Ивашка с Петрухой стали перебирать подробности и вспомнили про шапку со списком под ее подкладкой.
– Хотела бы я видеть этот список, – сказала Анриэтта. – Может, в нем разгадка этого странного случая?
– Ничего странного нет, нас хотели убрать, чтобы мы не помешали перебежчикам поменять веру. Ясно же было, что мы будем их искать в иезуитских коллегиях, – наконец заговорил Шумилов.
Анриэтта усмехнулась.
– Как, по-вашему, иезуиты будут перетаскивать господина Ордина-Нащокина из православия в католицизм? – спросила она.
Ивашка по ее лицу, по этой хитрой усмешке понял: будет какой-то подвох.
– Ксендзов умных к нему приставят. Дадут богословские книги читать. По костелам водить будут. Еще, я знаю, они любят богословские споры, он такого спора не выдержит, – ответил Шумилов. – Я его знаю, он может заведовать перепиской у своего батюшки, но сам не столь остер умом и остроты уже не наживет, а насчет веры… Как с детства научили – так и верует. Нам спорить с попами не положено. Иной монах даже Священного писания не читает, а только молитвослов, акафисты да что для богослужения надобно.
Анриэтта не выдержала – рассмеялась:
– Оно и видно, что вы с иезуитами дела не имели! Они хитрее, чем вы думаете, господин Шумилов! Если сейчас засадить господина Ордина-Нащокина за книги, да еще вместе с юношами из польских семейств, он потерпит малость и убежит. Он не за тем из дома убежал, чтобы опять сидеть, уткнувшись носом в книги!
– А как же? – растерянно спросил Ивашка. – Как же иначе-то?
– Убежал он от скуки и еще оттого, что сравнивал российскую жизнь, какая она есть, с жизнью в европейских государствах, о которой знает по рассказам иноземцев. Думаете, ему говорили, что в европейских городах утром открываются окна и на улицу выплескиваются ночные сосуды? Думаете, ему рассказали про дураков-докторов, придумавших, будто мыться водой вредно и потому следует обливаться ароматическими смесями? Да-да, вы в дороге мылись кое-как и грезили о бане. Он – тоже, а бани-то и нет! В польских городах еще можно найти, а дальше – хорошо, если дадут лохань с горячей водой. Знаете, с чего начнут господа иезуиты?
Шумилов не ответил, а Петруха с Ивашкой уставились на Анриэтту, приоткрыв рты.
– Они сперва дадут ему то, чего он в своем отечестве и даже в Кокенгаузене был лишен. Они ему дадут веселое общество, где слушают музыку и пение, где показывают комедии и балеты, где любуются картинами отличных живописцев… Господин Шумилов, для человека, который в жизни видел только образа, эти картины – как гром среди ясного неба. Сперва господину Ордину-Нащокину устроят праздник. А где это возможно?
– В Вавельском замке! – воскликнул Петруха.
– Да, его примут при дворе короля, его представят королеве, как диковину из тех краев, где ездят верхом на медведях. Его будут развлекать, вкусно кормить, познакомят с легкомысленными фрейлинами ее величества. Дадут ему то, чего дома он не видел. Ему каждый день будут твердить, как он разумно поступил, приехав служить польской короне…
– Чтоб он сдох… – пробормотал Ивашка.
– А потом уж, увидев, что все его новые друзья и любовницы ходят к мессе и очень довольны своей верой, он сам проявит желание приобщиться. У него в голове прекрасная жизнь и католическая месса свяжутся воедино. И тогда за дело возьмутся те умные и опытные ксендзы, о которых вы говорили, господин Шумилов. Я думаю, русских детей в хороших семьях тоже примерно так вере обучают: выучи молитву, за это получишь медовый пряник. Только иезуиты начнут с пряника.
Ивашка подтолкнул локтем Петруху и указал взглядом на Шумилова. Тот сидел, насупившись и пряча взгляд.
Петруха чуть заметно кивнул, что означало: вот так-то и бывает, когда считаешь себя самым умным…
Они уважали Арсения Петровича, но его конфуз их чуточку порадовал.
– Но письма? – вместо надувшегося Шумилова спросил Петруха. – Если наше беглое чадушко при дворе, то, может, оно уже отблагодарило за прием письмами?
– Похоже, что так. Это скверно, но тут уже ничем помочь нельзя, – спокойно ответила Анриэтта. – Тут мы потерпели поражение. Если представить господина Ордина-Нащокина в виде большого пирога, ну хотя бы праздничного, с курятиной, как его готовит твоя матушка, братец, то немалый кусок этого пирога иезуиты съели. Но остались другие куски, которые нужно попытаться спасти. Нужно вытащить господина Ордина-Нащокина из Кракова, пока его действительно не заставили поменять веру. Нужно хотя бы переправить его в протестантское государство, где иезуитов не любят, раз уж ему так хочется жить в Европе.
– Да выкрасть его – и в Москву! – предложил Петруха.
