- Восхитительная синьора Джованна деи Аньоли, дочь торговца рыбой на рынке Марино, - с прежними ужимками объявил Теста, - желает иметь беседу с сиятельным и несравненным Форезе Кукко, конопатчиком на верфи Гранде. Находится ли среди вас, эй, внизу, благороднейший и превосходительный синьор конопатчик и может ли предъявить в уплату за честь, ему доставленную, что-либо более ценное, чем тухлый сухарь?
- У меня ничего нет, вы же знаете, - в растерянности остановился перед кожами Форезе. - Получу к завтраку сухарь - отдам, как и Биндо.
- Пусти его, Теста, - лениво скомандовал из своего угла Чезаре. - Он честный гуччо, он отдаст.
- Синьор Чезаре ди Скуарцофикко к тебе милостив, лаццароне, слышишь? - объявил ди Чочи. - Иди же, поцелуй рыцарю руку.
Форезе послушался. Рука Войку сильнее сжала плечо вспыльчивого Роатэ. Сотник ждал - объявится ли смельчак, способный бросить вызов сынкам городских патрициев? Может ли Войку с земляками рассчитывать на возмущение и помощь простых генуэзцев, которых среди пленников было большинство.
- Чезаре ди Скуарцофикко? - осведомился он. - Не сын ли того?
- Племянник Иуды, - сообщил Холмуз.
- И внук предателя, - добавил Левон. - Внук того самого Скуарцофикко, который двадцать с лишним лет назад предал императора Константина.
- Синьор Давицино ди Келе, матрос! - объявил между тем Теста. - С вами будет говорить восхитительнейшая из судомоек, синьора Гостанца! Целуйте руки его милости Чезаре, а сухарь отдадите после завтрака!
На груду кож - патрицианский "замок" - вскочил плечистый паренек.
- Пусти, кривляка, - Давицино легко отстранил Тесту. - Ни поцелуя вам, ни сухаря!
- Одно мгновение, синьор влюбленный, - раздался насмешливый голос Чезаре, - прежде чем побеседовать с милой, извольте поговорить со мной. Будете ли вы платить пошлину, назначенную нами, вашим господином, или покатитесь назад, к своим дружкам?
Чезаре Скуарцофикко, отпрыск известнейшей и богатейшей генуэзской кассаты, сам вышел вперед, преграждая матросу путь. Чезаре был могучего вида рослый красавец с умным, породистым лицом. Орлиный нос, густые черные волосы, чуть прищуренные в спокойной усмешке глаза, выбритый узкий подбородок, - таков был облик длиннокудрого молодого патриция.
Сотник огляделся - среди пленников-итальянцев внизу началось движение. Многие нерешительно топтались на месте, но многие двинулись к кожаному навалу, образуя у его подножия медленно увеличивающуюся толпу.
Войку, в сопровождении двух земляков, начал проталкиваться к месту спора. За ним последовала во главе с Левоном дюжина молодых армян. За этими - десяток плечистых юных русов, сыновей застигнутых нашествием в Каффе купцов-сурожан.
Войку вскочил на кожи. Чезаре, с барственным удивлением приподняв брови, двинулся ему навстречу; фрязин на добрую голову возвышался над Чербулом, меряя его пренебрежительным взглядом.
- С кем имею честь, синьор? Кто вы и откуда?
Друзья-нобили плотно встали за своим вожаком, плебеи Каффы и иноземцы сгрудились внизу. Чербул назвал себя, свое звание и страну.
- Значит, вы дак? - с презрительной учтивостью процедил силач Скуарцофикко, придвигаясь все ближе.
- Как вы, синьор, квирит, - насмешливо отозвался Войку.
- Ученый ответ, - с сарказмом, рисуясь перед дружками, промолвил Чезаре. - Что же вы желаете? - спросил он уже по-латыни. - Что вам, ученому человеку и паладину, до этих водоносов, мастеровых, рабов?
- Темница и плен уравнивают всех, - ответил Войку на том же языке, - кто почитает себя мужем.
- Свобода! Равенство! - рассмеялся фрязин. - Плохое время выбрали вы, мой друг, для спора по таким важным предметам! Но, может быть, ваша милость желает решить его силой, раз уж пожаловали сюда, ко мне?
Чезаре с угрозой опустил руки к поясу. Лишь теперь Войку заметил полускрытый полой туники фрязина длинный стилет.
- Честный бой! Честный бой! - гневно зашумели внизу. - У волошина нет оружия! Позор Чезаре!
С небрежной улыбкой Скуарцофикко протянул за спину руку, в которую кто-то вложил еще один стилет. Чезаре хотел вручить второе оружие сотнику, когда двери открылись, впустив потоки света.
