- Як бога кохам, панове, славная песня! - громыхнул поляк. Отцепив от пояса зазвеневший золотом кошелек, он точным броском отправил его на колени Лорана. - Что до этого украшения, о коем спел нам парень, скажу вам, сам пан дьябль ее придумал! В немецких землях, признаюсь вам, мне пришлось однажды с такою штукой немало повозиться!
- Неужто пан ее не сломал? - с затаенной усмешкой спросил дотоле молчавший молодой воин в дальнем конце стола.
- Сие, брате, не можно! - добродушно покачал головой Велимир. - Тот замок был взят нами на меч, когда владелец воевал далече, в иных местах. Супругу и челядь отправили в Бучач, откуда немецкий барон полгода спустя всех выкупил. Так что негоже было замочек тот малый ломать, вносить разлад в рыцарское семейство. В городке под нашим Бучачем живет великий мастер часы делать и замки; он и изготовил тогда ключик к той немецкой паненке. Вот так оно и было, пане Давид; тысячу червонцев я ему отвалил. Только каким чудом ты сегодня здесь? Вчера тебя вроде не было.
За Давида ответил Шендря. Портарь рассказал, что сын хакима Исаака был послан князем, дабы доподлинно разузнать, что творится в его столице, долго ли сможет крепость держаться. Давид пробирался к Сучаве в татарском платье; язык ордынцев он, родившийся в Крыму, знал отменно. В эту ночь тем же путем - по второму подземному ходу, неизвестному туркам, - ему предстояло уйти обратно.
- Скажи от меня пану палатину, - кивнул Бучацкий, - что город его милости стоит крепко, сдаваться мы не намерены. Надоели, правда, солонина да брынза, так что пусть они там готовят оленину да вепрятину - к тому дню, когда пан Большой Турок побежит от нас в свой Стамбул. - Вот так, благородные господа, - продолжал пан Велимир, возвращаясь к приятному разговору, - муж заказывает пояс, любовник - ключ, мастер старается, делает на совесть. И всем хорошо, покойно, всем - радость, особенно же даме, прекрасной, как в песне нашего Лорана. Разве для такого дела не стоит потрудиться?!
Вместо ответа молодой менестрель опять ударил по струнам смычком. Лоран запел известную уже многим, но всегда с наслаждением выслушиваемую песню о благородном короле Артуре, о его супруге Джиневре и рыцаре Ланселоте, которого та полюбила. О том, как великодушный Артур, предупрежденный, что любовники в его отсутствие собираются провести вместе ночь, в свою очередь сообщает им, что их тайна стала известна.
- Видите, ваши милости, - возгласил Бучацкий, когда певец умолк, - все на свете можно делать с достоинством! Проигрывать в карты, терпеть поражения в битвах и даже носить рога! Хотя последнее, наверно, особенно неприятно.
- Так признайся же, наш славный друг, - усмехнулся Арборе, - поэтому твоя милость до сих пор не женилась?
- Теперь уже и не женюсь, - выпятив губы, загадочно бросил пан Велимир.
- Это еще почему? - в притворном ужасе поднял брови капитан Балмош.
Пан Велимир снова оглядел сидевших за столом, словно колеблясь.
- Это уже для вас не тайна, - сказал он наконец, - в малой державе все про каждого знают, на какой ноге у него мозоль. Прошлым летом княгиня нашего воеводы, высокородная Мария Палеолог оказала вашему слуге нежданную милость - повелела взять в жены свою племянницу.
- Которая, к тому же, пребывала еще в осажденном Мангупе, - вставил Балмош. - Эта милость, пане-брате, не была опасна для рыцарской воли, которою ты так дорожишь!
- Но высокородный брат княгини, со славою павший в своей столице Александр сыграл с нами злую шутку. Он отправил племянницу к тетушке, но в сопровождении этого повесы Войку Чербула из Монте-Кастро. Вы понимаете, конечно, братья, что принять такого подарка я уже не мог.
- Тем более, что голубки, не останавливаясь, - кинулись в бега, - кивнул Балмош. - Твоя милость, пане Велимир, говорят, вовсе им в этом не препятствовала, скорее - помогла.
- Меня за это не осудили, - усмехнулся Бучацкий. - Не осудили бы, впрочем, и если бы я на ней женился, что там ни было у двух несмышленышей в дороге. Княжна царского рода не птичница, согрешившая с проезжим моканом под возом с селедкой.
- Твоя правда, пане-брате, - кивнул старый капитан.
- Не буду уже говорить о том, - возвысил голос Бучацкий, - что совершил Войку, дабы вырвать княжну из этих страшных рук. Вы знаете, панове, меня, вам известен мой меч, сила нашего рода. Но тягаться с мунтянским исчадием ада из-за женщины, да еще - победить… Такое, боюсь, не было бы под силу и мне. Для такого подвига, братья, великая нужна любовь. Такая, как у Джиневры и Ланселота. Или у тех двоих - как звали же их, дружок?
