* * *
Майор Иноземцев - высокий, поджарый, с колючим взглядом, уже вылез из "виллиса" и направился к поджидавшему его и еще нескольких офицеров американскому "Дугласу", чьи моторы уже работали, а винты подняли пыль над фронтовым аэродромом, когда рядом притормозила догнавшая их "эмка", в которой сидел полковник Егоров - коренастый, моложавый, крупноголовый и как лунь седой.
- Здравия желаю, Игорь Андреевич! - козырнул Иноземцев. - Что, вместе в Москву летим?
- Никак нет, Сергей Павлович. Вместе остаемся! - Полковник постарался перекричать гул моторов. - Еле вас догнал. Есть приказ комкора: вы назначаетесь командиром Четырнадцатого полка, где прежде служили.
- А что случилось с Морозовым? Его повысили, перевели от нас или…
- Да, Сергей Павлович. Или. Снайпер его подстрелил. Сегодня утром пришло донесение.
2
Около трех часов ночи разведчики Степан Каморин и Михаил Лопатин в маскхалатах подползли к переднему краю обороны противника и какое-то время лежали неподвижно, вжав головы в траву и вслушиваясь в доносившиеся из немецких окопов разговоры.
Каморин взглянул на Лопатина и показал ему сначала два пальца, потом добавил третий. Кивнул в правую сторону, туда, где окоп пересекался с неглубоким овражком и откуда доносилась ночная оратория лягушачьего хора.
Лопатин понимающе кивнул и бесшумно пополз следом за Камориным в сторону овражка, распластавшись в траве. Хор лягушек стал громче, как если бы их что-то встревожило, но это не остановило разведчиков.
Они проползли по дну оврага, выбрались наверх и увидели небольшой блиндаж, из которого доносились храп и сопение спящих немцев.
Они замерли, выжидая. Ждать пришлось довольно долго. Солнце еще не встало, когда из блиндажа показалась лысая голова и толстощекое лицо настоящего бюргера, большого любителя пива.
Расчет разведчиков был прост: мужчины в пожилом возрасте часто по ночам бегают мочиться. А пожилые люди на войне - это чаще всего старшие офицеры. Вот тут их и бери, в этот самый интимный момент, как ни противно, когда они особенно беспомощны.
Правда, пожилых немцев в результате тотальной мобилизации, проводимой фюрером, на фронте в последнее время становилось все больше.
Зевая и дрожа от холода, немец с трудом выбрался наверх, стал за ближайший куст, расстегнул кальсоны - только собрался облегчить мочевой пузырь, как последовал тяжелый удар по голове, затем в рот ему засунули кляп…
Немец только всхрапнул, и снова все затихло. А лягушки, не останавливаясь, продолжили свою извечную тему.
Едва могучий Степан взвалил на себя немца, как Михаил сделал ему предупредительный знак. Степан услышал шаги приближающегося немецкого патруля, но не растерялся. Быстро опустив оглушенного немца в овраг, лег на него сверху, и разведчики замерли, вжимаясь в землю.
Патрульные, негромко переговариваясь, прошли мимо всего в нескольких шагах. Они замерзли в предутренней сырости и были озабочены только одним: быстрее бы смениться. Прошли, и опять все стихло.
Разведчики снова поползли обратно к своим, волоча за собой связанного немца и замирая, когда в небо, шипя, взлетала осветительная ракета.
Но как только они выбрались из овражка и до нашей передовой оставались считанные метры, с нашей стороны ударили автоматные очереди - одна, потом вторая, и разведчики в очередной раз вжались в землю, стараясь с ней слиться. Пуля сбила со Степана пилотку, в ответ он громко выматерился.
- Эй, вы там… Спросонья, что ли? - выкрикнул Лопатин.
- А… это кто? Свои, что ли? - донесся озабоченный голос, - должно быть, солдатик из пополнения со сна решил, будто к нему со всех сторон подбираются враги.
- Нет, это Гитлер с Геббельсом к тебе на пироги пожаловали, - громко сказал Степан. - Держись, щас язык на жопу буду натягивать!
Над нашим передним краем взмыла осветительная ракета, разведчики с "языком" замерли, и немцы на всякий случай дали пару очередей в сторону русских окопов.
Они перебрались еще через один овраг, поросший густым кустарником, и Каморин прокричал по-птичьи, приложив руки ко рту.
В ответ из небольшого окопа-секрета донесся тихий голос разведчика Прохора Полунина:
- Степа, Миша, вы?
- Мы, кто ж еще… - буркнул недовольный Степан. - Давай не спи, принимай…
И они свалили в окоп связанного немца. Прохор ощупал окровавленную голову беспамятного немца,
- Степа, ты его, случаем, не убил?
- Случаем, нет. Перевяжи его получше, что ли, раз не нравится… Или воды ему плесни… Так кто там по мне стрелял, кто пилотку продырявил? - спросил он громко.
