Она проводила здесь долгие часы, слушая пение птиц или металлический звон Короля - колокола, созывающего по вечерам верующих. Она оставалась наедине со своими воспоминаниями или пыталась вообразить, какой будет ее жизнь в колонии, если в один прекрасный день какой-нибудь корабль вернет ей обожаемого Сьенфуэгоса.
И теперь она согласилась разделить этот милый сердцу уголок с принцессой, говорить с ней о Европе, о ее народах и обычаях, о населяющих ее людях, а также о том, как воспользоваться чарами, подаренными самой природой, чтобы завоевать любовь маленького капитана с большим сердцем.
- Охеда - не такой, как все, - говорила она. - И тебя не должно оскорблять, что он не запрыгнул на тебя сразу, как тебе того хочется. Его глубокая вера и, прежде всего, непоколебимая преданность Пресвятой деве, не позволяют ему относиться к женщинам лишь как к самкам, с которыми можно спать, не питая к ним подлинной любви и безграничного уважения. Он хочет любить и быть любимым, но это должна быть настоящая любовь, в полном смысле этого слова.
- Какое отношение боги имеют к тому, что происходит между мужчиной и женщиной? - спрашивала в таких случаях гаитянка. - Это ведь личное дело, касающееся только двоих. Для меня все равно оскорбительно, что Алонсо настолько меня уважает, лучше бы перестал.
- Ты бы предпочла, чтобы он спал с тобой, зная при этом, что тебя не любит?
- Но как он может любить меня и при этом не заниматься со мной любовью? - спросила принцесса. - Ведь тогда любовь будет лишь в уме, но не в теле, а мне бы хотелось, чтобы одно сочеталось с другим.
Это был, вне всяких сомнений, совершенно новый для Ингрид Грасс взгляд на отношения полов; поначалу она была озадачена и не знала, что и сказать, а потому долго молчала, глядя на резвящихся вдали дельфинов.
- Но если он сейчас займется с тобой любовью, тогда любовь будет лишь в его теле, - возразила она наконец.
- Да, но тогда мне легче было бы завладеть и его разумом, поскольку я знаю, что тело - лучшее оружие в этом деле, - честно ответила Анакаона. - Помоги мне затащить его в мой гамак хотя бы на одну ночь - тогда все будет проще.
Донья Мариана Монтенегро едва смогла сдержать улыбку, услышав эту просьбу.
- Это уже услуги сводни, а не наставницы, - ответила она. - И так мы с тобой не договаривались. Моя задача - сделать тебя дамой, а не шлюхой.
- Значит, я шлюха? - вспылила принцесса. - И почему же? Потому, что не покрываю свое тело одеждой, как ты?
- Нет. У вас принято так ходить, поэтому для тебя это не значит быть шлюхой.
- А если ты будешь ходить обнаженной, как я, то станешь шлюхой?
- Учитывая наши обычаи - думаю, что да.
- Так ты хочешь сказать, что быть или не быть шлюхой - зависит исключительно от обычаев?
- Более или менее, - с неохотой признала бывшая виконтесса. - Это зависит от местности, где ты выросла, и от людей, которые там живут.
- Обычаи моего народа гласят, что женщина должна заполучить любимого мужчину в свой гамак. Значит, я не стану шлюхой, если этого добьюсь.
- Это с какой стороны посмотреть...
- Да что там смотреть! - возразила Золотой Цветок. - Мы на моей земле, так здесь было всегда, так должно оставаться и впредь. Почему это мой народ должен подстраиваться под чужие обычаи, пришедшие издалека? Ведь вы же не хотите принимать наши обычаи, всегда царившие здесь?
Сама того не осознавая и находясь за сотни километров от Сьенфуэгоса, Ингрид Грасс столкнулась с той же проблемой, что мучила сейчас ее возлюбленного, с проблемой, которая еще много веков будет тревожить эти берега океана и вызывать гражданское неповиновение.
Чьи законы должны править в Новом Свете, и кому Бог дал право их устанавливать?
И почему те законы - причем далеко не всегда удачные - что веками существовали в Старом Свете, должны иметь власть здесь, на этих девственных, не тронутых цивилизацией землях?
Что лучше - покрывать всё тело от шеи до лодыжек или ходить голым? Придерживаться ретроградных и фарисейских обычаев или отбросить их и вести себя с неосознанным бесстыдством туземцев?
Неужели не существует того пункта соприкосновения, в котором индейцы и испанцы могут влиять друг на друга, объединив усилия в создании нового общества, более справедливого, свободного и идеального?
Бродя босиком по песку, купаясь в жаркий полдень в крохотной бухточке или многие часы созерцая бескрайнее море, откуда, возможно, когда-нибудь прибудет ее юный возлюбленный, Ингрид Грасс, бывшая виконтесса де Тегисе, снова и снова повторяла одни и те же вопросы, но так и не находила на них ответов.
К сожалению, история пошла совсем по другому пути, чем тот, которого она желала.
18
В хижине Сьенфуэгоса ожидал неприятный сюрприз: в ней висела освежеванная туша обезьяны, над которым роились тысячи мух. Не было сомнений, что ему вновь угрожают, хоть и без всяких видимых причин.
