Взяв одну из лопаточек из короба священника, я перемешивал смесь, пока она не приобрела однородный цвет, а потом подошел к кровати. Я опустился на колени рядом с Эддой и одной рукой прижал его голову к подушке, а другой поднес чашу к губам. Сначала он сопротивлялся и не хотел пить, но я заметил стоящего за дверью Роберта, и позвал его на помощь. Вдвоем нам удалось удерживать голову англичанина неподвижно и зажать ему нос. Сначала Эдда стиснул зубы, но потом ему понадобился глоток воздуха, так что когда он чуть-чуть приоткрыл рот, я уже был тут как тут наготове с чашей. Я влил часть смеси ему в горло, он закашлялся, но я просунул край чаши ему между зубов и придерживал челюсть, пока он не проглотил все до капли. Он задыхался и бормотал что-то, что вполне могло быть оскорблением, но я не отступал. Наконец его голова откинулась на подушку.
- Принесите еще вина, - сказал Эрхембальд, ни к кому персонально не обращаясь и закатывая рукава рясы. - лучше крепкого. Оно нам еще понадобится.
- Я об этом позабочусь, - предложил Роберт.
- И отгоните зевак, - попросил его священник. - Мне нужен свет, чтобы видеть, что я делаю.
Я посмотрел в сторону двери и увидел лица Понса и Серло, а так же любопытные физиономии крестьян, вытягивающих шею в попытке разглядеть, что происходит в домике священника. Все вместе они загораживали солнечный свет.
Эрхембальд осмотрел наконечник стрелы.
- Похоже, тут нет бородки. Это облегчает нашу задачу. - Он повернулся ко мне. - Держите его, не давайте шевелиться. Иначе операция займет больше времени. Дайте ему эту палку, пусть держит в зубах.
Он указал на деревяшку, которую Понс принес и положил на пол позади меня. Она вся была покрыта неглубокими отметками, оставленными зубами прежних пациентов.
- Держи крепче, - сказал я англичанину, помещая палку у него между челюстей.
Я услышал, как снаружи Роберт кричит на толпу, разгоняя всех по домам, и внезапно яркий солнечный свет залил комнату.
Всем своим весом я навалился на плечи Эдды, прижимая его к кровати, и внезапно встретился с его глазами. Взгляд, полный стальной решимости, к которому я так привык, куда-то исчез: вместо него я видел стоящие в единственном глазу слезы. Слезы катились по его израненной щеке, и хоть он пытался их сдержать, и я всем существом чувствовал его страх.
А потом началось. Сначала священник завел в рану две ложки с длинными ручками, которые он сомкнул вокруг наконечника, чтобы осторожно извлечь его. Эдда захрипел и стиснул зубами палку, но это была не самая трудная часть дела.
- Ткань, - сказал Эрхембальд, когда струйка свежей крови побежала по боку англичанина.
Пока Турольд в точности выполнял указание, священник вытащил наконечник, а затем осмотрел рану.
- Не вижу внутри осколков дерева и стали.
Он решительно взял из короба стальное шило, и я увидел, как Эдда закатил глаза. Эрхембальд сказал Турольду:
- Возьми эти щипцы. Когда я скажу, ты будешь стягивать ими плоть по обе стороны раны, пока я делаю отверстия. Держи крепко и не отпускай, пока я не прикажу. - Он повернулся ко мне. - Вы готовы? Он будет сопротивляться, но мне нужно, чтобы он не двигался.
- Я готов.
Пока Турольд щипцами стягивал края раны, священник протыкал шилом кожу и делал отверстия, через которые потом протягивал льняную нить. Постепенно оба края раны соединялись вместе. Я видел, как это делали и раньше, но никогда так ловко и быстро.
Конечно, Эрхембальд оказался мастером своего дела, но Эдде от этого было не легче. Он не переставал вопить в течении всей операции. Он кричал сквозь стиснутые зубы, так отчаянно кусая дерево, что оно должно было вот-вот треснуть у него во рту; все его тело сотрясалось от боли. Его крики, наполнявшие воздух, были такими громкими, что Эрхембальду, когда он приказывал Турольду крепче сжать щипцы, в свою очередь тоже приходилось кричать, чтобы быть услышанным. Но я продолжал наваливаться на плечи конюха всем своим весом, не давая ему возможности вырваться. Я не желал причинять ему боль, но знал, что если мы не зашьем рану, его страдания только усугубятся.
Роберт вернулся с двумя бурдюками, когда священник заканчивал шить, да в них уже и не было необходимости, потому что Эдда потерял сознание. Это значило, что Эрхембальд теперь мог без помех закончить свое дело, а я получил возможность отдохнуть. И все же я до самого конца оставался около постели англичанина на случай, если он придет в себя. Но он лежал спокойно, и когда наконец священник убрал свою иглу и завязал последний шов, Эдда мирно спал, а его грудь равномерно вздымалась и опускалась.
- Дело сделано, - сказал отец Эрхембальд.
