- Выпей это, - сказал Годэн, подавая маркизу стакан.
- Ха-ха-ха, вода? Нет, милый друг!
- Пей; ради Бога выпей!
- Годэн, ты сошел с ума!
Сэн-Круа посмотрел на часы.
- Ты пил вино из высокого бокала четверть часа тому назад?
- Да, из тех бокалов, которыми обносила жена?
- Ну, да, теперь выпей вот это.
- Ничего не понимаю…
- Пей, говорят тебе! - закричал Сэн-Круа, сердито топая ногой, - если ты будешь много разговаривать, я насильно волью тебе это в глотку.
Лицо Бренвилье стало серьезным; он покачал головой и задумчиво проговорил:
- Что случилось? Ты какой-то необыкновенный! Но ты - мой друг, Годэн; давай мне стакан; ты не можешь замышлять ничего дурного против своего товарища. Дай, я выпью, - и с этими словами он залпом выпил стакан.
- Слава Богу! - прошептал Годэн, - один спасен.
Назначенная на другой день охота не могла состояться, так как маркиз де Бренвилье заболел; у него была сильная головная боль, сопровождавшаяся тошнотой, но к вечеру все прошло, и он мог выйти к гостям.
* * *
Никто не подозревал об ужасном происшествии, только маркиза и Сэн-Круа знали, какие страшные яды боролись в организме де Бренвилье. Мария не сомневалась в том, что ее муж спасен противоядием, данным ему Годэном, потому что иначе его уже не было бы в живых.
Мария сама работала, усовершенствовалась в своем искусстве и в познаниях почти не уступала Годэну. В нише старой стены замка она устроила себе небольшую лабораторию и там она хранила свои реторты, склянки и различные припасы.
- Ты хочешь спасти его, - шепнула она Сэн-Круа, когда он садился в экипаж, чтобы покинуть Офмон, - но я погублю его. Я должна достичь цели; Бренвилье должен умереть.
- Я спасу его, - ответил Годэн, - мои знания больше твоих; чем больше будут твои дозы, тем сильнее - мои средства.
XV
Ночная сцена
Маркиз серьезно заболел. Слабый и изможденный, он бродил из комнаты в комнату. Его кожа приняла землистый оттенок, волосы начали вылезать, его прекрасные зубы покрылись темным налетом, а глаза потускнели. Он витал между жизнью и смертью. Действие ядов, которые ему давала Мария, парализовалось противоядием Годэна.
По вечерам, когда после посещения Бренвилье Сэн-Круа сидел в своей лаборатории, им овладевал ужас.
Экзили приносил ему все новые известия о таинственных смертных случаях, об усиливавшихся розысках полиции, и беспокойство Годэна росло с каждым днем. Им овладело предчувствие какого-то грядущего несчастия. Он пытался молиться, но это не удавалось ему.
Почти каждый вечер он вынимал из шкафа резной ящик оригинальной старинной работы, в котором находились различные бумаги, доставал эти бумаги и усердно писал, причем горько плакал и стонал. Эти бумаги носили заглавие: "Моя исповедь".
- Мать моя! - восклицал он. - Морель обещал мне показать ее. Пусть он получит свой эликсир, и тогда мой ужасный греховный путь будет окончен!
* * *
Прижавшись в угол кресла, снедаемый болезнью, сидел несчастный маркиз де Бренвилье. Все спали в доме, только он не мог сомкнуть глаза. Он уже давно не спал по ночам, и его ухо научилось различать малейший шум среди тишины. О, если бы он мог заснуть хотя бы на час!
В эту ночь им овладела какая-то странная дремота; он прислонил дрожащую голову к спинке кресла и опустил отяжелевшие веки. Но вдруг где-то раздался легкий скрип двери. Тогда маркиз повернул голову и увидел белую фигуру, которая неслышно ступала по комнате, как привидение; это была Мария.
Маркизу казалось, что он видит ангела смерти; но, узнав свою жену, он весь задрожал, волосы стали дыбом на его голове и он простонал:
- Опять!..
Мария странным жестом проводила рукой по стене, как бы ставя на ней какие-то знаки.
- Один, два, три, - шептала она, - этих я убила сама. - Потом рука замелькала с быстротой молнии и знаки стали следовать один за другим. - Четырнадцать, - тут ее рука остановилась, - это - еще не он, - продолжала шептать ужасная женщина.
Бренвилье не мог пошевельнуться; он хотел дернуть звонок, но не был в состоянии протянуть руку; он слышал слова жены, и ужасная истина мгновенно представилась ему.
- Она уже погубила трех, я - четвертый, - простонал он.
Мария схватила маркиза за руку; но им овладел панический страх; он откинулся на спинку кресла и не мог отвести взор от ужасного привидения. Мария провела рукой по его лицу, приложила ее к сердцу и прошептала:
- Он еще жив, спаситель действует умело, надо усилить средство! - и она отошла от кресла.
