Разминаясь в пробном поединке, Чербул не уставал удивляться равнодушию, с которым проходили мимо них десятки турок всех званий и чинов; даже вид кяфира из ак-ифляков, скрестившего в середине лагеря оружие с известным беком, любимцем султана и армии, не мог заставить кого-либо из прохожих повернуть к ним с интересом голову или хотя бы замедлить шаг. Войку, конечно, знал, что на зов побратима, прозвучи он теперь, сбежались бы в ярости все, кто пошел с султаном в поход. А так - не подал никто и виду, что встревожен необычным зрелищем или происходящее ему не по вкусу. Может быть, такое в лагерях осман, напротив, можно увидеть каждый день? Или воины ислама слепо верили, что без дозволения аллаха молодому беку не грозит и царапина? А может, все было по-другому, и Юниса просто сторонились? Не зная еще, в опале бек или по-прежнему в милости, турки старались, пока это прояснится, к нему не подходить?
Молодые люди упражнялись долго, Юнис - с искренним наслаждением воина, встретившего мастера в их общем искусстве, Чербул - стремясь отвлечься, насколько можно, от тревожных дум, охватывавших его роем со всех сторон, едва прекращалась беседа. Начало уже темнеть, когда оба вернулись в шатер, и Войку, входя под гостеприимный полог, успел заметить мелькнувшее за углом палатки личико - не то мальчишки, не то юной девушки. Кто это был - полонянка-рабыня, гулям?
Освоившись с полумраком, царившим внутри, Чербул увидел седобородого воина, сидевшего на ковре среди подушек. Это был лев Дуная, Иса-бек. Юнис, преклонив колени, поцеловал отцовскую руку и, отойдя назад, сел на пятки у входа, словно в ожидании приказаний. Войку почтительно склонился, оставаясь на ногах.
- Садись, сын мой, - сказал ему старый бек. - Ты спас мне сына и назвался ему братом; стало быть, я могу говорить с тобой как отец.
- Твоя милость ко мне слишком добра, - снова поклонился Войку, приложив руку к сердцу и усаживаясь по-турецки, скрестив ноги. - Теперь вы оба - мои спасители, а я ваш вечный должник.
- Ты первым оказал нашему роду благодеяние, смелый юноша, - ответил Иса-бек, - такое ничем не окупится. Поскольку же ты дозволил, буду говорить с тобой, как с сыном, не приказывая и не повелевая, как это дает мне право, хотя славный отец твой, хвала аллаху, живет. Мы слышали о многом, что случилось с тобой после вашей первой встречи с моим Юнисом. Зульфикар-ага рассказывал, как храбро ты бился на "Зубейде".
- Чего стоит хвала в устах трижды отступника, твоя милость! - усмехнулся Войку. - Впрочем, я ему не судья и от души надеюсь, что из-за меня этот человек не стал нищим.
- Не беспокойся о нем, - чуть улыбнулся в ответ старый воин. - Его корабль был застрахован от нападения пиратов в Пере, у тамошних генуэзцев, так что он смог тут же купить другой и заняться прежним делом под рукой Блистательной Порты. Ходили о тебе и другие слухи, не скрою, нелестные для тебя. Расскажи нам все, что можешь поведать двум османам, не нанося ущерба делу государей, коим ты служил и продолжаешь служить.
Войку охотно повиновался, рассказав о днях, проведенных им в Мангупе, о том, как князь Александр Палеолог и Комнен, и Гаврас, и Асан, поручил ему добраться до Молдовы и доставить туда племянницу, о том, как они попали в плен и обрели свободу, о бегстве в Брашов и венчании в дряхлой лесной церквушке. О службе своей в Земле Бырсы, нечаянном знакомстве с неизвестным рыцарем, о двойной ловушке, устроенной кузенами из рода Дракула княжне Роксане и ему, и о том, как тот же рыцарь, не помня зла, чудесным образом явился к ним на выручку.
- Теперь я знаю, сын мой, тебе не в чем себя упрекнуть, - сказал Иса-бек, помолчав.
- Мой базилей, князь Палеолог, верю, сказал бы то же самое, твоя милость, - чуть вскинул голову Войку. - Мой государь, князь Штефан, надеюсь, меня простил.
- Бей Александр погиб в последнем бою, не нашли даже его тела, - в раздумии проговорил Иса-бек. - Бей Яшлавского улуса высокородный Эмин убит две недели тому назад, в сражении под Орхеем. И никто не ведает, где теперь бей Штефан, сын мой, где твой природный государь; среди пленных его не нашли, среди убитых - тоже. Его священное величество падишах Мухаммед - да продлится вечно его счастье! - призвал меня сегодня к себе. Великий царь повелел мне, рабу своему, переговорить с тобой, христианин Войку, сын Боура. Порог благоденствия ценит мужество и оказывает покровительство храбрецам. А посему призывает тебя, теперь - без принуждения и по доброй воле, перейти в истинную веру, завещанную нам пророком Мухаммедом - да благословит и приветствует его великий аллах!
- Этого не будет, славный бек, - ответил Войку.
- Погоди, о упрямец, сын печали! - предостерегающе поднял руку старый осман. - Ты знаешь наш язык, а поэтому уже сейчас можешь занять высокое положение. Можешь стать чорбаджи - начальником янычарского орта, с жалованием сто акче в день. Можешь быть пожалован в заимы - тебе выделят зеамет на лучших землях Румелии; будешь получать с него доход до ста тысяч акче в год, служить начальником спахиев, ходить на войну по зову его величества.