- Тристан и Изольда, - улыбнулся менестрель Лоран, тихо перебирая струны.
- Вот-вот, как у Изольды и Тристана.
- Или как у Роксаны и Войку Чербула, - вполголоса вставил Ион.
- Вы спрашивали, панове и братья, почему я до сих пор не привел в замок предков жену, - продолжал Бучацкий. - Вначале - потому, что смолоду был повесой; потом, познав жизнь, устрашился. Я понял, что преданная женщина - жемчужина редчайшая. Панове, я боялся! - воскликнул могучий воин, подняв к небу руки и забавно выкатывая глаза.
- Не слишком ли? - насмешливо проговорил Балмош. - Рога, пане-брате - не мученический венец!
- Ты можешь смеяться, мой старинный друг, - покачал головой рыцарь, - но я предпочел бы второе. Прошлым летом, представьте, мне пришлось встречать свою нареченную. Да, да, ее высочество княгиня Мария вознамерилась устроить мой брак со своей племянницей, прибывшей в Четатя Албэ из осажденного Мангупа, и девица отбывала из этой крепости к герцогскому двору. Я увидел ее: черна, печальна, неразговорчива, но главное - тоща. Не лишена, конечно, прелести, да не той, что была мне всегда по душе. - Велимир выразительно тряхнул перед собой растопыренными руками. - Я люблю этого паренька Войку, коего князь Александр опрометчиво дал ей в провожатые, мне сразу стало ясно, что они оба влюблены друг в друга, и я, поверьте, охотно помог бы им бежать, даже если бы невеста пришлась мне по душе. Но тогда с облегчением подумал: эта - не для меня. Пусть будет с нею счастлив и несет, не слишком горюя, наголовное украшение, которое она ему неминуемо подарит.
- И ты ошибся, - спокойно заметил Арборе.
- К счастью, - продолжал пан Велимир. - Я был еще в Кракове, когда вести о том, что случилось в замке барона Лайоша, достигли моих ушей. И чем ближе я подъезжал к Семиградью, направляясь к вам, тем громче звенела в уши молва: мангупская княжна! Роксана! Як бога кохам, забыты даже турки; везде только и речи что о верности Роксаны. О том, как эта верность посрамила самого князя зла, неистового Влада Цепеша. Войку был стоек, вел себя с небывалым мужеством; это говорили все, и тут же забывали о нем. Когда я прибыл в Брашов, Войку уже в нем не было; но город почитал его жену как святую. Думаю, здесь важно и то, что оба оставили в дураках лютого мунтянского воеводу, коего весь Брашов ненавидит и боится. И еще все хвалили Матьяша-короля. Говорили о том, как король-рыцарь, скрыв под забралом лицо, пришел на помощь молодым пленникам, вернул им свободу.
- Об этом по Венгрии уже ходит песня, - кивнул тут менестрель Лоран. - Правда, я ее еще не слыхал.
- Неужто ты не повидал ее в этом городе? - спросил Арборе.
- Я зашел, конечно, в их дом, - ответил пан Велимир. - И увидел чудо - уже красоты. Я простой воин, братья, в словесности не искусен, хотя кое-чему и учен; этот мальчик, - рыцарь кивнул на Лорана, - рассказал бы о ней лучше, а может быть - спел бы в песне. Но я не видел нигде, поверьте, такой волнующей красоты, в оправе такого достоинства, такой величавой стати!
- Истинную женщину любовь преобразует порой неузнаваемо, - улыбнулся капитан Балмош. - Любовь и страдания, испытания, которые пришлось вынести. Так ты не узнал княжны?
- Не сразу, - признался Бучацкий. - И это немудрено: я увидел королеву. Что и говорить, друзья: ведь все-таки она - Палеолог! И еще, братья, скажу, не страшась осуждения: я понял в тот час князя Влада. Было от чего бедняге Цепешу сойти с ума.
- В жизни князя Цепеша было много красавиц, да и сам он, хоть и лют, а собою хорош, - заметил Балмош. - Если уж Цепеша так захватило чувство к этой женщина, так увлекло… Бедный Войку с нею еще хлебнет, - неожиданно заключил капитан.
- Он - простой парень, воин и сын воина. Она - из рода цареградских владык…
- К тому же - прекрасна…
- Но она его любит! - взорвался над общими рассуждениями громовой голос Бучацкого. - Любит, говорю вам! Ради любви такой женщины можно и на плаху, можно испытать любую судьбу! Вот почему я окончательно решил не жениться, - внезапно упавшим голосом закончил рыцарь. - Ведь такой мне уже не встретить никогда.
- Пустое, пане-брате, - добродушно молвил Балмош. - Прикажет пан Дитрих Бучацкий, высокородный отец твоей милости, и женишься, как миленький. Владения-то надо кому-нибудь да оставить.