарила Людовика XIV. Дворяне с обожанием глядели на своего красивого государя.
Окинув взглядом вошедших, король отбросил одеяло, сел, спустив свои стройные ноги через край постели, затем ласково, но снисходительно кивнул всем головой и сделал рукой знак приветствия. Потом он встал. Камердинеры поспешили к нему с шелковым шлафроком, который держали за рукава. Быстро взглянув опять на присутствующих, король позвал:
- Граф Виронн, не угодно ли Вам помочь мне одеть шлафрок?
Виронн поспешил к королю, сопровождаемый завистливыми взглядами. Но счастье улыбнулось не только ему.
- Герцог де Лонгвиль, помогите графу, - сказал король.
Лонгвиль вошел за баллюстраду. Камердинеры подали ему правый рукав шлафрока, а Виронну - левый, и, когда король просунул в рукава, кавалеры с глубоким поклоном отступили на свои места. Затем король вызвал де Бутвиля и Тюренна, и они надели ему чулки. Герцоги де Рошфуко и де Кандаль накинули на короля рубашку; д’Арси, де Мора и Пюисье держали умывальные принадлежности и подавали в золотом кувшине воду, а герцог де Граммон собственноручно застегнул королю подвязки.
По окончании всех этих церемоний король проследовал к креслу, где один из состоявших при гардеробе короля приступил к сложному делу возложения на королевскую шею украшавшего ее кружевного галстука. Пока разыгрывалась эта сцена с одеванием, король поочереди подзывал к себе присутствовавших дворян, разговаривал с каждым из них и нередко сопровождал свои слова какой-нибудь милостью, отличием или привилегией.
Когда галстук был завязан, вошел парикмахер и причесал короля "маленькой прической". Людовик не любил по утрам слишком долго задерживать дворян в галерее и передней, а потому ограничивался тем, что проходил между рядами ожидавших его с полузавитыми локонами. Когда прическа была окончена, король поднялся со своего места и стоя выпил чашку бульона, которую Бонтан подал ему на золотой тарелке. Эта чашка была подарком Мазарини, который приказал переделать ее для короля из сосуда работы Бенвенуто Челлини. Она была из чистого золота и украшена королевским вензелем, а нижний край был усеян бриллиантами. Прежде чем Людовик поднес чашку к губам, граф Лозен, как первый из приближенных к королю дворян, отведал бульон предназначенной для этого ложкой.
Отдав чашку, король надел шляпу с плюмажем и направился к дверям, которые в ту же минуту настежь распахнулись перед ним. Пройдя мимо стоявших шпалерами гвардейцев, он, наконец, вошел в галерею. Вся церемония состояла в том, что король приподнимал шляпу, проходил галерею по правой стороне и возвращался по левой, удостаивая некоторых из присутствующих коротким разговором, затем снова приподнимал шляпу и следовал обратно в свою спальню в сопровождении всех присутствовавших при королевском вставании.
Отпустив их, король позвал своего второго камердинера, Коста, приказал снять с себя богато вышитое платье, снова облекся в шлафрок, бросился на кушетку, а затем, вынув из-под кружевного жабо серебряный свисток, свистнул. В те времена не было еще настольных колокольчиков, и для того, чтобы позвать прислугу или подчиненного, прибегали, по старому обычаю, к помощи свистков.
В комнату вошел Кост.
- Мне нужно графа Лозена, - сказал король.
Кост вышел в переднюю, а вместо него явился граф.
- Антуан, - сказал король, - вчера я просил тебя принести рисунки для версальского праздника. Ты принес их? Где они?
- В кабинете Вашего величества, в красном портфеле, возле кресла, в котором Вы, Ваше величество, всегда обдумываете решение трудных вопросов. Не прикажете ли, Ваше величество, принести портфель сюда?
- Нет, пусть лежит там. Если придет Кольбер, я должен буду работать, - произнес король с плохо скрытым неудовольствием. - Тогда и без того увижу их. Ну, какие новости при дворе? Будет сегодня вечером собрание?
- Ее величество вдовствующая королева назначила играть в карты и надеется, что Вы, Ваше величество, осчастливите общество своим присутствием.
Король вздохнул.
- Будут ли представлены новые лица? Танцевать, значит, не предполагается?
- Нет, государь, будут только карты. Должны представляться две дамы, уже представленные гофмаршалу и намеревающиеся увеличить собой число блестящих особ при нашем дворе.
- Вот это прекрасно! Но кто же эти новые звезды? Герцогиня действительно уже говорила мне об одной из них. - Под "герцогиней" король всегда подразумевал свою скромную возлюбленную - Лавальер. - Это - не мадемуазель де ла Мот Уданкур?
- Да, государь, очаровательная дама.
- А кто же другая? Я припоминаю, что ее величество королева желала иметь еще одну придворную даму. Называли различных дам, предоставляя мне решить, которую из них удостоить такой чести. Однако я предоставил выбор на усмотрение ее величества королевы. Кто же эта счастливица?
- Если дама, на которой остановила свой выбор ее величество, будет осчастливлена и Вашим милостивым согласием, государь, то при нашем дворе появится одна из красивейших женщин на свете. Да, я беру на себя смелость утверждать, то мы можем гордиться, имея среди нас одну из очаровательнейших красавиц нашего века, если она удостоится чести принадлежать к нашему двору.
Король с любопытством прислушивался.
- Ты подстрекаешь мое любопытство. Кто эта дама? Видел ли я ее?
- Вероятно видели, государь, но только мельком. Ваше сердце, полное доброты и теплого чувства, всегда бьется только для одного предмета, и этот один предмет так наполняет его, что посторонние или новые явления проходят для него почти бесследно.
Комплимент оказался не из тонких, так как всякому в Париже было известно, что до возвышения Лавальер король уже восемь раз менял возлюбленных en titre и что ни одно качество не было так чуждо его характеру, как постоянство в любви. Тем не менее любимец был награжден благосклонным взглядом повелителя, охотно слушавшего лесть и любившего, когда его превозносили до небес.
- Очень возможно, что я не обратил на нее внимания, - сказал он. - Но кто же она?
- Атенаиса, маркиза де Монтеспан.
- Дочь нашего герцога? Та самая, которую я в прошлом году обвенчал с маркизом Анри де Монтеспан? Я уже слышал о ней… Но от кого же? Когда?.. Так это - она?
- Она самая, государь. Она является ко двору по особенному желанию ее величества. Сама маркиза не питает решительно никаких честолюбивых планов.
- Это мне очень нравится. Ах, теперь я вспоминаю, что видел ее, и, если не ошибаюсь, несколько дней назад мне рассказывала о ней герцогиня. Кажется, она хвалила веселый характер маркизы, а королева - добродетельное и чистое сердце. Не могу, однако, сказать, чтобы меня поразила красота этой дамы.
- Может быть, это произошло по той самой причине, о которой я упоминал; в противном случае Вы, Ваше величество, как тонкий знаток женской красоты, наверное, отличили бы Атенаису де Монтеспан, - сказал Лозен, искоса поглядывая на короля и намеренно подчеркивая каждое слово.
- Может быть, - спокойно ответил Людовик. - Но как случилось, что маркиза только в этом году появилась в придворных кругах? Отчего она не показывалась раньше?