- Встань, мой Юнис, - сказал он наконец, слегка наклонившись вперед. - Что с тобой, по какой причине тебя оставил разум?
- О великий султан! - воззвал провинившийся, не вставая с колен. - Вели меня казнить, но пощади этого юношу!
- За что, Юнис-бек, опомнись! - улыбнулся султан. - Ведь это кяфир, и он вел себя перед нами дерзко. Ради аллаха, что может тебя связывать с этим ак-ифляком?
- Долг крови и жизни, великий! Этот человек спас меня, вытащил из болота, в котором я тонул!
- Стало быть, это он, - устало молвил султан, слышавший о том, как молодой молдаванин дважды спасал смелого Юниса - от зыбучей трясины и от гнева своего бея. - Слишком много дел для такого юнца, да покарает его аллах. Тебя он спас - и заслуживает прощения. У меня отнял добро - и заслуживает казни. Как же быть нам теперь, о неразумный?
- Казни, великий царь! - воскликнул Юнис-бек, с обожанием взирая на своего повелителя. - Но молю аллахом: одного меня!
Султан Мухаммед давно принял решение; заслуги Иса-бека и его горячего сына стоили ничтожной жизни сотника бея Штефана, что бы тот раньше ни натворил. Но безрассудный мальчишка-бек должен был до конца ощутить тяжесть своего преступления. Султан медлил, сверля провинившегося тяжелым взглядом, выжидая, когда появится повод смягчиться. И он появился в лице Иса-бека, отца преступника. Смертельно бледный Иса-бек, поддерживаемый двумя агами своего полка, внезапно вырвался из толпы и стал медленно опускаться на колени. Двое визирей, повинуясь знаку султана, едва успели подхватить его под руки.
- Ты потрясен своеволием сына, мой славный лев, - с горечью сказал Мухаммед дунайскому беку. - Успокойся, мой спаситель, Юнис-бек в нем уже раскаялся. А ты, неразумный, не ведаешь милости своего хана? Я подарил бы тебе этого раба, стоило тебе только попросить. Хоть раб сей и лукав, и злокознен, поверь.
Султан благословляюще простер руку над Юнисом - знак окончательного прощения и благоволения. И тот, со слезами благодарности на глазах, побежал обратно на площадь - резать путы на руках побратима, освобождать его от цепей.
17
- Лежи, о брат мой, лежи, - сказал Юнис-бек Чербулу, удобно устроенному на мягком ложе из рысьих шкур в шатре молодого алай-чауша. - Испей, это вернет тебе силы. Наш механеджи, грек из Пирея, клялся всеми святыми, что это лучший из всех напитков, когда-либо рождавшийся на Эгейских островах.
Войку взял серебряный кубок, наполненный красным вином, отпил половину. Густая, терпкая жидкость цвета свежей крови рождала дивные алые блики в бездонной глубине позолоты, покрывавшей изнутри узорчатый сосуд. Сотник вспомнил: такой же носил за пазухой его недавний спутник, князь лотров, тоже, верно, не купивший его на рынке и не обретший как добровольный дар.
- Эту вещь в молодости добыл отец на взятой в бою гишпанской галере, когда служил капуданом-пашой, - пояснил Юнис, будто подслушав мысли иноверного побратима. - Тебе уже лучше, Войку?
- Спасибо, мой Юнис, - благодарно улыбнулся витязь. - Готов хоть сейчас в седло.
- Не спеши с этим, не спеши, - встревожился молодой осман и хлопнул в ладоши; босой гулям тут же явился с подносом, на котором дымились две небольшие чашечки, стояли пиалы с шербетом и кувшин с водой. - Испей вот этого, и будешь снова силен, как див.
Войку принял крохотную чашку на маленьком блюдце из белого фарфора с диковинными цветами и приготовился осушить ее одним духом. Юнис-бек с улыбкой остановил его.
- Не так, ожгешься; смотри, как это делается, - и начал сам осторожно прихлебывать из чашечки, запивая шербетом. - Это отвар молотых зерен; эмиры Счастливой Аравии с недавних пор присылают их его священному величеству вместе с золотом ежегодной дани. Арабы называют удивительный сей напиток кафией.
Войку осторожно попробовал. Темная жидкость в чашечке была горячей и отдавала неведомой терпкой горечью. Вслед за Юнисом не без опаски прихлебывая странное варево, Чербул почувствовал, как по телу разливается приятная легкость. Этот коричневый напиток был чем-то сродни крепкому вину, хотя не пьянил, не мутил рассудка. У Чербула, однако, слегка закружилась голова, и он отставил опустевшую чашечку на низкий столик, поставленный у ложа.
- Тебя охватило вихрем? - дружелюбно усмехнулся алай-чауш. - Это с непривычки, сейчас пройдет. Кафия восстанавливает силы, бодрит, помогает бороться с сонливостью. В нашем войске, в Обители счастья в Истамбуле молодые беки и аги едят и пьют гашиш, употребляют опий. Вот это, скажу тебе, яд!
- Ты пробовал его? - спросил Чербул.