- Твоя милость помянула моего отца, славный бек, - сказал Войку. - Отец меня проклянет, жена пожалеет о том, что меня встретила.
- Ты можешь остаться христианином, служить начальником наемников-франков.
- Разве предать родную землю - не то же, что отступиться от веры, славный бек? - воскликнул Войку.
- Я знал, что ты так ответишь, - вздохнул Иса-бек. - Теперь остается одно.
- Знаю, я пленник, а значит, раб, - пожал плечами Чербул. - Меня пошлют на галеры или в рудники вашего царя. Должен сказать прямо, славный бек: никакие цепи не удержат меня в неволе.
- Ты гость моего сына, а значит, свободен, о неразумный, - молвил бек, разводя руками в знак того, что разговор окончен. - И можешь уходить к своим. Только надо подождать, пока в лагерь вернутся мунтяне, посланные ловить ваших беглецов. Среди турок ты уцелел, в руках мунтян - обречен. А теперь, - сдержанно поклонился бек, - я и Юнис просим гостя пройти в мой шатер, на скромный ужин.
Было поздно, когда Войку и Юнис, слегка захмелев от скупо налитого им в тот вечер сладкого вина с острова Хиос, возвратились в свой шатер. Походное жилище Юнис-бека разделял на две половины плотный полог, за которым, как показалось Чербулу, чей-то нежный голос очень тихо напевал какую-то странную песню. В палатке, где горел небольшой светильник, Юнис-бек, приложив к губам палец, тихонько повел гостя к простенку из толстого сукна и, отогнув в том месте, где был слегка отпорот плотный шов, предложил жестом заглянуть. Войку увидел помещение, освещенное таким же светильником; на ковре, среди мехов и подушек, сидела юная девушка в одних шароварах турецкого покроя, перебирая ворох шалей, лежавших на ее ногах. Между смуглыми грудями красавицы на чуть заметной цепочке блестел маленький крестик.
- Ее зовут Гелия, - тихо сообщил Юнис, когда они отошли. Она гречанка.
- Из этих греков, константинопольских? - спросил Чербул, наслышанный уже о жителях предместья Фанар, шпионах Султана и бессовестных ростовщиках.
- Нет, она с островов; тамошние греки - мореходы, пираты и великие храбрецы.
- Ты похитил ее? Или купил?
- Нет, она не рабыня, - с ребяческой гордостью во взоре отвечал Юнис-бек. - Она увидела меня в галатской гавани, где стоял корабль ее отца, переплыла Босфор на лодке, совсем одна, и нашла меня в доме отца, в тот самый день, когда армия выступала. С тех пор она со мной.
- Возьмешь ее в жены? - спросил Чербул.
- Она не захочет. Не оставит своей веры, - пожал плечами Юнис.
- А если тебя… Если с тобой, не дай бог, что-нибудь случится? Что станет с ней?
- Вряд ли, мой Войку, война уже кончается, - улыбнулся Юнис, как показалось Чербулу - с сожалением: молодой бек жаждал подвигов, а значит - жарких битв. - Если же меня и вправду убьют - полюбит другого. Такою завладеть любой будет рад.
- Она ж тебя любит, - с недоумением напомнил Войку. - Ради тебя убежала от своих, ушла за тобой в поход…
- Эх, брат мой, не верю в ее любовь, - беспечно махнул рукой молодой бек, - у нее это - ненадолго. Прискучит ей со мной, увидит другого, и сбежит от меня, как сбежала с отцовской фелюги. А набегавшись, вернется домой, выйдет замуж, детей народит… У них, островитян, это просто, как было, говорится в книгах, у эллинов, их давних предков.
- А сам ты? - спросил Чербул. - Не горько будет ее потерять?
- Отец говорит: кто теряет в любви - тот находит, - простодушно улыбнулся Юнис. - Одно, правду сказать, тревожит: не попала бы к плохому человеку. Такой ведь может и сделать рабой, и продать в лупанар.
- Так ты ее загодя пристрой, - не без коварства пошутил Войку.
- И верно, так и сделаю, - обрадованно кивнул бек. - Хочешь, отдам ее тебе? - спросил он вдруг. - Видел, как она хороша?
Войку взглянул на Юниса - не ответил ли тот ему шуткой. Но нет, молодой осман и не думал шутить.
- А если она со мной не пойдет?
- Пойдет, - убежденно кивнул бек. - Она уже говорила мне, ты кажешься ей красивым. К тому же, вы одной веры. Непременно пойдет!
- Брось, милый брат. - Войку обнял за плечи османа, опьяневшего, видимо, сильнее, чем ему показалось вначале. - Я ведь уже женат, а наш господь Иисус многоженцев не жалует. Да и куда мне с женщиной в тяжкое время для Земли Молдавской? Принял крест сей - неси уж его сам.
- Да, мой Войку, быть уже посему, - согласился Юнис. - Сбежит от меня - так ладно. А останется - буду ее беречь, пока не возвратимся в Истамбул. Примет ислам - возьму ее в жены, до меня ведь у Гелии не было мужчины. А не примет - дам ей много золота, пусть находит мужа среди своих. Довольно и того греха, что на мне лежит. Я ведь, мой Войку, на крови родился, - добавил он уже шепотом.