Кинжалы из рук фрязина как по волшебству исчезли. Матросы с "Зубейды" внесли обычную пищу узников - воду и сухари. За ними последовал сам патрон судна, Зульфикар-ага.
- Привет вам, недимы пресветлого султана! - воскликнул турецкий капитан. - Какие видели сны?
- Мы не недимы! - крикнул кто-то.
Пленники, получив скудный рацион, расселись по своим местам, как будто ничего между ними не произошло.
- Не станете недимами, будете пайзенами! - насмешливо крикнул патрон, в то время как двери снова закрылись, погружая пленников в темноту.
Появление общих врагов охладило пыл противников. Теперь, однако, внизу наметилась перемена; люди переходили от кружка к кружку, знакомились, рассказывали друг другу, кем были прежде, на что надеялись в жизни. Чезаре и его приятели не посягали более на владение заветным местом переговоров с девицами. Но хождение к нему прекратилось само собой - не так уж много молодых людей в обоих отделениях палубы знали друг друга.
Войку все время ждал, что его тоже позовут. Роксана, однако, не давала о себе знать. Чербул передумал, терзаясь, многое, пока не утвердился в догадке: знатную пленницу вместе со спутницей поместили отдельно, в одной из кают на верхних палубах, под крепкой стражей. И сотником вновь овладела мысль, неотступно сверлившая его мозг сначала пути. Войку все сильнее ощущал, как давят со всех сторон деревянные стены темницы, в которую он угодил. Он должен был добыть утраченную волю и освободить любимую; но как бежать из плавучей, несомой по волнам и ветрам тюрьмы?
Товарищи сотника от горьких мыслей старались уйти. Кто-то сумел припрятать карты, кто-то - кости; денег не было, играли на тумаки и щелчки. Самое большое оживление царило в шумной компании Скуарцофикко; будущее, видимо, не рисовалось мрачным молодым патрициям.
Войку долго бродил по палубе, присоединяясь то к одному кружку, то к другому, всматриваясь сквозь полутьму в молодые лица спутников, слушая их речи, стараясь узнать, на кого можно положиться в трудный час. Сотник глазом воина приглядывался к товарищам, вынашивая еще неясную думу о том, как вырваться из неволи.
39
Роксана Палеолог встретила второе утро в отведенной ей каморе среди ковров, подушек и дорогих судов, украшавших прежде дома каффинских аристократов и богачей, - добыча среди добычи, драгоценная и крепко хранимая. По приказу наместника от дверей княжны ни днем, ни ночью не отходили двое янычар. После отплытия, правда, у каюты остался один только страж, да и тот постоянно дремал, прислоняясь к стенке и вытянув по пологу ноги в острых папучах. Матросы, воины и сам капитан-патрон были спокойны: отныне и навеки старый Понт стал турецким морем, правоверные могли по нему плавать в совершенной безопасности. Янычары и моряки несли службу, не заботясь о бдительности: что могли сделать против пяти десятков бывалых воинов ислама полтораста невольников-кяфиров!
Мимо двери Роксаны протопали босые ноги моряков: узникам нижней палубы понесли еду. Бедный Войко, как и прочие, грызет сухари, запивая их водой, - думала Роксана, - у нее же здесь есть все, что пожелает душа: нежный плов, турецкие напитки и сладости, фрукты. Хозяин судна старается предупредить малейшее желание княжны: кто знает, какая судьба ждет такую знатную пленницу, не станет ли она в столице могущественной ханум. Османы позолотили клетку, в которой везли княжну, но узница оставалась узницей, чего ни делал Зульфикар-ага чтобы ее ублажить.
- Эй, недимы, аджеми-огланы! - снова закричал тем временем патрон юношам с нижней палубы, появляясь в дверях. - Когда вам надоест валяться во тьме, грызя пищу корабельных крыс? Когда надумаете принять ислам?
Несколько мгновений прошло в безмолвии. Зульфикар-ага раскрыл было рот, но тут раздался зычный голос:
- Когда прикажешь, мой паша!
Ага так и остался с отверстыми устами; все головы повернулись в ту сторону, где угнездились знатные каффинские птенцы!
- Молодцы! - пришел в себя наконец патрон. - Умницы! Вас ждут подвиги! Вас ждут богатство и почет, благословение аллаха и сладостные кущи рая! Сколько вас? - Зульфикар-ага хитро прищурился. - Двадцать? Тридцать? Почему не все? Что говорят остальные?
Остальные безмолвствовали, пристально глядя на пленников-нобилей.