* * *
Прежде всего, мы похоронили троих, убитых во время нападения валлийцев: отца и двух его сыновей. Мы положили их в землю рядом с его женой, которая умерла прошлой осенью от оспы. Эрхембальд, священник, выполнил все обряды, в то время, как жители деревни молча стояли рядом; после чего он сказал несколько слов о Лифинге, предлагая утешиться мельнику Нортмунду, его жене и Хильд. Никакая скорбь не вернет его обратно.
Правильно было помянуть тех, кто погиб, но, тем не менее, у людей была причина порадоваться своему счастью. И к тому времени, когда день перешел в сумерки, жители Эрнфорда собрались, чтобы отпраздновать благополучное возвращение. На берегу реки развели большой костер, и все собрались вокруг него. Я велел принести из кладовой соленую говяжью ногу и положил ее на длинный стол среди ломтей копченой рыбы, выловленной около плотины, головок сыра, караваев свежего хлеба, горшками меда с моей пасеки, кувшинами эля, бочкой сидра, привезенной из Нормандии и бочонком вина из самой Бургундии. Вот так мы пировали, наполняя воздух смехом и радуясь с трудом завоеванной победе.
Дети гонялись друг за другом вокруг костра, боролись на земле, играли на мелководье, брызгаясь водой, пока не промокли до нитки. Мужчины плясали со своими женщинами, по всей долине разносились веселые песни, которые наяривал на своей кротте старик-свинопас Гарульф. Говорят, его научил играть его отец-валлиец. Его пальцы яростно метались вверх и вниз по струнам, с каждым ударом смычка он топал ногой по земле. Вскоре к нему присоединился второй музыкант с деревянной флейтой, который начал вплетать мягкие переливы в мелодию свинопаса, затем кто-то еще принес барабан и стал отбивать устойчивый ритм.
Песня неслась к небесам, и я провел улыбающуюся Леофрун под сводом скрещенных рук, не отводя от нее взгляда, глядя в глубину этих серо-голубых глаз и думая, что я не заслуживаю такую преданную и заботливую женщину, как она.
Эль тек рекой, и веселье было в самом разгаре, но я не мог не думать о тех, кого здесь не было: мельника с женой и их троих маленьких детей, не говоря уже о тех, кого убили валлийцы. Когда танец ускорился, и танцующие сменили партнеров, я ускользнул в тень, подальше от всех. Уже совсем стемнело, и никто не мог заметить, как я поднимаюсь по травянистому склону к частоколу. Довольно долго я сидел там, прихлебывая из кружки, которую захватил с собой, глядя на пламя, взвивающееся к небу. Два крестьянина, Одгар и Рэдвульф, бросили на прогоревшие дрова новое полено, в ответ костер исторг струю скрученного черного дыма и густые снопы искр.
И все же я не мог избавиться от ощущения, что в смерти Лифинга была большая доля моей вины. Невольно перед моим внутренним взором снова возникало его безвольное тело с багровым пятном на груди и его женщина, беспомощная глядящая на меня. Он не был воином, всего лишь помощником мельника, но тем не менее он, не колеблясь, взял в руки оружие, чтобы следовать за мной в сражение, рискуя своей жизнью ради меня, своих односельчан, своей Хильд. Он не должен был драться, но сделал это из любви и преданности, и потому потерял все.
Прошло больше десяти лет, когда я встал на путь меча, принес свою первую вассальную клятву и видел за это время множество смертей своих товарищей. Многих я уже не мог вспомнить ни в лицо, ни по имени, но многие из них были моими близкими друзьями, и я бы солгал, сказав, что их смерть не повлияла на меня. С другой стороны, Лифинга я почти не знал, хотя он был одним из моих людей, тем, кто принес мне присягу, и кого я поклялся защищать. Может быть, я потому и переживал так тяжело его потерю, что не смог выполнить свое обязательство, и не только перед ним, но и перед его семьей, его женщиной и всем Эрнфордом.
- Нехорошо для вас, милорд, проводить столько времени в одиночестве.
Голос за спиной заставил меня вздрогнуть; я быстро обернулся и обнаружил отца Эрхембальда. Это был норманн, невысокий толстый человек, чье моложавое лицо противоречило его настоящему возрасту и мудрости. После прошлогодних событий и предательства капеллана Гилфорда я стал настороженнее относиться к людям в рясах, но не смог устоять перед обаянием этого человека, который, казалось, всегда пребывал в хорошем настроении.
- Я уже не один, - ответил я.
Моя кружка была почти пуста, но я все равно предложил ему последние пару глотков.
Он отмахнулся и сел, скрестив ноги, на траву рядом со мной. Я пожал плечами и выпил последние несколько капель, плескавшихся на дне, в то время как он рассматривал меня то ли озабоченно, то ли неодобрительно.
- Что такое? - спросил я.
- Вы должны быть там, с ними, - сказал он. - С Леофрун.
