- И этого монарха не стану защищать, - холодно усмехнулся Казимир как раз праздновал рождение сына, одиннадцатого ребенка в его царственной фамилии, пану крулю некогда было думать о делах. К тому же наш круль полагал, будто сделал все, что смог: направил к султану послов, чтобы уговорить его не идти на Молдову.
- Это правда, - подтвердил Шендря. - Послы поспели к султану, когда тот дошел уже до Варны. Бесермен не захотел даже выслушать их.
- Тогда пять высоких панов, знатных старых воинов, попросились к нашему крулю, когда он приехал в Сандомир, на престольный праздник этого коронного города; их возглавил славнейший Деслав Разванский, краковский воевода. Мы не можем оставить Землю Молдавскую в беде, - сказали пану крулю седые рыцари, - сия страна - щит Польши. Конечно, - ответствовал его величество, - бросать Молдову не надо. Но скажите мне, благородные господа, кто кого должен защищать: щит - своего хозяина, или, наоборот, воин должен своей особой прикрывать свой щит? Пускай же щит выполняет свое естественное предназначение - принимает удары мечей и копий.
- Хитро закрутил, братья, круль Казимир! - покачал головой Балмош-капитан.
- Только пана Деслава сие державное хитроумие никак не смутило, - сказал Бучацкий. - Пан Деслав разумно заметил его величеству, что хозяин должен и сам разить врага, а не только прикрываться от него щитом; иначе он не воин, а трус, иначе ему не видеть победы.
- Хорошо сказано, - одобрил Шендря, знавший в молодости краковского воеводу, сражавшийся вместе с ним в набегах на земли Ливонского ордена.
- Это не подействовало на нашего мудрого круля, - насмешливо заключил пан Велимир. - Круль Казимир отделался обычными для его величества остроумными шутками и учтиво выпроводил высокородных панов.
Бучацкий не стал повторять другое, обидное для всех поляков замечание своего короля. "Полно, панове! - сказал тогда Казимир, - чтобы разить, нужен меч. Боюсь, что палатин Штефан теперь не только щит, но также меч Короны Польской, ибо наш давно притупился о шкуру московского медведя." Пан Велимир думал о своем высокообразованном, утонченно вежливом монархе, и о том, кого Казимир называл мужланом, "молдавским вепрем". За эти полтора года всему миру в величии и славе предстал не круль Казимир Польский, а князь Штефан Молдавский, чей дворец мог показаться крулю бедняцкой хатой, а платье - рубищем перевозчика; кто вечно на коне, в тревогах и походах, в заботах о своих границах, хоругвях, крепостях, в нескончаемой работе, как обычный арендатор. Но - честный арендатор, получивший свою землю в аренду от самой Судьбы. И будет, чуял рыцарь, великолепный круль Казимир в глазах потомства весьма заурядным государем, а князь Штефан - великим.
- Но Литва! - воскликнул Арборе. - Литва, чьи мечи не так давно звенели от моря до моря! Что-то не слышно их милостей, литовских воевод и панов.
- Пан Ион забыл, - отвечал Бучацкий, - что круль Казимир также носит венец великого князя Литовского. Что мало стало в Литве храбрых воинов - множество жизней в сей земле забирают нескончаемые войны с ливонскими рыцарями. Будем же помнить, какое великое дело сделала малая Литва; ведь это ее сыны первыми, более столетия назад, нанесли тяжкие удары непобедимым дотоле ордынцам. Это их победы заставили татар очистить земли от Дикого поля до Карпат, где у чингисидов были улусы и столицы, вернуться в степи, уступить сии просторы первым молдавским воеводам, спускавшимся с гор со своими людьми. Это битвы и походы литовских полков вместе с отрядами русских земель, подвластных великому княжеству, позволили поднять головы и другим народам, задавленным татарским ярмом.
- А вот и наш Лоран, - обрадовался тут Ион, приветствуя стройного молодого воина, опоясанного прямым палашом и державшего в руках тот удивительный инструмент, полугитару-полускрипку, который в стране его предков еще именовался viole d'amour - виолой любви. Юного воина усадили на высокий табурет, вручили ему добрую чарку. Улыбающийся Лоран едва успел, однако, поднести ее к губам, как опять раздался громовой удар и новое ядро, подпрыгивая на ступенях, подкатилось к первому и остановилось.
- Видишь, малыш, оно поспешило к нам - насладиться твоим искусством, - возгласил пан Велимир. - Начинай же скорей!
- Эта песня, сказал Лоран, пробуя струны, - сложена триста лет тому назад, когда храбрые рыцари Лангедока отправлялись за море, в далекую Палестину, чтобы отвоевать у неверных сарацинов святой гроб господа нашего Иисуса. Песня - у нас такие называются фаблио - сложена на старинном французском наречье, но я переложил ее на молдавский. Всем ли высоким господам, здесь присутствующим, знаком сей язык, столь схожий с языком моих предков?
