Ким за свою короткую жизнь, особенно в период между десятым и тринадцатым годом, имел много дел с Махбубом, и рослый дородный афганец с крашеной в красную краску бородой (он был немолод и не хотел, чтобы видели его седину) знал цену мальчику, как источнику всяких сведений. Случалось, он поручал Киму следить за каким-нибудь человеком, не имевшим никакого отношения к лошадям: ходить за ним следом весь день и докладывать обо всех лицах, с которыми он разговаривал. Вечером Ким давал отчет, а Махбуб слушал, не отвечая ни словом, ни движением. Ким знал, что тут замешаны какие-то интриги, но самое главное в них заключалось в том, чтобы ни слова не говорить об этом никому, кроме Махбуба, который угощал его роскошными обедами, прямо с жару принесенными из съестной лавочки, расположенной у входа в караван-сарай, а один раз даже выдал ему восемь ан деньгами.
- Он здесь, - произнес Ким, шлепая по носу норовистого верблюда. - Эй, Махбуб Али! - Он остановился у темной арки и скользнул за спину ошеломленного ламы.
Барышник лежал на паре шелковых ковровых седельных сумок, распустив широкий вышитый бухарский кушак, и лениво покуривал огромную серебряную хукку. Он чуть-чуть обернулся на окрик, но, увидев высокую безмолвную фигуру, рассмеялся.
- Аллах! Это лама! Красный лама! От Лахора до Перевалов далеко. Что ты здесь делаешь? - Лама машинально протянул чашку для сбора подаяний.
- Господне проклятие на всех неверных! - произнес Махбуб. - Я не подаю вшивому тибетцу; ступай и проси у моих балти, которые остались там, при верблюдах. Может, они и оценят твои благословения. Эй, конюхи, тут ваш земляк пришел. Узнайте, не голоден ли он.
Бритый, согбенный балти, состоявший при лошадях и считавшийся чем-то вроде буддиста низшего разряда, склонился перед духовным лицом и низким гортанным голосом пригласил святого человека присесть у костра, разведенного конюхами.
- Ступай! - сказал Ким, слегка подтолкнув ламу, и тот зашагал прочь, оставив Кима у входа на аркаду.
- Ступай! - произнес Махбуб Али, снова принимаясь за свою хукку. - Беги прочь, маленький индус. Господне проклятие на всех неверных! Проси у тех моих слуг, которые одной с тобой веры.
- Махараджа, - провизжал Ким индуистское обращение, от души забавляясь создавшимся положением. - Отец мой умер... мать моя умерла... желудок мой пуст.
- Попроси у моих слуг, которые при лошадях, говорю тебе. Среди моей челяди, наверное, найдутся индусы.
- О Махбуб Али, разве я индус? - воскликнул Ким по-английски. Купец не выразил удивления, но взглянул на мальчика из-под косматых бровей.
- Дружок Всего Мира, - произнес он, - что это значит?
- Ничего. Я теперь ученик этого святого, и мы вместе будем совершать паломничество... В Бенарес, как говорит он. Он совсем сумасшедший, а мне надоел Лахор. Мне хочется новой воды и нового воздуха.
- Но на кого ты работаешь? Зачем пришел ко мне? - в жестком голосе звучала подозрительность.
- К кому же мне еще идти? Денег у меня нет. Нехорошо быть без денег. Ты продашь офицерам много лошадей. Эти твои новые лошади очень хороши: я их видел. Дай мне рупию, Махбуб Али, а когда я разбогатею, я дам тебе вексель и заплачу.
- Хм, - произнес Махбуб Али, быстро соображая. - Ты до сих пор ни разу не солгал мне. Позови этого ламу, а сам отойди в сторону, в тень.
- О, показания наши совпадут, - смеясь промолвил Ким.
- Мы идем в Бенарес, - ответил лама, разобравшись, наконец, в потоке вопросов, заданных ему Махбубом Али. - Мальчик и я. Я иду искать некую Реку.
- Может, и так, а мальчик?
- Он мой ученик. Я думаю, он был послан, чтобы указать мне путь к этой Реке. Я сидел под пушкой, когда он внезапно появился. Такое случалось со счастливцами, которым было даровано руководство. Но я припоминаю теперь: он сказал, что принадлежит к этому миру, - он индус.
- А как его имя?
- Я об этом не спрашивал. Разве он не ученик мой?
- Его родина... племя... деревня? Кто он: мусульманин, сикх, индус, джайн? Низкой касты или высокой?