Я не знал, что ответить на это, и после нескольких мгновений молчания он вздохнул и попытался снова:
- Это из-за вас Эрнфорд сегодня радуется, а не скорбит.
Внизу началась новая песня, несколько девушек отошли от огня и, взяв за руки Турольда, Понса и Серло, потянули их в круг. Французы веселились вместе с англичанами: я и не думал, что доживу до этого дня. Даже сейчас, наверное, мятежники где-то далеко на севере собирали свои силы, готовясь к выступлению. Но когда я смотрел на наших деревенских мужчин, танцующих и пьющих пиво вокруг угасающего костра, никак не мог представить их с оружием в руках под знаменем Эдгара. Все они, как правило, хотели пасти свой скот, пахать свои поля, чтобы сеять зерно и кормить свои семьи. Их мало заботили дела королевства. Какое значение для них имело, кто будет носить английскую корону - их соотечественник или чужак из-за моря? Пока у них есть лорд, который защищает их от валлийцев, приходящих в их долину с огнем и мечом, у них есть все, что нужно.
Кроме одного: позавчера я не смог защитить их, и четверо мужчин умерли понапрасну.
- Это из-за меня вчера был убит тот мальчик. - Я не мог смотреть в глаза священнику и потому уставился в землю. - Я должен был остановить его. Вместо этого я думал только о собственной славе.
- Мы все самостоятельно делаем наш выбор, - сказал отец Эрхембальд, - и потому юный Лифинг решил сражаться. Он знал, чем рискует, и я уверен, что вы сделали для него все, что смогли. Вы не можете винить себя за его смерть.
Я смотрел на пылающий огонь и вспоминал, как потоки пламени пронеслись через весь город к крепости и Большому Залу однажды холодным зимним вечером. Я долгое время винил себя в том, что случилось там, и не мог простить себе, что не убил человека, ответственного за смерть моего господина. Убийца Лифинга, по крайней мере, лежал мертвый рядом с ним, в этом смысле цена крови была уплачена, что, впрочем, не делало меня счастливее.
- Если бы не вы, эти женщины не вернулись бы домой, - сказал священник, указывая на фигуры, танцующие на берегу реки. - Вы сделали доброе дело, Танкред, и не должны забывать об этом. Эти люди обязаны вам, позвольте им показать свою благодарность.
- Может быть.
- Так-то лучше, - сказал Эрхембальд. - Мне кажется, когда человек слишком долго блуждает в своей голове, он забывает о мире вокруг него. О действительно важных вещах.
- Что вы имеете в виду, отец?
- Я знаю, что вы все еще мечтаете отомстить. Вы давно мечтаете снова пойти в бой со своими старыми товарищами, чтобы встретить того человека, который убил вашего бывшего господина.
Он слишком хорошо знал меня, так что я не пытался ничего отрицать, а просто молчал.
- Я не могу винить вас за это желание, - продолжал он, - но ваше место здесь, и вы не должны забывать, что в Эрнфорде живут преданные вам люди. Мужчины и женщины, которые уважают вас. А также женщина, которая вас любит и скоро родит вам ребенка.
Последние слова меня удивили. Эрхембальд никогда не был особенно расположен к Леофрун, может быть, потому что она носила ребенка, не будучи замужем, чего Церковь не одобряла, хотя такая ситуация и не была необычной.
- Этого недостаточно, - сказал я, и как только эти слова слетели с моего языка, я понял, как себялюбиво они звучат.
Если священник был удивлен, он сделал все, чтобы скрыть это.
- Когда нам было достаточно того, что мы имеем? - тихо спросил он. - Постарайтесь не слишком много думать о прошлом или будущем, о том, что не в нашей власти изменить. Лучше будьте благодарны за то, что у вас есть здесь и сейчас, и если вы сможете сделать это, то обретете душевный покой. Я это точно знаю.
Не будучи полностью убежденным, я, тем не менее, кивнул. Отец Эрхембальд поднялся на ноги и, не говоря больше ни слова, оставил меня. Я смотрел, как он спускается по деревянным мосткам вниз по склону, как идет к огню, где перед ним внезапно возникли фигуры Серло, Понса и Турольда. Неожиданно под восторженный визг женщин он оказался в центре хоровода.
Я сидел, размышляя над его словами, и как обычно, пришел к выводу, что он прав, хоть мне и не хотелось это признавать.
В те дни я был ужасно упрям, и как только одна мысль западала мне в голову, мне очень трудно было от нее избавиться, это могли подтвердить все, кто хорошо меня знал. Тем не менее, истина состояла в том, что у меня причин для счастья было больше, чем большинство мужчин могли когда-либо мечтать.
Музыка и смех плыли по ветру вместе с запахом жареного мяса. Я слышал, как Леофрун зовет меня по имени, спрашивая остальных гуляк, не знают ли они, куда я ушел.
- Вы видели его? - повторяла она, но все только качали головами в ответ.