Сперва Анриэтта подумала, что пряжки просто вошли в моду. Но, как она ни вертелась в санях, как ни разглядывала кавалеров, ни у кого не увидела такого украшения.
А следующий день преподнес ей подарок – в галерее, в три яруса опоясывавшей внутренний двор замка, она нос к носу столкнулась с Ординым-Нащокиным-младшим.
Он быстро прошел мимо, не узнал в даме, прячущей лицо в пышных мехах, той сомнительной особы, что время от времени появлялась в Царевиче-Дмитриеве. А вот дама его узнала и даже пошла следом.
Беглец спешил, поскольку выскочил на мороз без шубы, и скрылся в личных покоях Яна-Казимира. Но Анриэтте повезло: как раз выходил оттуда Пьер де Нуайе, посланный к королю за какой-то надобностью. Она спросила, кто тот молодой пан, что чуть не сбил ее с ног, спеша к его величеству.
– Это Войцех Сайковский, сударыня. Его величество еще осенью взял этого господина в покоевые. Однако Сайковский заболел и только теперь окреп настолько, чтобы служить его величеству. Но он малоспособен к такой службе.
– Это я заметила. Неужели он надеется сделать карьеру при дворе?
– Сайковскому покровительствует лично его величество, – тут секретарь перешел на шепот. – Хотя я не представляю, из какого захолустья вывезли Сайковского с его родственником.
– Как, и родственник тоже тут?
– Я подозреваю, что этого родственника в детстве кормилица неудачно на пол уронила.
Анриэтта знала, что спутник Воина Афанасьевича – не семи пядей во лбу. Поэтому спорить с секретарем не стала.
– Мои комнатки в замке невелики, но я буду рада видеть вас у себя, – сказала она. – Хотела бы угостить вас чашечкой этого модного напитка, которое моряки называют "кофе". Мой покойный супруг имел приятеля-капитана, который ходил на судах курляндского герцога в Африку и привозил диковинки. Я взяла с собой мешочек кофейных зерен.
На самом деле кофе Анриэтта купила в Гданьске – там еще не распробовали напитка, и купцы, взявшие несколько фунтов на пробу, отдавали зерна недорого. Секретарь королевы был ей нужен, а также следовало бы подружиться с пани Катаржиной Радзивилл, день назад приехавшей с мужем, князем Михалом, в Краков. Это можно было сделать с помощью пани Замойской – Замойский и Радзивилл были добрыми приятелями, их жены также отлично поладили. А дружба с родом Радзивиллов может пригодиться.
Московиты ждали известий от Анриэтты и дождались – выехав в город с новыми подругами и обойдя самые лучшие лавки, она оставила записку у сапожника Домонтовича, которого Ивашка прикормил.
Записка получилась длинная; читая ее вслух Ивашке с Петрухой, Шумилов, по обыкновению, хмурился. Ему не нравилось, что француженка оказалась права и воеводского сынка для начала приучают к придворным соблазнам.
– Ну как вернется и у нас вздумает такие же порядки заводить? – спросил Петруха, но в голосе чувствовалась надежда; поколобродив в Царевиче-Дмитриеве, он хотел, чтобы и на Москве женщины были чуточку более доступны.
– Пусть попробует.
– Что же нам теперь делать?
Этот Ивашкин вопрос Шумилов обдумывал довольно долго.
– Ждать, – наконец сказал он.
И впрямь – проникнуть в Вавельский замок московиты не могли, оставалось только надеяться, что француженка во всем разберется. А разбираться ей следовало сразу с двумя делами – с Ординым-Нащокиным-младшим и с двумя одинаковыми шапками. Казалось бы, носят два пана схожие пряжки, ну и шут с ними! Но один из панов пытался погубить Петруху, а другой казался Анриэтте все более подозрительным, о чем она и написала.
Пан Ян Мазепа, общий любимчик, попал в окружение Яна-Казимира благодаря иезуитам. Он учился у них в Полоцке за счет князя Дмитрия Вишневецкого, а потом киевский епископ Лещинский то ли по просьбе отца юноши, то ли из иных соображений представил его королю. Сам Мазепа объяснял это так: отец послал его учиться обращению с людьми близ королевского лица, а не где-нибудь в корчмах. Но в таком учении большой нужды не было – обращаться с людьми пан Ян умел, кажется, с пеленок, а когда вошел в нужный возраст, умел склонить ко греху любую молодую пани, какая ему бы понравилась.
Разумеется, про шалости покоевого немало говорили в комнатах Марии-Луизы. Дамы гадали, кто теперь его избранница. Галантен он был со всеми, но в последние месяцы, кажется, завел себе тайную возлюбленную. Это наводило на мысли о необычайно ревнивом муже.
Анриэтта знала мужчин не по рассказам. Насколько она поняла, наблюдая за Мазепой, верность подруге в списке его достоинств не значилась. Похоже, с той загадочной женщиной его связывала не только нежная страсть. Было что-то еще – а что? Ученик иезуитов мог затеять какую-то интригу – и, возможно, даже с ведома короля, который, сложив с себя епископский сан, иезуитом от этого быть не перестал. Оставалось лишь надеяться, что в интригу не впутают Ордина-Нащокина-младшего, пока Анриэтте не удастся разобраться в тайнах польского двора.