- К чему мне спрашивать? На Срединном Пути нет ни высоких, ни низких. Если он мой чела, возьмет ли кто-нибудь его от меня? Сможет ли взять? Ибо, знаешь ли, без него я не найду моей Реки, - он торжественно покачал головой.
- Никто его у тебя не возьмет. Ступай, посиди с моими балти, - сказал Махбуб Али, и лама удалился, успокоенный обещаниями.
- Ну, разве он не сумасшедший? - промолвил Ким, снова выступая вперед, в полосу света. - Зачем мне лгать тебе, хаджи?
Махбуб в молчании курил хукку. Затем он начал почти шепотом:
- Амбала находится на пути к Бенаресу, и если вы оба действительно направляетесь туда...
- Ну! Ну! Говорю тебе, он не умеет лгать, как умеем мы с тобой.
- И если ты в Амбале передашь от меня одно сообщение, я дам тебе денег. Оно касается лошади - белого жеребца, которого я продал одному офицеру, когда в прошлый раз возвращался с Перевалов. Но тогда - стань поближе и протяни руки, как будто просишь милостыню! - родословная белого жеребца была не вполне установлена, и этот офицер, он теперь в Амбале, велел мне выяснить ее. (Тут Махбуб описал экстерьер лошади и наружность офицера.) Вот что нужно передать этому офицеру: "Родословная белого жеребца вполне установлена". Так он узнает, что ты пришел от меня. Тогда он скажет: "Какие у тебя доказательства?" А ты ответишь: "Махбуб Али дал мне доказательства".
- И все это ради белого жеребца? - хихикнув, промолвил Ким, и глаза его загорелись.
- Эту родословную я тебе сейчас передам... на свой лад, и вдобавок выбраню тебя хорошенько. - Позади Кима промелькнула чья-то тень; прошел жующий верблюд. Махбуб Али возвысил голос. - Аллах! Или ты единственный нищий в городе? Твоя мать умерла. Твой отец умер. У всех вас одно и то же. Ну, ладно, - он повернулся как бы затем, чтобы пошарить по полу позади себя, и швырнул мальчику кусок мягкой, жирной мусульманской лепешки. - Ступай, переночуй с моими конюхами - и ты, и твой лама. Завтра я, может быть, найду для тебя работу.
Ким ускользнул и, вонзив в лепешку зубы, нашел в ней, как он и ожидал, комочек папиросной бумаги, завернутый в клеенку, и три рупии серебром - необычайная щедрость. Он улыбнулся и сунул в свой кожаный гайтан деньги и бумажку. Лама, отменно накормленный махбубовыми балти, уже спал в углу одной из конюшен. Ким, смеясь, улегся с ним рядом. Он знал, что оказал услугу Махбубу Али, и ни на минуту не поверил басням о родословной жеребца.
Но Ким не подозревал, что Махбуб Али, известный как один из крупнейших пенджабских торговцев лошадьми, богатый и предприимчивый купец, чьи караваны проникали в самые глухие углы далеких стран, был записан в одной из секретных книг Индийского Разведывательного Управления под шифром С.25.1.Б. Два-три раза в год С.25-й посылал в Управление небольшой доклад, довольно дерзко написанный, но чрезвычайно интересный и обычно (содержание его подтверждалось донесениями Р.17-го и М.4-го) вполне достоверный. Это были сведения о всяких захолустных горных княжествах, путешественниках неанглийской национальности, а также о торговле оружием - одним словом, они являлись небольшой частью огромной массы "полученной информации", на основе которой действует индийское правительство. Однако недавно пятеро владетельных князей-союзников, которым вовсе не следовало вступать между собой в союз, были оповещены одной доброжелательной Северной Державой о том, что различные новости просачиваются из их областей в Британскую Индию. Тогда премьер-министры этих князей сильно встревожились и повели себя согласно своему восточному обычаю. В числе прочих они заподозрили дерзкого краснобородого барышника, чьи караваны по брюхо в снегу пробирались по их землям. Наконец, караван Махбуба выследили и во время спуска с гор дважды обстреляли; причем люди Махбуба приписали нападение трем неизвестным негодяям, которые, возможно, были наняты для этой цели. Поэтому Махбуб воздержался от пребывания в Пешаваре, вредном для здоровья, и, не останавливаясь, прошел до Лахора, где, зная своих соплеменников, ожидал развития любопытных событий.