- Да это вон они, пехота. - Прохор пренебрежительно мотнул головой в сторону соседних окопов. - Пополнение, мать их так. Со страху, как всегда.
Степан выбрался из окопа разведчиков, подошел к соседнему.
- Кто стрелял, спрашиваю? Не боись, ничего не сделаю. Только выпорю и в угол на горох поставлю.
Окопы безмолвствовали.
- Ну я… - послышался полудетский голос. - Извините. Я не нарочно… Больше не буду.
Из окопов послышалось дружное ржание нескольких десятков мужских глоток, и немцы снова дали несколько очередей в сторону русских. На всякий случай.
* * *
Старшина Иван Безухов - пожилой, коренастый и лобастый - вышел из прифронтового госпиталя, заметно прихрамывая на одну ногу.
- Ну че, Вань, больше не свидимся? - кричали ему с разных сторон.
- Да как тут загадывать? - Он развел руками. - До первой пули, как всегда.
Его догнала моложавая, в пышном теле, санитарка и сунула промасленный пакет, сложенный из фронтовой газеты.
- Ваня, твои любимые, с капусткой… До обеда почему не подождал?
- Да ладно тебе, Нюра, меня сейчас в полку на довольствие поставят, да и ваши повара от пуза покормили, как узнали, что выписывают.
- Может, еще свидимся, а? - вполголоса проговорила она и опустила глаза.
- Может, и так, - не исключил Иван Безухов. - Гора с горой, говорят, не сходятся, а человеки… Только не здесь, ладно? А в других местах. Вы же к себе в госпиталь без пули в ноге иль осколка в интересном месте не принимаете?
- Я вот свой адресок тут записала… На всякий случай. - Нюра, оглядываясь, несмело сунула старшине записку.
- Вот, ей-богу… Нюра, говорил же тебе. А если моя жена вдруг отыщется?
- А если нет… Сам же говорил, год не отзывается она на твои письма.
- Мне-то, Нюра, уже за пятьдесят, сама знаешь, - негромко сказал Иван и взял ее за локоть. - А ты еще вон какая молодуха.
В самом соку. Может, для тебя кто помоложе найдется. А не такой хрен старый. Подумай, а…
- Все равно напиши. - Ее голос дрогнул, она вырвала локоть и пошла назад не оглядываясь.
Старшина Безухов не без сожаления посмотрел ей вслед, потом закинул вещмешок за спину и вышел через КПП на дорогу. Он вытянул руку, голосуя, и, как по заказу, возле него затормозила та самая полуторка "ЗИС-5" из его полка, что недавно отвозила тяжело раненного комполка. Теперь в ее кузове сидела самая разношерстная фронтовая публика.
- Никак Семеныч! - обрадовался старшине Безухо-ву пожилой водитель, рядом с которым сидел незнакомый, средних лет капитан.
- Здорово, Глебушка, - воскликнул Иван и закряхтел, забираясь в кузов. - Это все, что ли, в хозяйство Морозова едут?
- Все, - ответил водитель. - А ты все по госпиталям прохлаждаешься?
- Да вот… Не ждал, не гадал, опять пулю схлопотал повыше лодыжки… Прилетела шальная откуда-то, даже не пойму. Веришь, даже выстрела не слышал. Новости какие есть? Как живете-то, как воюете?
- Без тебя не начнем… Батю вот вчера подстрелили, - сказал водитель. - Сразу увезли.
- Батю? - охнул Безухов и наконец с чужой помощью забрался в кузов. - Как так? Куда смотрели? Насмерть?
- Да нет… глаза лишился. Вроде мозг задет. В Москву, говорят, отправили самолетом, - сказал водитель. - Судьба-копейка. В бою пуля ни его, ни тебя не брала, а как затихло, кого в ногу, кому в глаз. Вот так и живем… Вроде затишье, наступления нет никакого, только готовимся, а поди ж ты… Тебе помочь? Эй, чего сидите, помогите человеку устроиться, слышите?
Во фронтовом грузовике "ЗИС-5" было тесно. Там находился, в частности, оператор фронтовой кинохроники, который непрерывно крутил камеру, снимая все, что видел вокруг себя.
Грузовик, переваливаясь и натужно ревя мотором, катил по разбитой и расхлябанной осенней дороге с наспех засыпанными воронками в сторону фронта, откуда доносилась глухая канонада.
Бывалые солдаты дремали, несмотря на тряску, или молча смотрели на наши новенькие танки, движущиеся в сторону фронта. А также не без любопытства и злорадства - на подбитые немецкие танки и артиллерийские орудия, стоящие вдоль обочины, но чаще - на единственную здесь девушку-пассажирку с белокурыми волосами, выбивающимися из-под новенькой пилотки, с аккуратной прической, погонами младшего сержанта и комсомольским значком на заметной груди, с плотно, в нитку, сжатыми губами. Одета девушка в выглаженную гимнастерку, и еще был у нее с собой кожаный продолговатый чехол, который она держала между колен.