Парень зябко поежился, вышел и тотчас остолбенел - со всех сторон к стойбищу Батнора съезжались испуганные всадники. Он пулей вернулся к очагу:
- Люди, дугпа! Народ! Много! Куулар обреченно вздохнул:
- Вот и хорошо, что их много. Я думал, что этот растяпа призовет на свой суглан вообще человек десять…
Не поднимаясь с хоймора, черный колдун протянул руку к очагу, взял остывший уголек, размял его в пальцах, решительно провел две резких черты от крыльев носа за уши, поправил свою черную шапку, сделав ее трехъярусной с белым шариком наверху, встал во весь рост и, щелкнув пальцами, облачил себя в огненный халат с черными тенями круторогих козлов, за которыми, далеко выбросив длинные ноги, неслись стремительные лучники, попирая знаки изломанного креста в круге и еще какие-то знаки. Чочуш вспомнил, что все это он уже видел в той каменной расщелине, где он и дугпа Мунхийн провели свою первую ночь. Молодой теленгит протер глаза, но видение не исчезло…
- Идем! - приказал черный колдун, доставая уже знакомую бутылочку темного стекла. - Следи, чтобы никто не зашел мне за спину!
Всадники уже сбились в кучу, горланя что-то, размахивая кнутами над головой. По всему было видно, что Батнору в такой компании приходилось туго: он созвал соседей в горячее летнее время, и теперь все они требовали обещанных чудес и пророчеств.
Дугпа Мунхийн нахмурился, коротко взглянул на Чочуша и решительно зашагал вперед, но и уходя все дальше и дальше от юрты, он не уменьшался в росте, как обычно, а, казалось, даже увеличивался, и если бы теперь кому-либо из новых гостей Батнора пришла мысль сравняться с ним в росте, то самый высокий из всадников оказался бы черному колдуну по пояс. Не доходя сотни шагов до примчавшихся на суглан пастухов, дугпа Мунхийн остановился, высыпал на ладонь несколько крупинок, дунул на них, и посыпавшиеся искры, достигнув сухой травы, вспыхнули яркими языками пламени, взметнув к утреннему небу черные чадящие столбы дыма. Всадники разом посыпались с коней и рухнули ниц, обнажив черные, лысые и седые головы.
Раздвинув огонь руками, черный колдун вышел из него и рывком поднял ладони с растопыренными пальцами вверх, как бы призывая небо себе в свидетели.
- Я послан к вам владыкой рая Амитабой! - громогласно возгласил он.
И тотчас между растопыренными пальцами рук пролетела синяя молния и сухо треснул гром, похожий на ружейный выстрел.
Он резко опустил руки вниз, и все увидели шелковый свиток с золотыми шнурами, на концах которых поблескивали круглые серебряные печати.
- Это указ Гэссэр-хана, посланный небом! Слушайте и трепещите! Откройте свои сердца для каждого его слова!
Дугпа Мунхийн развернул свиток и начал читать нараспев, как торжественную молитву:
- "У меня много сокровищ, но могу дать их моему народу лишь в назначенный срок. Когда воинство Шамбалы принесет копья спасения, тогда открою горные тайники и разделю с воинством моим мои сокровища поровну и скажу: живите в справедливости! Тому моему указу скоро поспеть над всеми пустынями, горами, лесами и долинами… Когда золото мое было развеяно по земле, положил срок, в который люди придут собирать мое имущество. Тогда и заготовит мои народ мешки для богатства, и каждому дам справедливую долю!"
Дочитав указ Гэссэр-хана до конца, великолепный гость свернул свиток, высоко поднял его над головой, и он исчез. Сразу же упали вниз и погасли языки огня за спиной посланца неба.
- К этому прибавлю, - сказал дугпа Мунхийн уже обычным голосом, - что не золотые и серебряные сокровища призывает вас собирать Гэссэр-хан. Все сокровища мира - пыль под ногами владыки Шамбалы! Более ценные сокровища надлежит отныне собирать вам, люди: сердца баторов и мудрецов, готовые к подвигам, страданиям и самому безграничному счастью…
Затем посланец Амитабы снял со своей шапки шарик, и тот засветился, засиял, заставляя каменеть людей и задергивая их взор пеленой цветного тумана. Запели невидимые трубы, а через все небо величественно и спокойно поплыл огненный всадник…
- Ригден-Джапо! - строго сказал дугпа Мунхийн.
- Ригден-Джапо! - выдохнули собравшиеся.
- Ригден-Джапо… - простонал Чочуш незнакомое ему имя, прикрывая глаза рукой, но не в силах сдержать тупую боль, сжимавшую ледяными обручами его голову.