Тут маркиз овладел собой; в нем проснулся прежний солдат; он с невероятным усилием схватил жену за руку и хриплым голосом крикнул:
- На скамью подсудимых, ужасная женщина! Мария д‘Обрэ, ты выдала себя!
Маркиза с ужасным криком оттолкнула его: она проснулась. Ее глаза сверкали, как у затравленного зверя, а рука делала движение, как бы отыскивая оружие.
Бренвилье с трудом поднялся и, сжимая руку жены, прошептал:
- Убийца… дьявол!.. Я - твоя четвертая жертва! Я все понял. Годэн - твой сообщник. Но, нет, он спас меня в Офмоне! Боже милосердный, сжалься над ней и спаси меня!
Маркиза стояла не шевелясь, как прикованная.
Бренвилье сделал ей знак приблизиться и сказал слабым голосом:
- Уходи!.. Твой отец предсказывал это. Если бы он был жив, я у его ног вымолил бы прощение. Дай мне спокойно умереть, не давай мне больше никаких капель. Никто не слышал нас, никто не знает тайны этой ночи; я не выдам тебя.
Мария не поднимая взора, вышла из комнаты.
XVI
Преследователь
Лил сильный дождь. Невзирая на ужаснейшую погоду, по улице Лагарн шел какой-то человек; он несколько раз останавливался, плотнее закутывался в плащ и, наконец, завернул в пассаж, ведущий на улицу Серпан. Здесь он скрылся в воротах уже известного читателю кабачка.
В это же самое время в маленькой комнатке, прилегающей к лаборатории Сэн-Круа, сидели Морель и Лашоссе; последний был очень серьезен и сосредоточен. Между ними стоял простой стол, на котором горела тусклая лампа; весь стол был занят блестящими новыми червонцами. Морель делал красным карандашом какие-то заметки и вычисления на клочке бумаги.
- Значит, твою часть составляют четыре тысячи двести восемьдесят франков, - сказал Лашоссе. - Ты сосчитал?
- Да, все верно.
- Ну, бери и прощай!
Морель вынул большой ларец и стал прятать деньги.
- Ты окончательно решил оставить Париж и нас? - спросил он.
- Окончательно, - ответил Лашоссе, - я хочу только еще повидать Годэна и просить, умолять, заклинать его бросить эти темные дела. Потом я отдам бумаги одному человеку… и прощайте! Я знаю тихое местечко, где можно спокойно жить, думать и умереть. Здесь мне нечего больше делать; моя месть совершена.
- Но ты еще не сделал никакого употребления из тех бумаг. Может быть, ты уступишь их мне? Я мог бы…
- Собака, - закричал Лашоссе, вскакивая. - Ты хочешь опять изображать дьявола? Ты опять хочешь вымогать деньги? Ты будешь каждый день ходить к матери Годэна и дорого продавать свое молчание… Нет, мой милый, из этого ничего не выйдет! Бумаги останутся у меня! Кроме того я советую тебе держать свой проклятый язык за зубами, а то я достану тебя хоть на дне морском! Прощай!..
Лашоссе собрал свои деньги в мешок, а затем отошел в угол и, приподняв крышку большого, окованного железом, сундука, положил его туда. В эту минуту раздался сильный звонок, повторившийся два раза подряд.
- Это - Пенотье, - сказал Лашоссе; - он пришел к Сэн-Круа. Чтоб его черт побрал! Подожди, я сейчас приду! - и с этими словами он вышел.
Морель следил за каждым движением Лашоссе. В последние дни он обшарил всю тесную квартирку, чтобы отыскать, где Лашоссе прячет документы; он должен был найти эти бумаги, чтобы получить от Сэн-Круа взамен их драгоценный эликсир, от продажи которого он мог выручить тысячи. Морель тщетно прилагал все усилия, чтобы завладеть известной книгой; несмотря на то, что он часто ходил к итальянцу и Сэн-Круа подробно описал ему ее внешний вид, ему не удалось похитить ее.
Он поведал Годэну свою неудачу.
- Ничего, - ответил Сэн-Круа, - я могу обойтись и без книги, так как уже почти нашел секрет эликсира. Мне надо еще немного поработать; Вы получите его, когда принесете мне обещанные бумаги.
Сэн-Круа с большим рвением работал над эликсиром. Он стремился выйти из этого ужасного союза, хотел бежать за море, от ужасной маркизы Бренвилье, любовь с которой погубила его. С тех пор, как он каждый день видел перед собой ужасную, жалкую фигуру маркиза Бренвилье, им овладело жгучее раскаяние. Но, когда Мария обвивала его шею своей белоснежной рукой, он опять забывал свои добрые намерения. В жгучие минуты страсти она шептала ему:
- Приготовь эликсир; дочь аптекаря и Дамарр должны погибнуть. Неужели ты отступишь теперь, когда мы так близки к цели? Неужели же ты дашь Экзили восторжествовать над тобой?
Сэн-Круа повиновался. Он хотел доказать итальянцу, что может обойтись и без него. За склянку пагубного эликсира он должен был увидеть свою мать, а затем прощай все!