Он перерезал лиану, на которой висела гниющая падаль, и зашвырнул тушу в реку, а затем лег в гамак и стал думать, кто же ненавидит его так сильно, чтобы решиться на подобный поступок. Все разъяснилось, когда пришел мрачный Папепак, с лица которого внезапно исчезла неизменная улыбка.
- Паухи вызывает тебя на смертельный поединок.
- Кто такой Паухи?
- Воин.
- И чего я ему такого сделал, что он хочет меня убить?
- Он любит Урукоа.
- Ну так пусть на нем женится! Я не собираюсь ссориться из-за какого-то педика.
- Дело не в любви Урукоа. Паухи понимает, что ты оскорбил парня, да так, что тот никогда уже не станет прежним, и если ты не согласишься с ним соединиться, вернув ему таким образом поруганную честь, Паухи тебя убьет.
Канарец подпрыгнул в гамаке и сел, посмотрев на собеседника, чье пепельно-серое лицо напоминало маску.
- Погоди-ка! - воскликнул он. - Ты что, хочешь сказать, будто этот Паухи меня не убьет, если я пересплю с педиком?
- Совершенно верно.
- Да ты рехнулся!
- Это ты рехнулся, раз избиваешь людей без причины, - раздраженно ответил Папепак. - Если бы не твоя жестокость, ничего подобного бы не произошло. А без жестокости твоих дружков здесь не было бы стольких изуродованных детей. - Он ненадолго замолчал. - Так что мне сказать Паухи?
- Чтоб шел в задницу! - Сьенфуэгос заметил озабоченное выражение лица своего друга, похлопал его по плечу и постарался смягчить тон. - Пойми же ты! - сказал он. - Мысль о том, чтобы иметь отношения с мужчиной мне кажется настолько же нелепой, как и чье-то желание убить меня в защиту его чести. Какая может быть честь у педика?
- Такая же, как и у любого другого человека. Он родился таким, как я родился маленьким и тощим, а ты - рыжим и бородатым. Представь, что кто-то решит избить тебя лишь за то, что согласно его обычаям бородатые не имеют права на существование! Как ты тогда поступишь?
- Разобью ему череп, наверное.
- Вот и Паухи считает так же, - заявил туземец. - Он верил, что когда-нибудь Урукоа будет жить с ним, но тут появился ты, такой высокий и сильный, и разрушил его мечты, даже не воспользовавшись возможностью. Это все равно что отнять у человека единственную пищу и выбросить ее в реку.
- Но это же нелепо! Я ничего не сделал!
- Ничего? - удивился индеец. - Урукоа лежит в своей хижине с фингалом под глазом, выбитыми зубами и в такой печали, что в любую минуту готов умереть, а ты уверяешь, что ничего не сделал, - сурово заметил Папепак. - Кто же тогда виноват?
- Разумеется, он! - убежденно заявил канарец. - Кто его заставлял приносить мне цветы?
- Неужели в твоей стране принести цветы - это преступление?
- Мужчине от мужчины? Да.
- Печальная, должно быть, у вас страна, - произнес Хамелеон, пессимистично качая головой. - Все люди дарят кому-то цветы. Цветы - это самое прекрасное из того, что создала природа. Лучше цветов могут быть только клыки каймана. - Он долго молчал, пристально глядя на своего друга, и наконец озадаченно спросил: - Так тебе действительно настолько неприятна любовь Урукоа? Он ведь очень привлекательный парнишка.
- Ах вот как! - снова вышел из себя канарец. - Я что, похож на педика? Заруби себе на носу, - сказал он, ткнув пальцем в туземца, - я скорее помру, чем буду с ним спать!
Сидящий рядос с испанцем Папепак медленно поднялся, подошел к выходу и задумчиво посмотрел на реку и густую сельву на другом берегу. Наконец, он прислонился затылком к столбу, поддерживающему крышу и хрипло произнес:
- Даже страшно подумать, что случится, если твои люди вернутся. Общество, в котором считается, что горстка золота стоит дороже, чем рука ребенка, или где смерть предпочитают любви, пусть даже однополой, по-видимому, неизлечимо больно, и эта болезнь весьма заразна. - Он обвел широким жестом открывающийся перед ним прекрасный пейзаж и продолжил все тем же тоном, безнадежным и печальным: - Деды моих дедов пришли сюда, спустившись с небес, пересекли моря и океаны, прежде чем достигли этих земель, многие тысячи лет мы жили здесь, уважая всё, что нас окружает. Мы способны уважать даже злейших врагов - карибов, мы понимаем, что они вроде ягуара или анаконды - просто звери, которым нужно что-то есть, а добыть себе еду они могут, лишь убивая. Но вот появились вы - и мы не можем понять, для чего вам так нужна эта желтая пыль, почему ради нее вы совершаете такие неоправданные жестокости?- индеец повернулся и вновь посмотрел на друга в упор. - И теперь мне страшно, - продолжил он. - Очень страшно. Когда я смотрю на тебя, то по-прежнему вижу лицо друга, но я чувствую, что в тебе заключено все то, что в конце концов погубит нашу расу.