Глава девятая
Воин Афанасьевич сперва думал, что попал в рай, потом усомнился.
После долгого и скучного путешествия, которое даже веселого Ваську утомило, он поселился в варшавской гостинице на улице Длугой, и тут жизнь дивным образом переменилась.
Сперва, узнав, что короля в Варшаве нет, Воин Афанасьевич с Чертковым загрустили – это ж еще куда-то тащиться! Решили сперва отдохнуть, посмотреть город. И несколько дней спустя к ним у дверей гостиницы подошел пожилой, богато одетый, с поясом ценой в целую деревню пан. Он полюбопытствовал, не продадут ли ему паны их лошадей, больно ему те лошади полюбились. Слово за слово – к пану подбежала молоденькая и очень красивая паненка, судя по обхождению, дочка, стала просить денег на какие-то девичьи забавы. Состоялось то, о чем в Москве и помыслить было невозможно: отец познакомил незамужнюю дочку с кавалерами и позволил ей шутить с ними и даже перемигиваться.
Потом этот пан, по прозванию Даниэль Лапицкий, предложил вместе ехать в Краков. Хотя дороги и стали спокойнее, чем года три назад, а чем больше народу соберется вместе для путешествия – тем надежнее.
Васька прямо ума лишился – готов был ехать в обществе паненки Зоси не то что в Краков, а хоть в Турцию.
Эта милая панночка умела петь песенки тонким и очень приятным голоском, подыгрывая себе на лютне. Такого московиты раньше не видали и не слыхали. А что за слова! Московская девка такое и выговорить бы постыдилась. "Сквозь очи чисты зори лучисты радостью сияют. Сии пыланья в наши желанья силы вливают…" И дураку ясно, какие такие желания!
Так вот, переглядываясь и пересмеиваясь, доехали до Кракова. А там пан Лапицкий сказал:
– Далее мы с Зосенькой поедем в свое имение. А вас определю на постой к давнему знакомцу. Он молодых людей всегда привечает. Он же и присоветует, как пристать к королевскому двору. Вы, паны, люди молодые, вам королю надобно служить, а не прохлаждаться. Вы моего знакомца слушайте! Он к его величеству дорогу знает и сам часто в Вавельском замке бывает!
Давний знакомец был старый ксендз, когда-то, видимо, полный и круглолицый, но с годами утративший плоть и наживший дряблость лица и рук. Но взгляд у него был острый, голос тихий и властный.
– Благодарю тебя, пан Даниэль, – сказал он Лапицкому. – Ты слово держишь, и я слово сдержу, найду для Зосеньки хорошего жениха, такого, чтобы при дворе был принят и будущее славное имел.
Услышав это, Васька понурился: наверняка ведь посватают девушку за богатого пана, который в недавней войне отличился. А в чем отличился он, Васька Чертков? В возне с дворовыми девками летом на сеновале?
Странствуя с Воином Афанасьевичем, Васька увидел молодых людей, которые занимались разнообразными делами, и вдруг понял: только у них будут богатство и честь, только им отдадут невест с хорошим приданым. Живя на Москве, он об этом не задумывался, знал, что батюшка с матушкой пропасть не дадут, а честь – лишь родовая. Но тут все иначе, и мало быть Василием Чертковым, нужно еще и что-то из себя представлять.
– Премного благодарен буду, отец Миколай, – сказал Лапицкий. – И коли хорошо выдашь замуж мою Зоську, пожертвую в любой храм, куда велишь, большое резное распятие.
Потом отец Миколай предложил московитам поужинать. За столом Ордин-Нащокин-младший неожиданно для себя рассказал о своем бегстве и желании служить польскому королю, раз уж так получилось…
– Похвальное желание, – согласился ксендз. – Полагаю, денег вы с собой взяли не так уж много, так что служить не просто желательно, а придется.
И, перейдя на латынь, произнес небольшую, но проникновенную проповедь о долге шляхты, откуда бы эта шляхта ни взялась, хоть из Московии, хоть из Лапландии. Воин Афанасьевич отвечал не так бойко, путался в глаголах, но со своей ответной речью справился, чем и заслужил похвалу.
Потом московиты стали осторожно выпытывать насчет Зосеньки. Оказалось – незаконное дитя, пан Лапицкий пригулял ее с некоей вдовушкой, а теперь вот боится, что хорошие женихи не посватаются. Васька даже обрадовался: если богатые не посватаются, так, может, ему девушку отдадут? Ксендз был умен – поскольку Васька не сумел скрыть радости, сказал: паненка еще молода, года два может соблюдать девичество, а за два года умный человек найдет способ стать еще и чиновным, и богатым. Васька понял, что отец Миколай на его стороне, а была у него, Васька, такая особенность – он хорошо помнил, кто ему сделал добро.