Куулар Сарыг-оол остался недоволен вынужденным представлением: массовый гипноз истощил его силы, а главной цели, ради чего все это задумывалось и было устроено, достичь так и не удалось. Покружившись в танцах чуть ли не до вечера, выпив весь запас араки и кумыса у Батнора и в собственных бурдюках, притороченных к седлам, пастухи разъехались по своим стойбищам, унося еще одну легенду о явлении Ригдена-Джапо и о диковинном указе самого Гэссэр-хана, привезенном с неба посланцем бога Амитабы… А он-то надеялся, что за ним двинется его личная конница, разрастаясь с каждым днем пути по стране Шамо в святое и победоносное воинство, идущее под знаменами Шамбалы! Опять повторилось то, что случалось и раньше, - он только удивил и напугал людей, но не смог их ни в чем убедить!
Проводив равнодушными глазами последнего всадника, исчезнувшего в облаках желтой пыли, дугпа Мунхийн повернулся к Батнору:
- Возьми моего рысака-хулэга и дай мне взамен двух твоих лошадей! Сегодня мы покидаем твое урочище, дорога наша не может ждать, как не может ждать и небо!
Батнор послушно склонил голову, а Чочуш, сообразив в чем дело, возмутился до глубины души: "Моим конем торгует, как своим! Даже не спросил, согласен ли я на такой обмен! А может, он уже превратил меня в козявку, которую держит в кулаке, а мне кажется, что я все еще человек?" Но мелкая эта обида, смешавшись с неосознанным еще до конца страхом, проскользнула как-то стороной, мимоходом - ошарашенный всем увиденным, парень вконец обалдел и смотрел на дугпу круглыми, замороженными ужасом глазами, каждое мгновение ожидая от него нового чуда.
Что делать, Чочуш еще был молод и глуп и не знал пока самого простого чудеса стоят дорого, и если даже они делаются для одного или двух человек, то в этом есть необходимость. Черный колдун же предпочитал делать чудеса для многих. Если он и не достигал желаемой цели, то все равно создавал легенду, миф, сказку, а они тоже для людей необходимы!
В этом сомоне им больше делать нечего, пора уезжать, но дугпа Мунхийн не торопился, убежденный в том, что хорошо начатое дело не доведено до конца и его надо закрепить, сделать своим приверженцем хотя бы одного из членов семьи пастуха Батнора.
Он многое знал и многое умел, сила его волевого воздействия на людей не имела себе равных даже в родном монастыре, и, отпуская его в странствие, Главный Хранитель Огня и Темный Владыка был убежден, что не пройдет и сорока лун, как длинные уши степи и пустыни услышат, а длинные языки людей принесут добрые вести о великих подвигах Куулара Сарыг-оола.
Дугпа Мунхийн встал, холодно и зло посмотрел на Чочуша и вторично приказал ему позвать жену Батнора. Парень повиновался. Родна долго не соглашалась, плакала от страха, повторяя:
- Я боюсь его, хубун! Я - женщина, у меня - дети! Вмешался сам Батнор:
- Он уже сделал нас самыми знаменитыми людьми пустыни. Разве одного этого тебе мало, чтобы не бояться, а уважать этого святого? Иди! И не смей ему перечить ни в чем!
Родна повиновалась. Когда они пришли в гостевую юрту, дугпа Мунхийн, подобрев только глазами, кивнул им. И хотя его лицо оставалось таким же суровым, каким оно было всегда, голос стал тихим и вкрадчивым - будто большой и сытый кот замурлыкал на всю опустевшую степь:
- Слушай, женщина, священные слова самого Гэссэр-хана и не уставай повторять их всем! Мир погряз в пороках, и уже нет в степи людей, верящих знакам неба. Люди довольствуются только тем, что ставят шесты с флажками, на которых написаны слова молитв, - чадары - возле своих юрт. Этого мало! Оскудела ваша щедрость, и ламы влачат жалкое существование, а ведь каждый кусок лепешки вернется к вам мешками ячменной муки, каждый глоток кумыса бурдюками его, каждая кость, которую вам жалко бросить даже собаке, стадами овец!
- Да, багша! - прошептала женщина, не в силах унять дрожь.
- Над священными субурганами уже встает таинственный неземной свет, и кому суждено его видеть, тот видит! Уже открыты тайные двери гор, и из них выходят светлые люди, и щедрость их не имеет себе равных! Уже метит небесный огонь нечестивцев, и те корчатся в судорогах на земле, не успев попасть ни в горячий, ни в холодный ад!
- Да, багша! - всхлипнула жена Батнора.
- Встает воинство Гэссэр-хана! И я - его первый посланник и вестник, говорю вам: трепещите, если нарушили пять мирских правил жизни! Колесо закона вертится! Стрелы оттягивают колчан! Каждый восставший против Шамбалы будет поражен во всех делах своих! Не тучи, но молнии будет он видеть в свою последнюю ночь! И другой вестник - не я - встанет в столбах света!
- Да, багша! - зарыдала Родна. - Что же нам всем делать теперь, если судьба наша так страшно предопределена небом?