Пизарро и несколько его единомышленников умело подготовляли почву. На единственной улице поселка то и дело появлялись группы людей, кричавших: "Мы сами основали поселение! Мы имеем право сами выбрать наместника и порекомендовать его королю! Никуэса не смеет нам приказывать!" И каждый день среди жителей колонии распространялись слухи, один другого тревожнее. Колонисты не находили слов, чтобы заклеймить Никуэсу, этого изверга, живодера, зверя в человеческом образе. Приходившие к Бальбоа младшие начальники в присутствии наместника рассказывали об этих настроениях и опасливо повторяли: "Если не будет выборов, бунта не миновать!"
Через две недели и сам Никуэса пришел к тому же выводу. Он согласился на выборы, все еще надеясь, что колонисты не осмелятся восстать против королевской грамоты. Надежды эти не оправдались: губернатором колонии был выбран Васко-Нуньес де-Бальбоа. А в начале марта Никуэсе дали старую бригантину и предложили вместе с его немногочисленными сторонниками вернуться в Испанию. Его не снабдили даже провиантом. Наместник выехал из Санта-Марии и исчез бесследно.
XIV
В колонии власти Бальбоа теперь никто не оспаривал. Но в Испании у изгнанного Никуэсы имелись могущественные покровители, да и новый наместник Эспаньолы, Варфоломей Колумб, брат покойного великого адмирала, не очень благосклонно смотрел на соперников, захватывавших соседние территории. Чтобы обезопасить себя с этой стороны, Бальбоа вскоре после изгнания Никуэсы на одном из кораблей отправил к Диего Колумбу посольство, которое должно было сообщить о происшедших в колонии событиях и выхлопотать для Бальбоа утверждение в должности. Таким образом, колония отдавалась под покровительство эспаньольского наместника и этим обеспечивала себе не только его расположение, но и материальную помощь. Чтобы умилостивить корону, Бальбоа решил послать второй корабль в Испанию, как только он вернется из намеченной им большой экспедиции, которая, по его расчетам, должна была захватить немалую добычу.
Накануне выступления в поход Бальбоа собрал свой отряд и сказал:
- Ну, друзья, с завтрашнего дня мы начинаем стричь индейских баранов. Шерсть у них приятнее, чем у наших, потому что она золотая. Вам, может быть, придется немало потрудиться. Но знайте, что труды ваши будут хорошо вознаграждены. Я отказываюсь от той доли, которая причитается мне как начальнику. Ее бросят в общую кучу, и я получу столько же, сколько и рядовой солдат. Таким образом, все, что вы захватите, достанется вам, за исключением полагающейся королю пятой части добычи.
Солдаты были поражены такой щедростью. С песнями, с приветственными кликами выступили они в поход, суливший богатство и легкие победы. Бальбоа шел впереди, бодрый и веселый. Но он думал не о жемчугах и желтом металле, он думал о Южном море, существования которого никто, кроме него, не подозревал. Ему казалось, что оно совсем близко, может быть вон там, за ближайшей цепью гор. В глазах его сверкали лазурные волны, в ушах шумели всплески прибоя, лицо обвевал ветер, дувший оттуда, с таинственного нового моря. Пизарро, оставленный в форте, с завистью провожал глазами своего начальника. "Вот всегда так, - думал он: - другие кушают сливки, а мне достается снятое молоко. Ну, да ничего, наступит когда-нибудь и моя очередь!"
Через месяц отряд вернулся с большой добычей. Бальбоа действовал очень искусно: он то нападал на туземцев, то завязывал с ними дружеские отношения, то хитростью заманивал к себе вождей и брал с них выкупы, то вступал в союзы и вместе с новыми друзьями громил их врагов. Туземцы пройденных областей стояли гораздо выше диких караибов: у них были хорошо возделанные поля, они умели ткать хлопчатобумажные материи и даже плавить золото. Дом одного из вождей оказался настоящим дворцом: он имел сто пятьдесят шагов в Длину и восемьдесят в ширину, был обнесен каменной стеной, и в одном из его покоев хранились мумии прежних правителей в отделанных золотом и осыпанных драгоценными камнями одеждах. Разумеется, все эти драгоценности мумий пришлось уступить завоевателям. Всего набрали золота около тысячи пятисот марок. Южного моря Бальбоа не открыл, но зато кацик одного из племен указал ему на юг и сказал: "Там, в шести днях пути отсюда, найдете вы страну, где золото лежит в великом изобилии. И там же с горной вершины увидите вы другое море, по которому ходят суда с парусами". Припасов не хватило, и от дальнейшего путешествия пришлось отказаться.
- Зато я знаю теперь путь к Южному морю! - торжествующе повторял Бальбоа. - Оно у меня почти в руках!
Почти одновременно с Бальбоа вернулось в Санта-Марию посланное к Варфоломею Колумбу судно. На нем привезли грамоту, утверждавшую Бальбоа в должности генерал-капитана провинции, значительный груз продовольствия и несколько десятков солдат. Оставалось еще умилостивить короля. Трехсот марок золота, причитавшихся королю в виде пятой доли, было для этого недостаточно. Только какое-нибудь большое открытие могло вернуть Бальбоа королевскую милость и обеспечить владение завоеванными землями. Нужно было как можно скорее открыть Южное море, подарить Испании целый океан, чтобы взамен получить прощение и звание наместника.