- Конечно, дружок! - в нетерпении заверил его Бучацкий. - Чего медлишь? Может быть, тебе нужно получше промочить горло, чтобы запеть?
Юный Лоран вежливо отклонил предложение и, подтянув как следует струны, начал свою балладу:
Благородная супруга,
Синеглазая Клотильда
На войну в Святую землю
Провожала с грустью мужа.
Поднесла ему с поклоном
Плащ с крестом; склонив колени,
Со смиреньем пристегнула
Шпоры рыцаря златые.Вслед за тем она достала
Пояс, сотканный искусно
Из стальных колечек многих.
Был подбит он нежным шелком
И сиял на нем роскошно
В изумрудах и рубинах
Золотой замочек прочный
Под гербом с единорогом.
Поблизости, сотрясая землю, опять упало тяжелое ядро; снаружи что-то треснуло, осыпалось.
- Эге, малыш, я, кажется, уже знаю, что это за пояс! - возгласил пан Велимир. - Як бога кохам, прескверная штука; но продолжай, продолжай!
Молодой менестрель, сняв смычок с виолы, несколько мгновений с легкой улыбкой перебирал струны. Затем снова запел:
И сказала мужу дама:
"Господин мой, этот пояс,
Целомудрия хранитель,
Вас молю, замкните смело!
Пусть на мне, супруге вашей,
Он пребудет неизменно
До поры, когда с победой
Из похода вы вернетесь!"Удивился храбрый Роберт,
Смехом громким засмеялся:
"О Клотильда дорогая,
Как помыслить мне такое!
Оковать веригой жесткой
Ваше сладостное тело,
Нежный стан замкнуть кольчугой,
Словно грубого норманна!"Отвечала скромно дама:
"О мессир, отважный рыцарь!
Вы отправитесь сражаться
За господен гроб священный.
Я ж в гнезде останусь нашем,
Сберегая честь супруга.
Избегу ли злобных толков
Без такого талисмана?На шампаньскую округу
Поглядите с башни стражи!
По всему простору графства
На войну идут сеньеры.
И во всех дворцах и замках
Целомудрия зерцала -
Пояса из крепкой стали -
Надевают их супруги.От венчанной королевы
До жены барона скромной
Замыкают сталью лоно,
Ключ мужьям навек вручая.
Если я не повинуюсь
Повеленьям этим света,
Чем сумею оправдаться
Пред судом его суровым?"Обнял нежную подругу
Славный Роберт, с поцелуем
На ее прекрасном стане
Пояс верности защелкнул,
Золотой повесил ключик
С образком Марии рядом
И ушел в поход великий
С рыцарством Луи Святого.
Лоран-менестрель опять замолчал, перебирая струны, думая, может быть, о чем-то своем, очень схожем с тем, о чем он пел. Молчали и остальные, вспоминая тех, кто остался хранить их собственные очаги, может быть, уже разоренные и поруганные. Только храбрый пан Велимир, нигде не обременявший сердце долгой привязанностью, нетерпеливо ожидал продолжения баллады о рыцаре Роберте и верной Клотильде.
- Тебе, вижу, самое время глотнуть тигечского, сынок. - Высокородный польский рыцарь своею рукой налил и поднес молодому певцу полную чару, которую тот принял с почтительным поклоном. - И не томи душу, продолжай, хотя я, ей-богу, уже догадываюсь, что было дальше!
Юноша отпил вина, приложил к губам платок и снова запел:
В голубой дали затихли
Трубы войска крестоносцев.
К знатной даме с нежной лаской
Подошла сестра родная
И спросила: "Что же будет
С Лионором, вашим пажем?
Как преграду роковую
Бедный юноша осилит?"Отвечала так Клотильда,
Улыбаясь, юной деве,
"В каждой трудности, сестрица,
Женский ум увидит выход.
Если золото с собою
Славный муж увез беспечно,
У жены для Лионора
Серебро взамен осталось."Ключик самый драгоценный -
Золотой - в руках супруга.
Милый друг, коль любит, должен
Быть серебряным доволен.
И права троих святые
Соблюдаются достойно
И красавица в согласье
С миром, совестью и богом.
Последние звуки виолы сладкогласого Лорана потонули в грохоте новых ядер, кстати, напомнивших собравшимся, что они не в веселом и благополучном замке прекрасной Франции, чей король мог позволить себе роскошь отправиться за море воевать, а в осажденной молдавской крепости, посреди выжженной солнцем и огнем долины. Давно привыкших к обстрелам защитников Сучавы, однако, это не потревожило. Воины снова выпили в тишине. Среди них не было стариков; старцев и в мирные дни было мало в Сучаве и всей Земле Молдавской, редкие мужи доживали до преклонных лет. А потому у каждого оставалась где-то любимая; игривая баллада беспечного потомка альбигойцев мало у кого вызвала здесь веселье, скорее - думы о том, что есть жизнь, что есть любовь и смерть.
Никто и не пытался предаться вслух размышлениям об услышанном.
Пан Велимир Бучацкий в своей манере постарался разрядить сгущавшееся молчание.