– И везти в мешке через всю Речь Посполиту? – Анриэтта рассмеялась. – Даже если бы у вас через каждые пять верст стояли подставы – и то, если скакать день и ночь, если дорога будет пряма, как стрела, если никакие злодеи не выскочат из леса с вилами и мушкетами…
Она замолчала, всем видом показывая: это затея безнадежная.
– Так что же – ему слоняться по Европе без дела и без толка, пока не помрет от старости? – спросил Ивашка.
– И такое возможно. Я считаю: вы должны быть уверены, что господин Ордин-Нащокин, вернувшись в Россию, не станет там выполнять тайные задания своих иноземных хозяев. А если не уверены, пусть ночует в Париже под Новым мостом. Или пусть пробирается в Италию – там теплее.
– Так, может, нам просто вернуться домой, а этого подлеца, если вдруг появится в России, гнать в три шеи? – предположил Ивашка, который сильно скучал по Денизе и деткам.
– Если бы подлец не был сыном господина Ордина-Нащокина-старшего, которого мы все очень уважаем и который нужен вашему государю, не просто нужен, а необходим… – Анриэтта вздохнула. – Даже страшно подумать, какой будет его судьба, если сын не вернется. У него же в Москве множество врагов. Государь его любит, но государя могут переубедить…
Шумилов, не участвуя в разговоре, все же внимательно слушал.
Он не был чересчур обидчив – служа в московских приказах, на всех обидчивости не напасешься. Ему было разве что неприятно, что он совершил ошибку, а на эту ошибку указала женщина, вопреки народной мудрости "у бабы волос долог, да ум короток". И у него хватило силы духа задать Анриэтте вопрос:
– Так что же тут можно сделать?
– Можно отправить меня к польскому двору. Я ведь не зря приехала сюда тайно, при хозяйке, которая только и знает, что сплетничать о придворных. Я услышала то, на что рассчитывала, – знакомые имена…
Кроме имен Анриэтта узнала новость, которая вовремя не дошла до Москвы: сын казненного английского короля Карла, также Карл, вернул себе отцовский трон еще в июне, со всей возможной торжественностью. Для нее это много значило – она хорошо знала молодого короля, который был добрым приятелем ее покойного мужа; теперь, когда Карл на троне, он позаботится о том, чтобы его давние сподвижники и сподвижники его покойного отца вернули свое имущество, утраченное во время войны. Лорд Тревельян имел несколько поместий, владеть которыми должна его вдова; правда, имеются и дальние родственники, но их Анриэтта не боялась – при необходимости она умела постоять за себя. В Англию ей не хотелось – как в место, с которым связаны отвратительные воспоминания. Но рано или поздно пришлось бы. Тем более что не мешало бы встретиться и с мужем Денизы, если только он жив, чтобы оговорить ее имущественные права.
– В свите королевы много француженок и французов, которые могут меня узнать и засвидетельствовать, что я – младшая дочь графа де Верне, крестница английской королевы и по мужу – леди Тревельян. Кроме того, я знакома с Марией-Луизой, – продолжала Анриэтта. – Я была в Париже на ее формальной помолвке с покойным королем Владиславом. Нужно было быть очень жадным человеком, чтобы к ней посвататься. Короля Владислава Мазарини просто купил – приобрел польскую корону за семьсот тысяч экю, во столько оценил покойник место в своей постели. Там был довольно сложный договор, подробностей я не знаю, но только Владислав согласился жениться ради денег, а Мазарини уговорил его получать эти деньги по частям. Я тогда была слишком молода, чтобы в этом разобраться, и мне было любопытно совсем другое. Мария-Луиза меня полюбила, всегда звала в свои покои и при мне рассказывала дамам о своем любовнике Конде так, что мы все отлично могли представить. Но сейчас ей на помощь пришел возраст – она, говорят, стала образцом целомудрия. Хотелось бы мне остаться с ней наедине и убедиться, что это не так.
Ивашка с Петрухой переглянулись – и славные же знакомства у этой бабы!
– Что нужно сделать, чтобы вы попали ко двору? Деньги на ваши наряды найдутся. Карета, слуги? – спросил Шумилов.
Анриэтта задумалась.
– Нужно сочинить мне историю – где я пропадала столько лет. Королева, скорее всего, знает, что я была замужем за лордом Тревельяном и овдовела. А вот что со мной было потом? И откуда я прибыла в Краков? Не могу же я рассказать ей правду… Точнее, могу, она вряд ли обожает кардинала Мазарини. Но польский двор такой правды не поймет.
– Могли вы быть замужем за каким-нибудь курляндским бароном?
– Могла… И могла после смерти мужа несколько лет провести в монастыре… – Анриэтта задумалась. – Нужно будет еще придумать, куда пропала вторая леди Тревельян. Если рассказать, что она поселилась в Москве, приняла православие и обвенчалась с переводчиком Посольского приказа, мне просто не поверят.
– Ее можно поместить в монастырь, – предложил Ивашка. – Арсений Петрович, давай вспоминать наших курляндских знакомцев. Нужно найти барона, который недавно скончался.
– Верно! – воскликнул Петруха. И они общими усилиями отыскали подходящего покойника, пытавшегося противостоять шведскому нашествию, а впоследствии скончавшегося от ран.