- Однажды, в бане, меня уговорили, - признался бек. - Поначалу были дивные видения, но после стало скверно, меня замертво отнесли в дом отца. Мой баба Иса меня любит, но в тот день хотел убить. Я поклялся ему на мече не впадать более в сей тяжкий грех. Коран не запрещает этих снадобий, - добавил Юнис, - коран не велит лишь пить вина. Но отец прав: они стократ опаснее виноградного хмельного.
- Тебе везет, мой Юнис, - чуть вздохнул Войку, - ты не покидаешь отца. Вот уже год, как я не видел своего.
- Благородный капитан Тудор по тебе, верно, скучает, - кивнул Юнис-бек. - Но я ведь тоже не виделся с тобой добрых полтора года. Хотя кое-что о том, чем ты отличился, ведаю.
- Что же ведаешь, мой Юнис? Каким ветром к вам занесло эти слухи?
- Разное знаю, и ветры были разные, - усмехнулся молодой бек. - Имя одному из них, например, - Зульфикар-ага.
- Но ведь он снова стал венецианцем Зеноби! И собирался домой, в республику святого Марка!
- Ты плохо рассмотрел, мой Войку, какова на кафтане этого аги подкладка, - пояснил Юнис-бек. - Едва ступив на берег в Ак-Кермене, славный Зульфикар пересел на корабль, шедший в Истамбул. Наш повелитель приказал было его схватить - за потерю корабля и казны; но он собрал, не знаю уж как, достаточно денег для подарков, так что сам великий муфтий заступился за нечестивца и добился для него прощения. От него мы и узнали о твоих делах на том корабле, о Мангупе и той, кого ты оттуда увез.
- Вам говорили, верно, украл, - заметил Войку.
- Османы так не считают, - молвил бек. - Ибо нельзя сказать, кто в таком случае кого похитил или увел, а значит - над кем расстилать покров своей жалости, кому сочувствовать. Ты назвал эту девушку своей женой, мой Войку? Ты с нею обрел счастье?
- Какое только может быть на этом свете, где есть разлука, - ответил Чербул.
Юнис-бек, допив кофе, снова хлопнул в ладоши. Гулям принес другие сладости - баклаву, пирожные с фиалкой и гиацинтом, сочные персики.
- Вы, пребывающие в заблуждении, - слишком многого ждете от любви женщины, от женщины самой, - заметил Юнис-бек, самолично ставя поднос перед гостем. - Знаю, что сказал пророк Сулейман: сильна как смерть любовь, и стрелы ее - стрелы огненные. Только и его, недолго порадовав, ввергла она в печаль до кончины. Верю: ты встретил женщину, которая не обманет. Но сколько на одну такую и ветренных, и кованных?
- Не считал, мой Юнис, - улыбнулся витязь, - что мне до них! Но и я знавал женский обман.
- И, верно, страдал. - Молодой бек понюхал персик, тщательно разрезал его ножиком, затем - на дольки и предложил побратиму. Вот почему мы, османы, не устаем восхвалять мудрость пророка Мухаммеда - да благословит и приветствует его аллах! Ибо превзошел он в ней преславного Сулеймана, царя иудейского, названного Премудрым, но западни любви все-таки не избежавшего. Пророк великий был мудр, повелев мусульманам брать в свой дом столько женщин, сколько они смогут прокормить, ибо там, где женщина не одна, не может быть любви, иссушающей и погубляющей душу мужа.
- Но Хафиз в своих газелях назвал ее животворной! - воскликнул Войку.
- Тебе и сие известно, мой челеби! - удивился Юнис-бек, шутливо воздев руки к расшитому золотыми звездами верхнему пологу шатра. - Впрочем, как смею спорить о том, чего не изведал сам? Поговорим лучше, о брат мой, о воинских делах, более приличествующих мужу, чем любовные подвиги. Сказать по правде, не устаю дивиться, как бьетесь вы, люди бея Штефана. Как добываете врага сильнейшего: пешие - конника, бездоспешные - латника.
- Нужда научит, - невесело усмехнулся витязь. - Уж коли ты пеш и в одном сумане, а всадник в латах на тебя скачет, чтобы обратить в раба…
- Тот ага, прозевавший свой корабль, рассказывал, - продолжал Юнис, не расслышав горечи в словах Чербула, - как ты славно бился с неким франком из Каффы. Будто франк в поединке на саблях выдал много хитростей. Не покажешь ли, каких?
- Охотно, мой Юнис! - вскочил на ноги Чербул. После сытного обеда, которым его вначале угостил султанский алай-чауш, после чарки и кафии витязь окончательно пришел в себя от потрясений, испытанных накануне и в тот день.
Слуга подал в большой медной чаше розовую воду, принес надушенные полотенца. Друзья ополоснули руки и, выбрав две сабли из дюжины, лежавшей в углу, вышли на солнцепек, в пространство между двумя палатками. Войку, с удовольствием ощутив снова тяжесть клинка, показал побратиму несколько приемов, использованных против него коварным Скуарцофикко.