Когда он встал, вытирая руки испачканной кровью тканью, его лоб блестел от пота. Следы крови запятнали его пальцы и руки до самых локтей, а края подвернутых рукавов окрасились в темный малиновый цвет.
Не говоря ни слова, он вышел за порог, а я последовал за ним к ручью, который бежал рядом с аптечным огородом за его домом. Солнце уже висело низко над холмами, и я удивился теплу, разлитому вокруг: в хижине было прохладно, хотя до сих пор я и не замечал этого. На нас набросились мухи, привлеченные запахом свежей крови, и мне приходилось отгонять их от лица.
- Он выживет? - спросил я.
Священник медлил с ответом, и я было подумал, что он не услышал меня. Он сидел на краю ручья, опустив обе руки в его прозрачные воды и отирал от крови одну из тряпиц, которую мы использовали при операции.
- Отец?
Он плеснул воды в лицо и, щурясь на солнце, встал.
- Один Бог ведает, - произнес он с торжественным выражением лица. - Я сделал все, что мог, но трудно сказать наперед. Некоторые раненые выживают, другие умирают. Я закрыл рану и остановил кровотечение, но многое зависит от степени повреждения его внутренностей, а тут я ничем не могу помочь.
Именно это я и ожидал услышать, но его слова не обнадежили меня. Я вздрогнул, словно от холода. Я знал, что он был всего-навсего честен со мной, но все же думал, что человек Церкви постарается предложить некоторое утешение, дать надежду на спасение.
Вероятно, он догадался о моих мыслях, потому что быстро добавил:
- Я могу только сказать, что он очень силен. Большинство мужчин не смогли бы терпеть такую боль и сразу впали бы в беспамятство, но он держался почти до конца. Если Бог дарует ему такую же силу в ближайшие несколько дней, у него будет хороший шанс выжить.
- А что нам делать все это время?
- Лучшее, что все мы можем сделать, это молиться, - сказал отец Эрхембальд. - А теперь мне нужно приготовить ему припарку для раны. Швы предотвратят дальнейшее кровотечение, но от нагноения не спасут.
- Позвольте мне помочь, - предложил я.
- Вы ничем не сможете помочь, милорд, разве что попросите крестьян не беспокоить меня. Я знаю, что жители деревни испуганы, но у меня сейчас нет времени говорить с ними.
Действительно, я заметил группу мужчин и женщин, собравшихся перед церковью и взволнованно поглядывавших в нашу сторону. Они хотели знать, что произошло.
- Я все сделаю, - сказал я.
- В таком случае, прошу извинить, но я должен идти.
Он поспешил обратно, оставив меня смотреть на текущую воду. Я наблюдал, как над тканью, которую он прижал камнем и оставил на дне ручья поднимались розовые усики, тянулись вслед за бегущей водой, скручивались друг с другом в маленьких водоворотах.
Наверно, я сидел на берегу не один, потому что в скором времени почувствовал на моем плече теплую руку, повернулся и увидел Роберта.
- Мне очень жаль, что так получилось с твоим англичанином, - сказал он. - Ты хорошо его знаешь?
Лучше, чем большинство местных жителей, подумал я.
- Он мой конюх, - сказал я. - Самый способный объездчик из всех, кого я знал, и хороший друг.
- Он выживет, Танкред. Я уверен.
Он пытался приободрить меня, но после слов отца Эрхембальда мои уши были глухи к его словам.
- Вы не можете этого знать, милорд.
- Нет, - вздохнул он после короткого молчания. - Не могу.
- Сегодня по дороге в Эрнфорд вы не заметили никаких признаков вражеских лазутчиков?
- Нет, - ответил он. - Но это не значит, что их там не было. Они могли сбежать при нашем приближении.
Это было вполне возможно. Если они пришли небольшой группой, то легко могли спрятаться.
- Я возьму дюжину всадников, чтобы проверить окрестности, - сказал Роберт, угрюмо глядя в сторону леса. - Если враги рядом, мы их найдем.
Не то, чтобы я сомневался, но те, кто напали на конюха, Понса и Турольда, уже давно сбежали, и у Роберта было слишком мало шансов догнать их.
Однако, когда он дал команду своим рыцарям, и они снова начали седлать коней, у меня снова возникло тревожное ощущение, что Бартвалд прав, что где-то за Валом Оффы в валлийских дебрях собираются неведомые нам силы. Как орлы, кружащие высоко над головами, они наблюдают, выжидая момент, когда смогут камнем пасть в английские долины и застать своих жертв врасплох.
Чтобы напасть снова и на этот раз убить.
Мои сомнения были подтверждены, когда Роберт вернулся со своими людьми несколько часов спустя. Уже сгущались сумерки, и я сидел у огня в своем зале, после того, как потратил большую часть дня, чтобы успокоить мужчин и женщин Эрнфорда. Они видели, что случилось с Эддой и теперь опасались за собственные жизни, а также за детей.