Задача эта оказалась не такой легкой, как сначала думал Бальбоа. Туземные племена, ближе познакомившись с белыми, поняли, насколько страшны эти незваные гости, и начали давать отпор испанским отрядам. Кацики заключали друг с другом союзы для совместной борьбы с завоевателями, нападали на отдельных колонистов, отказывались поставлять продовольствие. Приходилось предпринимать карательные походы и силой заставлять туземцев возделывать испанские поля. На это уходило так много времени и сил, что экспедиция оттягивалась из месяца в месяц.
Прошел 1512 год и половина 1513-го, прежде чем Бальбоа смог наконец приступить к давно задуманному делу.
Экспедиция вышла из Санта-Марии 1 сентября 1513 года. На этот раз в ней принял участие и Пизарро. Испанский отряд состоял почти из двухсот человек, отряд индейцев-носильщиков - из шестисот. По счастливой случайности, Бальбоа избрал наиболее выгодное направление, ибо между восьмым и девятым градусами северной широты, куда он двинулся, Панамский перешеек имеет всего восемьдесят пять километров в ширину. Так как в этом месте в него врезается залив Сан-Мигель, то полоска суши, разделяющая два океана, не превышает шестидесяти километров.
Отряд шел медленно. Посреди перешейка тянулся горный хребет, не особенно высокий, но чрезвычайно обрывистый и почти недоступный. Узкие, протоптанные не то людьми, не то зверями тропинки сплошь и рядом исчезали в вязких болотах, и приходилось возвращаться по пройденному пути, чтобы отыскать более удобную дорогу. Индейские племена старались воспрепятствовать продвижению белых. Иногда они собирались такими большими полчищами, что только после кровопролитных сражений испанцы прокладывали себе путь. Оставить в тылу врагов нельзя было, и Бальбоа сплошь и рядом прерывал путешествие, чтобы совершить набег на какого-нибудь враждебного кацика и обезвредить его.
Несмотря на опасности и трудности дороги, Пизарро был весел. Наконец-то покинул он надоевшую колонию и идет в места, по которым не ступала нога белого человека! У Южного моря начинаются какие-то богатые страны, недаром там во множестве собирают жемчуг и плавают на парусах! Бальбоа останется исследовать берега океана, а он, Пизарро, двинется к югу и уж наверное выкроит себе кусочек этого необъятного материка.
Рядом с Пизарро шествовал его верный друг, бульдог Бесеррико. Умный пес навострил уши и ловил каждый звук. Его обучили многим вещам: как разыскивать след индейцев, как ловить беглецов. Солдаты вели счет его подвигам и уверяли, что Бесеррико загрыз больше полусотни язычников. Его собратья, которых в отряде насчитывалось до тридцати, тоже заработали себе почет, но перещеголять Бесеррико не удалось еще ни одному псу. Пока Бесеррико находился около хозяина, Пизарро мог спокойно предаваться своим мечтам: Бесеррико предупредит об опасности, раньше чем ее успеет заметить самый зоркий человеческий глаз.
Бесеррико заворчал и начал вглядываться в чащу.
Пизарро сразу перестал мечтать и весь превратился в слух. В ветвях ничего не было видно. Но через минуту раздался легкий шум, и маленькая тонкая стрела, пущенная из сарбакана (трубка, подобие духового ружья), вылетела из густых листьев и царапнула лоб шедшего впереди солдата. Ранка оказалась ничтожной, не больше булавочного укола, но все же смертельной: от растительного яда кураре, которым намазаны кончики стрел, человек, умирает через десять минут. Товарищи подхватили раненого, обмыли лоб его водой, но все понимали, что это бесполезно: несчастного теперь ничто не спасет.
Пизарро не терял времени на ненужные сожаления. Вместе с десятком солдат своего взвода он бросился в чащу - туда, откуда вылетела стрела. Бесеррико с глухим ворчаньем бежал впереди, обнюхивая землю. Погоня продолжалась минут пять. Вдруг заросли расступились, и преследователи очутились на большой поляне, в самой середине которой росла высокая и толстая пальма. Двое туземцев, остававшихся до сих пор невидимыми, неслись к ней с такой быстротой, что даже Бесеррико вряд ли мог сравняться с ними. На глазах у преследователей они подбежали к гладкому стволу и с удивительной ловкостью стали взбираться по веревке, брошенной с самого верха дерева. Когда отряд приблизился к пальме, они уже скрылись в густой шапке листьев, увенчивавшей ее макушку.
- Смотрите, дон Франсиско, - крикнул один из солдат, - у них там устроено гнездо!
Действительно, сквозь листья виднелось сооружение из прутьев, очевидно служившее обиталищем для целой семьи.
- Ну, мы их оттуда живо выкурим! - проговорил Пизарро. - Несите сюда хворосту!