После этого от Беатрис уже не требовали, чтобы она как можно быстрее заманила Колона в свои сети. Да, собственно, он сам рвался туда. Скромность Беатрис, свойственная её характеру, оказалась отличной приманкой, а распущенность, на которой настаивал Рокка скорее всего отвратили бы Колона.
Увиденное им сочетание красоты и благородства обещало нежную дружбу, в которой он нуждался более всего в те тяжёлые для него дни.
Колон едва дождался следующего дня, чтобы вновь прийти к Загарте. Он снял тот же кабинет, теперь только для себя, и просидел у окна весь спектакль, следя жадным взглядом за каждым её движением.
Она приняла приглашение, посланное ей через Загарте, пришла, смутилась, увидев, что Колон один, подалась назад, но всё-таки уступила его настойчивым просьбам отужинать с ним.
Днём позже и ещё через день он вновь появлялся у Загарте, и Беатрис каждый раз приходила к нему на ужин. Отношения их становились всё более близкими, но не выходили из жёстких рамок, переступить которые он, похоже, не решался.
Её врождённая сдержанность всё более и более будоражила его чувства. В манерах её не было лукавства. Он лез из кожи вон, чтобы развлечь Беатрис, и наградой ему часто звучал её мелодичный смех, но в нём слышалась грусть, как бы отражавшая тяжесть, лежащую у неё на душе.
И Колон не мог этого не почувствовать.
- Если я правильно понимаю, госпожа моя, жизнь жестоко обошлась с вами? - спросил он в один из вечеров.
- А разве жизнь к кому-нибудь бывает добра? - уклонилась она от ответа.
- А, так вы заметили её суровость?
- Я же одинока, защитить меня некому. Он покачал головой.
- Нет, ваш характер - надёжный щит. Но одинока? Почему?
- Так ли это необычно?
- Человек остаётся один, такое случается. Но ему необязательно быть одиноким.
- На мою долю выпало и то, и другое. - Она попыталась перевести разговор: - Но что это мы всё обо мне да обо мне. Колон, однако, гнул своё.
- Что же, у вас нет родственников?
- Есть два брата. Оба уехали из Испании. Бродят где-то по свету. А теперь расскажите мне о себе.
- Обязанность хозяина - развлекать гостя. А в моей жизни нет ничего занимательного.
- Нет занимательного? Но вы же при дворе.
- Да, но не придворный. Я лишь проситель. Терпеливый проситель.
- А о чём же вы просите?
- Для их величеств моя просьба - пустяк. Столь ничтожный, что они постоянно забывают о ней. Речь идёт о корабле, может, двух, на которых я собираюсь в неведомое. По профессии я мореплаватель.
- Какая интересная профессия!
- Интересная, когда плаваешь. В гавани же я страдаю, сердце щемит от того, что впустую уходят месяцы и годы. А обещания, которые мне дают, никогда не выполняются. На берегу мне так одиноко. - Он улыбнулся, глянув в её чёрные глаза. - В этом у нас есть что-то общее, не правда ли? Наше одиночество объединяет нас. Связывает невидимыми узами.
На мгновение, словно в испуге, она отвела глаза. Но затем они вновь встретились с его томящимся взглядом.
- Узами? Но моряки так легко рвут их.
- Даже если и так, узы эти, пока крепки, несут утешение и покой.
- А порвавшись, оставляют за собой разбитые сердца, - она грустно улыбнулась. - Какой прок женщине от таких уз?
- Не стоит упускать мимолётную радость, потому что в нашей жизни все они мимолётны.
- Однажды я в это поверила и приняла предложенную радость, не задумавшись о печали, которая может прийти следом.
- Вы страдали, - мягко заметил Колон. - Это видно по вашим глазам.
- Не только в прошлом. Я ем теперь горький плод, выросший из лепестков, пьянящих своим ароматом.
- Таков удел большинства мужчин.
- А женщин тем более. Но почему мы так отвлеклись? Разговор наш совсем не весел. Позвольте мне наполнить вашу чашу.
С неожиданной живостью она налила Колону вина. А потом, подчиняясь её вопросам, он развлекал Беатрис рассказами о своих плаваниях, чудесах, виденных в далёких землях, опасностях, подстерегающих моряков. Из прошлого она перекинула мостик к настоящему и будущему.
- Скажите мне, что за экспедицию вы готовите? Что вы хотите найти в вашем, как вы сказали, неведомом?
- Откуда мне знать, раз это неведомое?
Но отшутиться ему не удалось.
- Неведомое всего лишь слово. Раз вы плывёте туда, значит, на что-то надеетесь.
- Будем плыть наощупь, как ходим в темноте.
- То есть выйдете в море без карты? - Её глаза широко раскрылись.
Её изумление вызвало у Колона улыбку.
- О, карта есть. Если её можно назвать картой.
- Карта неведомого? Разве такое возможно? Расскажите мне о ней. - Беатрис наклонилась вперёд, опершись локтями о стол, положив подбородок на ладони, дыхание её участилось.
- Что я могу вам сказать? Карта существует, нарисованная пером воображения, которым водила рука логики.
- Должно быть, странная карта. Как портрет человека, которого художник в глаза не видел. Как бы мне хотелось взглянуть на неё.
Колон улыбнулся.
- Но почему? Вы, наверное, не представляете себе, что такое карта. Там нет моря и суши, но лишь линии, одни прямые, другие - изгибающиеся. Для ваших глаз карта - что китайская грамота. Хватит об этом! - Интонацией голоса, взмахом руки он показал, что эта тема закрыта. - Теперь вы знаете обо мне всё, а я о вас - ничего. Почему вы плаваете под чужим флагом?
Она, ужаснувшись, отпрянула.
- Чужим флагом? - Её лицо побелело, голос дрогнул.
- Называете себя Ла Хитанилья, - пояснил он, - хотя у меня нет ни малейшего сомнения в том, что вы родились не цыганкой.
Беатрис облегчённо рассмеялась.
- А, вы об этом! - Она уже взяла себя в руки. - Я родилась и не танцовщицей. Я взяла псевдоним, приличествующий моему нынешнему занятию.
- А почему вы избрали его?
- От нужды. Я могу прясть, вышивать, немного рисую, и мне повезло, что среди ненужных достоинств, свойственных женщинам благородной крови, я обладаю музыкальным слухом и врождённым чувством танца.
- Повезло? Интересно. Разве сцена - место для женщины благородной крови?
- Я же не говорю, что отношусь к их числу. Лишь обладаю некоторыми их достоинствами.
- А как иначе они могли вам достаться? - Колон нетерпеливо махнул рукой. - И так ясно, что вы - благородного происхождения.
О картах в тот день больше не говорили.
На прощание он, как обычно, поцеловал Беатрис руку и спросил:
- Вы позволите прийти к вам завтра?
Она рассмеялась, блеснув ровными, белоснежными зубками.
- Сколько хитрости таится в вашем смирении!
Колон рассмеялся в ответ, пожал плечами.
- Кто ж не пойдёт на хитрость, чтобы достигнуть своей цели?
Улыбка сбежала с лица Беатрис.
- А какую цель ставите перед собой вы, приходя ко мне?
- Дитя моё, разве я не сказал вам? Я хочу, чтобы нас связали тесные узы, отогнав прочь наше одиночество. Нет, не хмурьтесь. Подумайте об этом перед тем, как мы встретимся вновь.
И Колон ушёл, не дожидаясь ответа, оставив её в смятении, полной жалости к жертве, которая с готовностью подставляет шею под нож.
А Колон так увлёкся Беатрис, что даже мысли об экспедиции в Индии начали отступать на второй план. Два дня он сдерживал себя, не появляясь у Загарте. На третий, в воскресенье, он вместе с придворными присутствовал на мессе в Мечети, как до сих пор называют кафедральный собор Кордовы, бывшую мечеть, построенную Абдаррахманом и превращённую в христианский храм.
Он прошёл по среднему из девятнадцати проходов, образованных лесом восьмисот узких колонн из мрамора, яшмы, порфирита, соединённых мавританскими арками с чередующимися красными и белыми треугольниками. На алтаре стояла статуя девы Марии. Пел хор, благовония пропитали воздух.
Опустившись на колени у одной из колон, он попробовал молиться, но Беатрис не выходила у него из головы. Дошло до того, что статуя девы Марии, которую он всегда считал своей покровительницей, начала улыбаться ему улыбкой Ла Хитанильи, а в её лице проступили черты очаровательной танцовщицы.
Он истово отгонял видение, умоляя деву Марию о помощи. Но случайно взглянув направо, за порфиритовую колонну, у которой стоял, увидел Беатрис, молящуюся в соседнем проходе, в нескольких ярдах от него. Поначалу он решил, что это тоже видение, иллюзия, возникшая в его воспалённом мозгу. Но потом понял, что только острый взгляд влюблённого мог распознать, кто скрывается под низко опущенным капюшоном и длинной мантильей. И действительно, неосторожное движение головки открыло ему, что он не ошибся.
В тот день он больше не молился. Его божеством стала коленопреклонённая закутанная в синее фигурка, И мечтал он не о спасении души, а о том, чтобы заговорить с Беатрис после мессы.
Надежды его не сбылись. Выйдя через громадные бронзовые двери в Апельсиновый двор, где бьющая из фонтанов вода блестела на солнце, а ряды апельсиновых деревьев образовывали точно такие же проходы, как в Мечети, он оказался в кругу придворных. И прежде чем успел выскользнуть, рядом возник Сантанхель, взял под руку. Они отступили под дерево, давая остальным пройти, и тут к ним присоединились Кабрера и его супруга, маркиза Мойя.
- Мой друг, - радостно воскликнула она, - мой дорогой Кристобаль, насколько я знаю, уже близок конец вашего долгого ожидания.
- Могу подтвердить слова маркизы, - вставил Кабрера.
- Если б всё зависело только от вас, я бы уже давно поднял паруса, - улыбнулся Колон. - Вы столько сделали для меня. Я так благодарен вам.